– Тормози! – голос Нинки издалека.

– Тормоз на руле! – незнакомый детский голос. – Нажми руками!

До машины метров пятнадцать. Я резко нажимаю на тормоза, велосипед останавливается у тротуара, и я со всего маху падаю с него на бок. Сильно ударяюсь задницей и левой ладонью о грубый асфальт. Сижу и боюсь подняться на ноги, а рядом со мной лежит чужой велосипед.

– Ты как, в порядке? – Нинка и мальчик за минуту оказались рядом. – Встать можешь?

Я встала и отряхнулась.

– Руку покажи.

Я отвернулась, зажмурилась и протянула Нинке ладонь.

– Нужно промыть и продезинфицировать, – сказала она, ничуть не испугавшись. – Круто ты ее разодрала. Пойдем ко мне.

– Все так плохо? – спросила я, все еще боясь открыть глаза.

– Заживет до Нового года, – ответила Нина, а потом задумчиво добавила: – Наверное. Чего ты как маленькая, посмотри уже.

Осторожно открываю глаза и смотрю на ладонь. Прямо под большим пальцем. Ошметки кожи, сквозь которые медленно сочится кровь. Песок, мелкие камушки…

– Обычная асфальтовая болезнь, – умничала Нина. – Лечится йодом. Но у меня дома только зеленка.

– Я должна прыгать от счастья?

– Теперь я буду звать тебя Зеленой рукой. Ты ведь не против?

Нина резко поставила пузырек зеленки на кухонный стол. Достала пачку ватных дисков, перекись водорода и захлопнула дверцу кухонной полки. Открыла пузырек зубами и взяла мою руку.

– Знаешь, что это? – спросила она, пытливо заглядывая в глаза.

– Это моя рука, Нин, – ответила я.

– Нет, – отмахнулась она. – Вот это. – Показала пальцем на рваную, все еще кровоточащую ссадину на моей ладони. – Спокойно. Сейчас может сильно щипать. Только громко не ори, ладно?

Нина взяла меня за руку и притащила к раковине. Одной рукой она держала мою ладонь, а другой лила перекись водорода на ссадину, которая тут же покрылась мелкими белыми пузырями и даже начала тихо шипеть. Боли я не почувствовала. Нина отставила в сторону перекись и подула на ладонь.

– Хиромантию знаешь?

– Делать мне больше нечего. А что?

– Это линия жизни, – сказала Нина, пропитывая ватный диск зеленкой и прикладывая его к ссадине. – Полукруглая. Видишь?

– Ну да, вижу. И что?

– А это холм Венеры. Между линией жизни и большим пальцем.

– А можно как-нибудь более понятно выражаться?

– Знаешь, на многих схемах с иностранных сайтов эта часть ладони подписана просто словом «love». Знаешь, как переводится?

– Понятия не имею.

– Вот поэтому ты ни с кем и не встречаешься.

– Стерва, – протянула я.

Нинка показала язык и закрыла пузырек зеленки.

Моя ладонь была теперь зеленой почти на треть.

– Зато теперь, может, узнаешь.

– Конечно, ты же познакомишь меня с Игорем.

– Познакомлю, – улыбнулась Нинка. – Только ты ладонь себе завтра пластырем заклей, а то испугается еще.

– Не волнуйся, заклею.

– У тебя сильная ссадина, заживать долго будет, наверное.

– Да, блин, – вздохнула я. – След останется. У меня от любой царапины следы остаются. По три месяца держатся.

– Да-да, – многозначительно качала головой Нина. – Линии на ладони могут поменяться.

– Фигня какая. А это плохо?

– Да кто ж его знает. Заживет, увидим.

– Больше никаких велосипедов.

– Договорились.

Из окна кухни был виден школьный двор, гаражи и машины. По школьному стадиону гуляла пара, а вокруг них бегали собаки. Непонятно какой породы. С восьмого этажа плохо видно.

Я вышла из подъезда Нинкиного дома, когда уже начинало темнеть. Вышла на улицу Королева. Верхушка Останкинской башни уже светилась желто-оранжевым светом. Я перешла на другую сторону и села на остановке трамвая.

За мной на двойном сиденье ехали девушки. Одна шумно жевала жвачку. Пахло мятой. Хотелось двинуть ей в челюсть или хотя бы заткнуть уши, но плеер отключился еще по дороге сюда, так что приходилось терпеть и подслушивать.

– …а это вообще нормально?

– Ничего, переболеет.

– Думаешь? Мне не очень нравится эта компания. Ей надо парня хорошего найти.

– Подруги и так уже достали ее, на мозги вечно капают, что парня найти надо.

– Это все потому, что она до сих пор страдает по Липину. Надо познакомить ее с кем-нибудь. И Наташку тоже.

«Это точно», – подумала я, вылезая из трамвая на своей остановке.

Большим пальцем шевелить было трудно. Болел холм Венеры – между ним и линией жизни. Похоже, что заживать будет долго. Вкрапления запекшейся крови на зеленой ладони намекали на это.

Перед сном сижу «Вконтакте» с мобильного телефона. Сначала отвечаю на сообщения, потом читаю новости, лайкаю самые смешные посты сообщества «Веселый социопат» и «Корпорация зла», читаю свой гороскоп на каждый день. Если прогноз хороший – лайкаю и кидаю себе на стену, а если нет – просто не обращаю внимания.

У меня в закладках всего пять человек.

Фотограф Катя, модель Саша, писатель Маша.

Есть несуществующий парень Дмитрий – этот аккаунт я завела для папы, чтобы ему было удобнее искать интересные политические видеоролики. Здесь ведь можно найти все, что угодно. «Вконтакте» – та еще помойка. Также с этого аккаунта сидят мама и бабушка, но они смотрят русские сериалы, если по какой-то причине не успели посмотреть их вечером. А иногда я сама сижу под именем Дмитрий. Например, когда не хочу ни с кем общаться, отвечать на сообщения и все такое. Одним словом – слушаю музыку и прячусь от людей. Очень удобно.

Пятый человек – это Игорь, чью страничку я знаю наизусть. Я ведь каждый день захожу на нее десятки раз. Смотрю, когда он был последний раз, а если он не заходит больше суток – начинаю волноваться. Нет, я не боюсь, что с ним что-то случилось. Я думаю, что у него может быть девушка, и уже заранее начинаю ревновать. Но и это не пугает меня. Я не из тех, кто опускает руки и не лезет в чужие отношения. «Ах, у него есть девушка, я не буду лезть в их отношения», – часто говорят хорошие девочки, вроде моей подруги Насти. Девушке нужно быть хитрой и наглой, чтобы не упустить свое счастье. Не думаю, что Игорь – мое счастье на ближайшие двадцать лет. Я думаю, что учиться отношениям нужно уже сейчас, чтобы в двадцать было проще.

Есть еще шестой человек. Он не менял аватар с десятого января, а заходил последний раз неделю назад. Фото в профиль, парень в черной шапке с прикрытыми глазами, немного наклонил голову вперед. Вокруг снег. Много снега. Сверху падают белые хлопья, задерживаясь на рукавах его куртки.

Я все так хорошо помню, что хочется забыть.

Когда я вышел из дома, она сидела на скамейке у подъезда и курила, следя за каждым моим движением. Она не отводила глаза, не улыбалась, не смущалась ни секунды. Я сел рядом, в полуметре от нее. Худые ноги, черные колготки, рваные джинсовые шорты, грубые ботинки. Темно-рыжие кудри и брови, будто аккуратно нарисованные кусочком угля.

Она смотрела прямо. Я смотрел на нее. Шикарная в своей небрежности. Девушка не была женственной. Хотелось затащить ее силой в подъезд, прижать к стене и целовать до удушья.

– Будешь? – протянула мне бутылку, завернутую в бумажный пакет. Черные ногти, ободранный лак. Странно.

– Что это?

– А ты попробуй.

– Давай, – делаю глоток, пробую. Противный пряный запах. – Дрянь какая. Так и знал. Чего вы все это пьете? Дерьмо же.

– Это же энергетик, он полезный, – улыбается девушка. – Там на баночке сзади все написано. Я тебе потом покажу. Там даже витамины есть!

– Да ну тебя.

– Меня зовут Эля.

– А я Ваня.

Первый раз я увидел Элю позавчера, когда заходил в гимназию узнать расписание. Проходил мимо актового зала, а там она. Одна, на пустой сцене с тряпичным занавесом. Какая-то надпись на английском. Девочка сидела ближе к правому краю, перед синтезатором. Играла песня Рианны. Что-то там про Калифорнию. Девушка открывала рот и нажимала на клавиши. Не совсем уверенно, будто пыталась сама подобрать мелодию к песне. Я стоял как вкопанный, не мог сдвинуться с места.