СНОВИДЕНЬЕ В СНОВИДЕНЬИ [8] Печально лоб целую твой, Но прежде, чем прощусь с тобой, Поведаю тебе одной… Да, ты не зря твердила мне, Что жизнь моя течет во сне, Но, если нет надежды боле, То — ясным днем иль при луне Она ушла — не все равно ли, Во сне ушла иль не во сне? Все, что несут нам сон и бденье, Лишь сновиденье в сновиденьи. …Стою на берегу морском, У ног — прибоя вечный гром, И бережно держу в руках Песчинок золотистый прах, А он сквозь пальцы, как струя, Стекает в море бытия — И горько, горько плачу я! О Боже! Что ж моя рука Не может удержать песка? О Боже! Где мне силы взять Хоть бы песчинку удержать? Ужели всё — и сон, и бденье — Лишь сновиденье в сновиденьи? СТАНСЫ [9]
Как часто сердцу горы, чащи, воды — Безлюдные святилища Природы Дают столь всеобъемлющий ответ, Что забываем мы о беге лет! Был в юности знакомец у меня, Имевший дар общенья со вселенной; Но, красоту ее в себе храня И дух свой, этот факел в жизни бренной, Воспламеняя и лучами дня, И блеском звезд на тверди довременной, Не знал он, что за силой одержим, Когда владело исступленье им. Что это было? То ли наважденье От чар луны в глухой полночный час? То ль краткий миг внезапного прозренья, Что раскрывает больше тайн для нас, Чем древние оккультные ученья? То ль просто мысль, что в плоть не облеклась, Но, как роса траву в начале лета, Живит рассудок, несмотря на это? Как вид того, что любишь всей душой, Ленивые зрачки нам расширяет, Иной предмет, в который день-деньской Любой из нас привычно взор вперяет, В нежданном свете предстает порой И глубиной своею изумляет. Лишь звон разбитой арфы душу так Пронзает. — Это символ, это знак Того, что нам сулят миры другие И в красоте дает провидеть тут Создатель лишь таким сердцам, какие, Не будь ее, — от неба отпадут, Поскольку бой в себе они, слепые, Не с верою, но с божеством ведут, Чтобы себя, его низринув с трона, Венчать своей же страстью, как короной. ГРЕЗА [10] Среди видений тьмы ночной вдруг замерцало предо мной погибшей Радости виденье, и вдруг, сломив мой дух больной, оно распалось чрез мгновенье, Но разве страшен день тому, кто всюду ловит, умиленный, былого отблеск отдаленный, бегущий отраженно в тьму! О, ты, благословенный Сон, пока весь мир гремит далекий, я был тобою воскрешен, о, милый свет, тобой согрет был дух мой, вечно одинокий! Пускай средь сумрака и туч едва мерцал мне дальний луч, бледней, тусклее для меня светило Истины и дня! СОН [11] В ночи отрадной грезил я, Не помня о разлуке, Но сон дневной настиг меня И пробудил — для муки! Ах, что мне в том, что видно днем? — Не все ли это сон Тому, чей взор всегда в былом, Печалью освещен? Но тот, родной — тот сон святой Назло судьбе жестокой Был мне звездою золотой В дороге одинокой. Откуда он мерцал — Бог весть! — Сквозь шторм, в ночах глухих… Но что у правды ярче есть Средь звезд ее дневных? СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ДЕНЬ [12] Счастливейший мой час — счастливейший мой день, что сердце бедное, разбитое знавало, надежда Гордости и Силы — точно тень — давно все это миновало. Что говорю я — Силы? Да! но только той, что в грезах юности блестит надежд огнями, исчезло все давно с угасшею мечтой — но пусть идет вослед за днями. А Гордость, ты, что сделаю с тобой? Наследья твоего достало бы на двух — владела полновластно ты моей душой — о, успокойся, бедный дух! Счастливейший мой день — счастливейший мой час, мгновенья Гордости блестящей силы — были, каких мой видел — больше не увидит глаз, о, да, я чувствую, что были: но если б гордости, надежды силу вновь мне б предложили пережить с той глубиной, что я уж испытал тогда печальных снов, — я б не хотел надежды той: когда она в красе витала надо мной, на крыльях чувствовал ее я капли яда — разрушен мир души упавшей каплей той — надежде вновь она не рада. вернуться Перевод Эллиса (Л. Л. Кобылинского) |
