КОЛИЗЕЙ [42] О, Древний Рим! Огромный саркофаг, Где Время погребло былую славу! Здесь наконец, пройдя столь тяжкий путь, Я утолю безудержную жажду В твоих глубоких недрах, наконец Я, сир и мал, колени преклоняю Перед тобой, впивая всей душой Могущество твое, и мрак, и славу! Пространство! Время! Память о былом! Глухая ночь! Отчаянье! Молчанье! Теперь я знаю эту власть заклятий — Я знаю, что они призывней гласа, Которому внимать пришел однажды Царь Иудейский в Гефсиманский сад! Теперь я понимаю — эти чары Сильнее тех, которые когда-то Умкнули одержимые халдеи На землю смертных у спокойных звезд! Здесь, где воитель пал, — колонн обломки, Здесь, где блестел орел, — полночный сумрак Нетопыри ревниво стерегут, Здесь, где когда-то на ветру веселом Красавиц римских волосы вились, — Чертополох качается тоскливо, Здесь, где сидел разнеженный владыка Весь в золоте, — теперь на мрамор плит Свой свет усталый льет рогатый месяц, И ящерица быстро и беззвучно Мелькает словно призрачная тень. Постойте! Неужели эти стены, Поросшие плющом немые своды И испещренный трещинами фриз, — Ужели все, что долгие столетья Хранило славу, Время уничтожит И тем докажет власть слепой судьбы? «Не все, — мне отвечает Эхо, — нет! Извечно громовые прорицанья Мы будем исторгать для слуха смертных, Как трещины Мемнона источают Мелодию, приветствуя Зарю! Мы властны над сердцами исполинов, Над разумом гигантов властны мы! Еще храним мы нашу мощь и славу, Еще мы наши таинства храним, Еще мы вызываем удивленье, Еще воспоминания о прошлом Парчой нетленной ниспадают с нас И неземная слава полнит сердце!» КОЛИЗЕЙ [43] Примета Рима! Пышная гробница! Здесь Время замирает, созерцая Помпезность повелительного праха! Паломником смиренным прихожу На твой порог и, одержимый жаждой (Палящей жаждой наконец припасть К истоку мудрости), в конце пути, Колени преклоняю, пораженный, — Душой впиваю сумрак твой и славу! Громада памяти тысячелетней! И Ночь, и Тишина, и Запустенье! О чары величавей колдовства, Добытого у звезд халдейским магом! О чары очистительней молитвы, Которой некий Иудейский Царь Будил когда-то Гефсиманский Сад! Где прежде был повержен гладиатор, Повержена колонна, где блистал Орел легионеров золотой, Идет вигилия мышей летучих, И пыльный шелестит чертополох, Где волосы вились патрицианок. Где восседал на троне император, По камню ящерица, точно тень, Под месяцем скользнула круторогим. Постой, но разве эта колоннада, Изъеденная временем и ветром, — Куски карнизов, фризов, капителей, Заросшие плющом аркады, камни — Да, камни, серые, простые камни! — Единственное, что осталось мне От грозного и гордого колосса? «Единственное? Нет! — рокочет Эхо. — Рождаются в груди любой Руины Пророческие звуки, — так Зарю Приветствует сладкоголосый Мемнон! Мы правим неотступно, деспотично Великими, могучими умами, Мы не бессильны — мы не просто камни: Не иссякает наша мощь и чары, Не иссякает магия обломков, Не иссякает чудо наших линий, Не иссякает тайна наших недр, Не иссякает память, что по-царски Нас облекла — не в пурпур, не в порфиру, А в нечто большее, чем просто Слава!» В АЛЬБОМ ФРЭНСИС С. ОСГУД [44]
Ты хочешь быть любимой! Так пускай Ступает сердце прежнею дорогой: Все, что в себе имеешь, сохраняй, А чуждое тебе — отринь, не трогай. Твой светлый ум, твоя сверхкрасота — В их единенье вечном и недолгом — Воспеть хвалу заставят все уста И сделают любовь — первейшим долгом. К Ф — С О — Д [45] Коль хочешь ты любовь внушать, Иди и впредь путем своим, Всегда собою будь и стать Не тщись вовек ничем иным. Ты так чиста, так мил твой взор, Краса так богоравна, Что не хвалить тебя — позор, А не любить — подавно. К Ф*** [46] Любимая средь бурь и гроз, Слепящих тьмой мой путь земной («Бурьяном мрачный путь зарос, Не видно там прекрасных роз»), Душевный нахожу покой, Эдем среди блаженных грез, Грез о тебе и светлых слез. Мысль о тебе в уме моем — Обетованный островок В бурлящем море штормовом… Бушует океан кругом, Но, безмятежен и высок, Простор небес над островком Голубизной бездонной лег. |
