— Что это? — заинтересовался Сердар.

— Эоловые скульптуры, — непонятно объяснил Мурад.

— Чего?

— Это песчаник, мягкий камень. Вот ветер его и точит, особенно если с песочком… Поэтому так и называются — «эоловые».

— А-а… — протянул Сердар, так ничего и не поняв.

Скоро миновали не отмеченное почти ни на одной карте селение Дубунчи из нескольких домиков, а еще через полчаса, незадолго до полудня, въехали в Аджикуи. Это был тоже совсем крохотный поселок: три десятка домов, разбросанных вдоль дороги, при каждом — двор с загоном для скота, школа-мекдеп, разместившаяся в глиняной мазанке маленький магазинчик. Около него Сердар и остановился. Он вышел из машины, растерянно огляделся вокруг:

— А где же колодцы?

— Прадед твой засыпал, — не без ехидства откликнулся Мурад.

Но Сердар не среагировал. Он оглядывался с таким видом, будто, придя домой, обнаружил, что его обокрали.

— Не может быть, — бормотал он. — Нужно спросить у кого-нибудь, должен же кто-то знать…

Но спросить было не у кого. Солнце уже палило в полную силу, и жители благоразумно не высовывались из домишек. Мурад поднялся по трем ступенькам и толкнул дверь магазинчика. Она открылась, вихляясь на разболтанных петлях. В магазинчике было полутемно и прохладно, мягко гудел кондиционер. Мурад со света не сразу разглядел продавца, молодого парня, сидящего за прилавком так, что торчала одна голова.

— Вода есть?

— Есть, — лениво откликнулся парень, жуя спичку.

— Дай баклажку.

Тот не спеша встал, подал требуемое.

— А лучше две, — передумал Мурад.

Тот дал вторую.

— Слушай, — расплачиваясь, продолжил разговор Мурад, — а где здесь раньше колодцы были, ты не знаешь?

Тот молча отрицательно помотал головой. Мурад понял, что от разговорчивого продавца ничего не добьешься. Он, прихватив пластиковые баклажки с водой, вышел на крыльцо. Залитая слепящим солнцем дорога была пуста, лишь в одном дворе Мурад приметил какое-то движение. Женщина в длинном темно-красном платье закладывала верблюжью колючку в тамдыр, круглую печку для выпечки хлеба.

Мурад подошел к невысокой изгороди, окликнул ее по-туркменски:

— Женщина! Муж дома?

Она прикрыла рот платком и молча кивнула, не глядя ему в глаза.

— Позови.

Она торопливо пошла к двери, крикнула что-то в глубь дома. Через некоторое время вышел хозяин — мужчина с худым темным лицом, таким морщинистым, словно ветер тоже выточил его из песчаника, и почему-то в жеваном коричневом пиджаке, несмотря на обжигающий зной. Он подошел к изгороди, вежливо поздоровался:

— Салам алейкум.

Ответив на приветствие, Мурад спросил, известно ли ему, где раньше были колодцы, по которым поселок получил название. Мужчина поскреб грязными ногтями в затылке и сказал, что вообще-то знает, но позовет отца — тот лучше объяснит дорогу, после чего надолго скрылся в доме. Когда наконец появился, его сопровождал древний старик в грязной майке и просторных штанах из черного сатина. Они вместе подошли к Мураду и, после взаимных приветствий, старик пустился в длительные путаные объяснения, где прежде находились колодцы Аджикуи и как их найти. Он называл какие-то места, известные только ему и его сверстникам, давал сомнительные ориентиры — солончак слева, джар (селевой овраг) справа, прямо на большой бархан…

Мурад слушал его, чувствуя, что сходит с ума, а волосы на макушке от жары уже начинают дымиться (шляпу он оставил в машине). В конце концов попросил старика остановиться, сходил за Сердаром, и сказал, что нашел человека, который знает, как проехать к колодцам. Мурад подвел кладоискателя к изгороди и оставил со стариком и его сыном, а сам, отойдя в сторонку, наклонился и стал с наслаждением поливать себе на голову воду из баклажки. Она была сильно газированной и прохладной.

Через некоторое время к нему подошел Сердар и молча отнял вторую баклажку. Сначала он приложился к ней и долго пил, а потом тоже стал поливать голову. Стряхнув по-собачьи капли, сказал:

— Еще купить надо.

— У меня денег нет, — откликнулся Мурад.

Сердар вытащил из кармана сотенную долларовую бумажку, протянул ему:

— Возьми побольше, сейчас поедем.

— Куда?

— Если я правильно понял старика, это должно быть недалеко…

Мурад пошел в магазин, спросил у невозмутимого, как сфинкс, продавца, сколько у него есть воды.

— Много, — ответил тот после короткого раздумья.

— А пакеты большие есть?

— Есть.

— Положи в два пакета по пять баклажек.

Когда Мурад стал расплачиваться долларами, продавец впервые проявил способность к сильным эмоциям. Он сказал:

— Вай-боу… — удивился, значит. — Сдачи нет.

Мурад окинул лавку взглядом — продавец, видимо, не врал. При том, что местная валюта шла на черном рынке по двадцать-двадцать пять тысяч за доллар, наторговать два миллиона в поселке было делом нереальным. Он пошел к машине, объяснил Сердару проблему. Тот выдал ему купюру помельче и велел прихватить еще что-нибудь съедобное. Мурад выполнил команду и расплатился с продавцом.

Они выехали за окраину поселка, и дорога сразу стала заметно хуже. Их немилосердно трясло на ухабах и промоинах, оставшихся после недавних дождей. Сердар ехал, руководствуясь ориентирами, полученными от старика. Наконец «форд» остановился посреди равнины, усыпанной «эоловыми скульптурами», но никаких других ландшафтных примет не имевшей.

— И где здесь «большой бархан»? — угрюмо спросил Сердар, ни к кому отдельно не обращаясь.

Его спутники вертели головами, пытаясь определиться, в какую сторону ехать. Мурад, историк по образованию и неплохой этнограф, знал, что сооружение колодца в пустыне — это целое дело. Стенки колодца, как арматурой, обкладывают ветками саксаула, над ним из того же саксаула сооружается шалаш, который обмазывается глиной, чтобы песок во время песчаных бурь не засыпал колодец. В шалаше остается только небольшой вход, который тоже прикрывается щитом, сплетенным из веток. Но если колодец засыпан — незачем и сооружение над ним, а топливо в пустыне — вещь ценная. Естественно, местные жители давным-давно растащили саксаул на дрова, и от колодцев не осталось заметных следов. Но не все исчезло. Десятилетиями и веками от колодца к колодцу шли отары овец, караваны верблюдов. И веками скапливался их помет вперемешку с мелкими щепочками саксаула: их всегда бывает много, потому что саксаул легче разбить камнем, чем разрубить топором. Вот такие характерные круги, остающиеся вокруг колодцев еще долгие годы после их исчезновения, и высматривал Мурад. Что высматривал Реза — неизвестно, но он тоже усердно крутил головой.

Наконец интеллигент-алкоголик сказал Сердару, указывая рукой:

— Давай подъедем во-он туда…

— А что там?

— Сам не знаю. Но что-то похожее на старую стоянку.

Сердар не стал возражать, тем более что в указанном направлении вело что-то вроде заброшенной караванной тропы. Через некоторое время действительно обнаружились следы старой стоянки.

— Ну вот, где-то тут, — сказал Мурад, выйдя из машины и оглядевшись. — А вон, кстати, и большой бархан, — он указал на песчаный холм, который был высок и крут, но на самом деле показался бы недомерком по сравнению с величественными барханами песков Чиль-Мамед-Кум. Они здесь бывают высотой до ста метров…

Следом вышел и Сердар. Он походил вокруг машины, отходя кругами все дальше и дальше. Поворошил ногой кучу сухого овечьего помета, нашел несколько закопченных камней, явно бывших когда-то костровищем, потом, поняв принцип, стал искать центр всей этой стоянки, где, по логике, должны были находиться колодцы. Мурад тоже заразился азартом поиска и пошел следом за ним, высматривая давние следы присутствия людей и животных.

Так, двигаясь с разных сторон к одной точке, они сошлись там, где, очевидно, и был в прежние времена колодец. Точнее, их здесь было несколько, чтобы можно было поить одновременно большие стада. Просто было принято называть группу колодцев одним именем. Они нашли место, где находился Аджикуи. Обнаружились даже торчащие кое-где из земли саксаулины — остатки «арматуры», которой были обложены стенки. Им казалось, что стоит найти место, где раньше были колодцы — и все станет понятно. Но вот оно, перед ними. И что?