«…Ночь с 27 на 28 сентября была холодная и пасмурная; облака покрывали всё небо, и крепкий северо-восточный ветер, с сильными порывами, дул из города во французский лагерь. Покровительствуемые погодой, французы закладывали свою первую параллель; работа длилась всю ночь — и ни звука, ни тени не было замечено нашими аванпостами.

С рассветом, на том самом месте, куда накануне была сделана вылазка, мы увидели неприятельскую параллель, тянувшуюся по возвышенности, на которой находился сожжённый 29-м экипажем дом, на протяжении версты от ограды разорённого хутора к Карантинной бухте. У англичан также заметны были насыпи на двух отдалённых возвышенностях: вал, начатый 26 сентября, против 3-го бастиона, правее Инженерной казармы на Симферопольской дороге, и другая насыпь — между верховьями доковой и Килен-балок — превращённая к 5 октября в пятиглазую батарею. Наши бастионы и батареи стали изредка стрелять по работам, но, невзирая на наши ядра и бомбы, французы продолжали углублять свои траншеи. В Инкермане неприятель два раза принимался строить укрепление над спуском в долину близ каменоломни; генерал-лейтенант Жабокрицкий, занимавший с нашим авангардом противоположные высоты, рассыпал штуцерных стрелков по развалинам, и неприятель, не выдерживая огня парохода «Херсонес», батареи у нижнего створного маяка и наших штуцерных — оба раза прекращал работу и удалялся. В полдень на батарею № 10 явился бежавший французский артиллерист.

Но не одними только редкими выстрелами крепостных укреплений проявилось внимание севастопольцев к осадным работам. Над кремальерной линией 4-го бастиона, за бараками, недалеко от Язонской батареи, мы соорудили 28 сентября новую бомбическую батарею в восемь 68-фунтовых пушек, направленную на правый фланг французских работ — между 4-м и 5-м бастионами. Имея в виду, по мере обозначения неприятельских батарей, усиливать те наши укрепления, на которые французы направят свои орудия, Корнилов сделал распоряжение, чтобы орудия и снаряды батареи № 4 служили резервом 4-му бастиону, а батареи Михайловской — резервом 5-му и 6-му бастионам, — и в тот же день шесть бомбических орудий Михайловской батареи перевезены на 6-й бастион.

Владимир Алексеевич отдал 28 сентября ещё следующий приказ:

«У каждого из бастионов: № 4, 5 и 6, и на Малаховом кургане, иметь запасный парк из восьми 36-фунтовых орудий, которые и будут устанавливаться по мере надобности.

К этим орудиям сформировать заранее и прислугу, и принять снаряды и принадлежность.

Орудия должны быть взяты с кораблей, по назначению вице-адмирала Нахимова, и средствами соединения команд, на кораблях находящихся, — должны быть доставлены до пристаней, откуда брать обязываются начальники дистанций оборонительной линии своими уже людьми.

Действовать артиллерией против неприятельских работ только тогда, когда сим можно принести действительную пользу: или разрывами снаряда над рабочими, или разрушением амбразур и поставленных в амбразуры орудий; но в других случаях стрелять без видимой пользы воспрещается. Вообще на батареях днём и ночью надлежит иметь на каждом фасе, на коем можно предполагать действие, очередное орудие под управлением очередного офицера, которое бы было всегда готово, по требованию, выстрелить; остальная затем прислуга может отдыхать.

Во время пальбы с неприятельских батарей оставлять только прислугу у орудий, действующих против стреляющих; остальных стараться укрыть, имея однако пожарные партии для потушения пожаров.

Для снабжения артиллерией тех батарей, которые потребуются, по обстоятельствам, усилить равно снарядами и принадлежностью как из морского, так и из сухопутного ведомств, назначается капитан-лейтенант Попов, и помощником к нему лейтенант Львов и штабс-капитан Пестич».

Князь Меншиков придвинул на Северную сторону Минский пехотный полк — в резерв Севастопольскому гарнизону, и Корнилов приказал, чтобы, для перевоза его в город, корабли высылали свои баркасы во время тревоги к батарее № 4.

Для анфилирования французских работ, с нашего правого фланга, и для обстрела кладбищенской балки, мы заложили, вечером, новую 6-орудийную батарею — на пригорке, выходящем вперёд нашей оборонительной линии, к югу от батареи № 10, между нею и 6-м бастионом. Работа кипела всю ночь, и к 8 часам утра три амбразуры уже были готовы».

«29 сентября. С утра было открыто, что англичане в ночь провели длинную траншею по направлению к высоте, командующей Южной бухтой, оставив то, что насыпали против Малаховой башни в начале Килен-балки. Французы продолжают утолщивать свою насыпь. Мы палили в тех и других изредка и ночью, и днём. Наши инженерные работы также идут. Теперь те места, против которых делает насыпь неприятель, усиливаем артиллерией. Князь Меншиков приезжал в город, был на правом фланге, посмотрел на французские работы, но на левый фланг для английских не ездил, а взглянул их от казарм 43-го экипажа. Наши штуцерные во всё время на дистанциях Новосильского и Истомина были снаружи. Новосильского — в моих глазах убили французского, а потом говорили, будто убили ещё двух и лошадь. Французский штуцер, взятый вчера, не показал, чтоб был лучшего устройства, чем наш. Бутырского полка штуцерный, у Истомина, подстрелил и привёз английского 77-го полка. Штуцер английский похож на французский. Кроме того, были посланы две экспедиции: батальон тарутинцев разрушил и разрыл строение против бастиона № 4 из опасения, чтоб оно не могло служить неприятельским стрелкам, а два морских батальона (Лесли и Рачинский) с охотниками из штуцерных бородинцев и бутырцев, при взводе сапёр, ходили в ночную — к английским траншеям и разрыли дом, к которому англичане подбирались. Экспедиция возвратилась ранее полуночи, успешно окончив своё дело. К вечеру перевезли с северного берега Минский полк, который поставлен для защиты редута и бастиона № 5. Нас теперь до 35 тысяч».

«В час пополуночи передовой секрет 45-го флотского экипажа, под командой унтер-офицера Петренко, заметил человек 30 англичан в Лабораторной балке; подозвав к себе другой секрет, Петренко дал неприятелю приблизиться, сделал залп из своих 11 ружей и с криком «ура» бросился в штыки. Неприятель ответил несколькими выстрелами и побежал в разные стороны; а Петренко подобрал потерянные врагами: офицерскую шинель и фуражку, 10 солдатских шинелей и 6 фляжек с водой, — и отступил к цепи. В это время на 3-м бастионе ударили тревогу и отозвали цепь, а англичане — с противоположной горы — открыли штуцерной огонь. Скоро дело объяснилось, английские штуцерные разогнаны гранатами, и наша цепь снова разведена. В 2 часа ночи тот же Петренко с 10 матросами открыл на Симферопольской дороге неприятельский разъезд и атаковал ехавшего впереди кавалериста; всадник быстро повернул лошадь и ускакал вместе с другими кавалеристами к английскому лагерю, оставив в руках Петренко свою меховую шапку.

Впереди нашего правого фланга шла всю ночь усиленная работа у новой батареи, между 6-м бастионом и батареей № 10; зато к утру она была совершенно готова принять орудия, и в 8 часов приступили к вооружению её семью 36-фунт[овыми] короткими корабельными пушками. Командиром назначен лейтенант Белавинец.

В эту же ночь англичане продолжили свою параллель к востоку от Симферопольской дороги, по вершине горы, между Лабораторной балкой и доковым оврагом, и с рассветом 30 сентября мы заметили, что на этой высоте устраивается большая батарея, один фас которой будет действовать по Малахову кургану, а другой по 3-му бастиону; и что в параллели, заложенной накануне, англичане сооружают батарею для действия по правому фасу 3-го бастиона и по батарее у артиллерийских казарм, а в насыпи, начатой 28 сентября, у верховья Килен-балки — прорезаны 5 амбразур против Малахова кургана. Французы же — продолжают сооружать батареи, утолщать и распространять свои траншеи. Наши батареи и ночью, и днём продолжали, изредка, стрелять по союзным работам, а штуцерные, выдвинутые вперёд, — подстреливать по временам врагов».