Ну, что ж, записать черным по белому историю, вечно таимую внутри.

Ответ на мои никогда не прекращавшиеся преступления были: сначала А. Белый, которого я, вероятно, ненавижу. Потом — гг. Чулков и какая-то уж совсем мелочь (Ауслендер), от которых меня как раз теперь тошнит. Потом — “хулиган из Тьмутаракани” — актеришка — главное. Теперь — не знаю кто».

Явная попытка успокоить свою мужскую гордость, установить некое равенство между поведением жены, живущей богемно, подчиняющейся только закону страсти, и собственными «преступлениями». Но живет Блок не этими амбициозно-рассудочными соображениями: через два дня он снова терпеливо выслушивает плачущую Любовь Дмитриевну и покорно соглашается с тем, что она 7 ноября (десятилетняя годовщина их незабываемого объяснения!) поедет в Житомир к любовнику.

Любовь Дмитриевна отбывает еще раньше — 2 ноября. К этому моменту закончена вторая редакция «Розы и Креста».

Личность автора и его судьба отразились в драме непростым, небуквальным образом. Блок не стал повторять неудачный опыт «Песни Судьбы», где Герман и Елена внешне похожи на него и на жену, но как действующие лица оказались лишь их тенями.

В «Розе и Кресте» два героя несут в себе идею личности Блока — Бертран и Гаэтан.

Гаэтан — это поэтический гений, «инструмент Бога» (по определению самого автора). Бертран — самоотверженная любовь и бескорыстное рыцарское служение. Оба немолоды, что не случайно: Блок в это время драматически ощущает свой возраст, досадует, что жена увлеклась «мальчишкой» и как бы вернулась в собственную молодость. Потому главную героиню драмы автор делает семнадцатилетней. А сложные отношения Блока с Любовью Дмитриевной предстали как отношения юной графини Изоры с далеким, неведомым ей певцом Гаэтаном и сторожем ее замка Бертраном.

Поэзия, искусство – действующее лицо драмы. Недаром текст начинается с цитаты – Бертран поет «странную песню», не понимая ее смысла:

«Как может страданье радостью быть?» — искренне недоумевает Бертран, получивший кличку «Рыцарь-Несчастье». Разгадать «странную песню» по-своему силится и Изора, истолковывая ее в итоге по-своему, очень по-женски: «“Сердцу закон непреложный…” любить и ждать… “Радость-Страданье…” да, и страданье — радость с милым!.. Не так ли, Алиса?»

Явную неприязнь вызывает песня у пажа Алискана, удостоенного любви Изоры: «Какой-нибудь жалкий рыбак / Из чужой и дикой Бретани/ Непонятную песню сложил…» Алискан — «красивое животное», по определению самого автора, символическое воплощение бездуховности: тут не один Кузьмин-Караваев послужил прототипом, а все, кто вызывал ревность Блока.

Итак, Изора поручает Бертрану отыскать того, кто сложил «странную песню», и после нескольких фабульных перипетий Гаэтан в сопровождении «Рыцаря-Несчастья» появляется во дворе графа Арчимбаута, где под видом менестреля исполняет заветную песню:

Изора падает в обморок, а Гаэтан «пропадает в толпе». Он больше не появится на сцене, но его песня продолжает участвовать в сюжете, оказывать влияние на ход драмы. Бертран отличается в бою, победив рыцаря-великана и обращая в бегство вражеское войско. Трусливый Алискан не выходит на поле битвы. Изора же, пытаясь избавиться от страшных сновидения, вновь ищет утешения в объятиях юного красавца. А раненому в бою Бертрану она поручает стоять всю ночь на страже под ее окном. Истекая кровью, Бертран наконец в полной мере осознает смысл слов «Радость-Страданье одно». Умирая, он роняет меч – как раз в ту минуту, когда Изоре грозит опасность разоблачения. Алискан успевает скрыться.

Облик Бертрана, согласно резонному наблюдению А. М. Туркова, «срисован» с «Францика», Франца Феликсовича с его скромностью и верностью воинскому долгу. Но отчиму поэта едва ли ведомо было такое нравственно-психологическое самоистязание, какому добровольно подвергает себя блоковский герой.

Такие слова произносит Бертран, стоя на страже чужой любви, в преддверии смерти. В начале марта 1913 года Блок устроит чтение «Розы и Креста» у себя дома. По окончании подойдет к братьям Бонди, Юрию и Сергею, и спросит: «Ну, молодые люди, поняли, в чем смысл пьесы?» И, не дожидаясь, сам ответит: «В том, что мальчик красивый лучше туманных и страшных снов». Ирония, конечно. Болезненный сарказм. Но за ним — личный душевный опыт. Слагая эти строки, Блок ощущал себя Бертраном.

Склонность к моральному мазохизму не чужда многим людям творческого склада. Это еще одна краска в эмоциональной палитре, а порой и тайный источник утонченного удовольствия. Блок, как никто из русских поэтов, претворил в стихах самый феномен добровольного унижения, сделав то, что в прозе осуществил Достоевский. Мог он и в реальной жизни театрально унизиться перед женщиной, а потом с мужской эгоистической жестокостью ее оттолкнуть: вспомним историю с Волоховой. Но в ноябре 1912 года происходит нечто особенное: Блок буквально приносит в жертву всю свою гордость, все свое самолюбие.

В жертву — кому?

Повременим с ответом на этот вопрос, а пока вчитаемся в письмо Любови Дмитриевны из Житомира от 9 ноября 1912 года: «Мое отношение к тебе стало мне здесь совсем ясно: пятнадцать лет не полетели к черту, как ты говорил; конечно, они на всю жизнь, и здесь я чувствую к тебе не только привычку и привязанность, но и возможность снова встретиться сердцем. Я не буду писать тебе длинного письма, не буду тебе объяснять, как все обстоит теперь, — я приеду после половины ноября и смогу тогда тебе сказать много. <…> Сейчас мне кажется, что я буду жить зиму в Житомире, но я не могу еще сказать, что решила это окончательно. И еще я не могу никак сказать, что с тобой порываю. А как это все устроить, мы поговорим».

Написано жестко, даже жестоко. Можно сказать, по-мужски. А вот блоковское «пятнадцать лет полетели к черту», которое вырвалось из его уст во время петербургской ссоры, – аргумент почти женский. Женщины обычно ссылаются на длительный «стаж» совместной жизни, в то время как мужчины спокойно готовы им пренебречь, начиная новую жизнь с новой избранницей.

Парадоксальность блоковского семейного «андрогина» в том, что «мужское» и «женское» здесь порой меняются ролями. Это следствие глубокого врастания двух личностей друг в друга, переплетения их корней. И еще обратим внимание на выражение «встретиться сердцем». Это суть отношений. Не просто жизнь под одной крышей, а встречи сердец — вот что необходимо обоим и чего не могут им заменить любовные связи с «третьими лицами».

Последнее выражение — из ответного блоковского письма от 12 ноября. Здесь он резко меняет тон и ведет речь с мужской твердостью. Уже не грустит по поводу своего «старения», а гордится им: «В кратких словах: я убеждаюсь с каждым днем и моей душой и моим мозгом, которые к старости крепнут и становятся все гармоничнее, увереннее и действеннее, что ты погружена в непробудный сон, в котором неуклонно совершаются свои события: на Кавказе ты ставила на карту только тело, теперь же (я уверен, почти нет сомнения) ты ставишь на карту и тело, и душу, т. е. гармонию. Каждый день я жду момента, когда эта гармония, когда-то созданная великими и высокими усилиями, но не укрепленная и подтачиваемая и нами самими, и чужими, врагами, — в течение десяти лет, — разрушится».