Писал ли Гумилёв домой, что собирается вернуться или нет, — неизвестно. Но уже в конце января его жена возвращается в Царское Село. Скорый приезд мужа навевает Анне Андреевне определенные чувства, выразившиеся в стихах, написанных 10 и 12 февраля в Царском Селе. В первом стихотворении она, явно тяготясь их отношениями, пишет:
Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.
…………………………………………………
Кто ты: брат мой или любовник,
Я не помню, и помнить не надо.
Как светло здесь и как бесприютно,
Отдыхает усталое тело…
А прохожие думают смутно:
Верно, только вчера овдовела.
(«Как соломинкой, пьешь мою душу…», 1911)
Ахматова пишет черными колдовскими красками, представляя себя в глазах окружающих вдовой. Гумилёв ответит ей в мае этого же года знаменитым «Из логова змиева». Интересно, что сама Ахматова позже скажет об этом стихотворении мужа: «Полушутка, полустрашная правда…» Это уже не любовь, а борьба двух поэтов за право быть ни за кого и ни с кем. Это война за одиночество на земле.
Ахматова, вспоминая гимназическое стихотворение Гумилёва «Русалка», посвященное ей, ответит сквозь время:
Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост.
…………………………………………..
Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской…
(«Мне больше ног моих не надо…», 1911)
Анна открыто говорит мужу, что душа ее не принадлежит никому. Понимала ли она, что доставляет ему горе и печаль? Конечно, понимала. Об этом она прямо скажет 7 декабря 1910 года в стихотворении: «Я смертельна для тех, кто нежен и юн, / Я птица печали. Я — Гамаюн…» За время отсутствия мужа Анна написала много прекрасных стихотворений, в том числе и ставшие знаменитыми «Сероглазый король» (11 декабря 1910 года. Царское Село) и «Сжала руки под темной вуалью…» (8 января 1911 года, Киев). Анна Андреевна научилась страсть своей неприкаянной души вкладывать в поэтические строки. Из нервной и неуравновешенной русалки с Лысой горы она превратилась в поэтессу-колдунью, мрачную вещунью. Теперь ее поэтические предсказания будут приносить беды ее возлюбленным. Она станет «роковой» женщиной.
Гумилёв, уставший от африканского зноя, загоревший и жаждавший рассказать о своих открытиях и находках, в конце февраля, достигнув Джибути, направлялся домой. Дата отплытия его от берегов Африки неизвестна, но в марте 1911 года на пароходе через Александрию и Константинополь он прибыл в Одессу. Из Константинополя Гумилёв успел дать телеграмму о своем возвращении. Анна Андреевна захотела поехать в Одессу и встретить его, но мать поэта остудила пыл молодой жены, посчитав, что та все равно не успеет к приходу парохода и они могут разминуться.
25 марта на Благовещение Гумилёв приехал в Царское Село. Какой была встреча супругов после длительной разлуки? Наверное, они истосковались друг по другу. Гумилёв хотел увидеть любящую супругу, которая ждала его. Ахматова желала увидеть его, чтобы скорее похвастаться новыми стихами. Едва он переступил порог, она, как признавалась потом, стала ждать его вопросов именно об этом. Анна Андреевна вспоминала позже: «В нашей первой беседе он… спросил меня: „А стихи ты писала?“ Я, тайно ликуя, ответила: „Да“. Он попросил почитать, прослушал несколько стихотворений и сказал: „Ты — поэт, надо делать книгу“». Гумилёв понял, что перед ним уже не только жена, но и настоящий поэт. Потому он и будет прощать ей многие слабости, ведь дороже поэзии для него на свете ничего не было.
В апреле Николай Степанович написал акростих «Аддис-Абеба, город роз…». В нем сквозила обида обманутого и отравленного пилигрима:
…Армидин сад… Там пилигрим
Хранит обет любви неясной
(Мы все склоняемся пред ним),
А розы душны, розы красны.
Там смотрит в душу чей-то взор.
Отравы полный и обманов…
Поэтическая дуэль двух поэтов продолжалась.
Гумилёв вернулся из долгого путешествия не совсем здоровым (получил в Абиссинии болотную лихорадку — малярию), но не пожелал отлеживаться дома. Он торопился поделиться с друзьями своими впечатлениями. На следующий день поэт отправляется в Санкт-Петербург, где обсуждает с Е. Зноско-Боровским и М. Кузминым план организации вечера в «Аполлоне», посвященного его поездке в Абиссинию. В этот же вечер они были на заседании Общества ревнителей художественного слова и слушали доклад Н. В. Недоброво «Ритм, метр и их взаимоотношения».
2 апреля, несмотря на плохое самочувствие, он снова приезжает в «Аполлон» и встречается с М. Кузминым и В. Князевым. Все вместе они едут в Царское Село. Туда же приезжает в этот день Осип Мандельштам.
Наконец число и время выступления Гумилёва согласовано и редакция рассылает приглашения.
4 апреля Николай Гумилёв и Анна Ахматова отправляются на «башню» к Кузмину. Там они встречают Алексея Толстого, Георгия Чулкова, Осипа Мандельштама, Веру Швар-салон. До ночи делятся впечатлениями и читают стихи. Гумилёвы остаются ночевать на «башне».
5 апреля 1911 года в редакции журнала «Аполлон» поэт делает сообщение о путешествии в Абиссинию. Сохранился конспект его выступления: «1910 год в Абиссинии или трогательные и занимательные приключения поэта-охотника на африканских гиен. 1. Приезд в Абиссинию или беда от одалисок. 2. Ужасная правда или последствия любовного увлечения. 3. Я знаю, как расплатиться (шпалы, печник, гиена). 4. Под перекрестным огнем: любовь и долг. 5. Одни картины. Антракт. В ежовых рукавицах. На невольничьем рынке. 7. Строгий владелец, кофейница и неожиданное действие стихов. 8. Ужасная встреча со слоном и торжественное с хвостом возвращение».
Мнения о докладе были противоречивыми. Михаил Кузмин отметил в дневнике: «Доклад был туповат, но интересный». Корней Чуковский написал Валерию Брюсову: «Был я на чтении Гумилёва об Абиссинии. Не нравится мне этот Ваш „вскормленник“. Одна голая изысканность, — без ума, чувства действительности, без наблюдательности, — жалка и смешна. В лучшем случае он карикатурен». Александр Кондратьев писал тому же Брюсову: «Тема доклада была очень опасная и требовала многих умолчаний, чтобы не напомнить героя нескольких наиболее удачных романов Доде. С трудностями Гумилёв справился. Описывал он и свою охоту на льва, и то, как его мотал на рогах африканский буйвол (при описании этих двух эпизодов в особенности чувствовались фигуры умолчания…)»
Несмотря на подобные отзывы, мэтр символизма отнесся к докладу очень серьезно и даже написал по мотивам рассказов Гумилёва газелу, которую прочитал 13 апреля 1911 года на очередном заседании Общества ревнителей художественного слова, и дал высокую оценку образцов абиссинской народной поэзии, записанных и переведенных Н. С. Гумилёвым во время его африканского путешествия. Об этом сообщал в своем отчете В. А. Чудовский.
Потом в «Синем журнале», в восемнадцатом номере за 1911 год, Н. Гумилёв опубликует пять абиссинских икон-картин со своими комментариями.
А поэт Александр Кондратьев напишет шуточную «Песнь торжественную на возвращение Николая Степановича Гумилёва из путешествия в Абиссинию»: