Во второй половине декабря книга стихотворений была готова, и Гумилёв отдал ее печатать, о чем поспешил 25 декабря уведомить своего учителя. Именно слово «учитель» Николай Степанович подчеркнул особо: «Я люблю называть Вас своим учителем, и действительно, всему, что у меня есть лучшего, я научился у Вас…» Трудно переоценить роль Брюсова в судьбе поэта Гумилёва. Он поддержал его в самые трудные дни раннего творчества. И наверняка поддержка Валерия Яковлевича остановила Гумилёва у последней черты, когда любовь его была так коварно отвергнута.
В начале декабря 1907 года Гумилёв написал важное для понимания всего его творчества стихотворение «Волшебная скрипка», посвященное Валерию Брюсову. Поэт так им дорожил, что согласился изъять из печатающегося сборника, лишь бы оно прозвучало вначале со страниц такого авторитетного журнала, как «Весы». В стихотворении речь шла о глубинном значении искусства:
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Эти слова явно обращены к самому себе. В образе скрипки выступает поэзия, которая является одновременно и высшим блаженством, и смертельным заклятьем:
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей;
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Кто эти бешеные волки? Уж не Гиппиус ли с Мережковским, которые осмеяли молодой талант?
Но самое главное в «Волшебной скрипке» — это:
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
…………………………………………………………………………
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
И венчает всё смерть. И в поэзии поэт утверждает право творить ценой собственной жизни. Позже к «волкам» и «волшебной лютне» Гумилёв обратится в драме «Гондла», а на волшебной скрипке будет играть поэт Гафиз, обладающий чудодейственной силой, в драме «Дитя Аллаха».
После создания «Волшебной скрипки» в мир пришел настоящий поэт — волшебник слова, покоривший читателей прекрасной музыкой стиха. А в Париже главным итогом двухлетнего пребывания можно считать тоненькую книгу в зеленой обложке, вышедшую тиражом триста экземпляров, которая увидела свет в середине января 1908 года. Гумилёв включил в нее тридцать два стихотворения. Если в работе над новеллами в его воображении витал дух смерти, то здесь — дух «романтического дьявола». Сеансы оккультизма, знакомство с парижскими химерами, попытки познать эзотерические тайны мира не прошли даром. Книга называлась с изыском и молодым запалом, по-джентльменски — «Романтические цветы». Вспомним, что до гумилёвских «Цветов» в Париже родились «Цветы зла» Шарля Бодлера, ученика и друга Теофиля Готье. Мог ли пройти мимо этого романтик? Нет! Только он сознательно противопоставил поэзии зла поэзию красоты земных страстей и странствий, поэзию любви, разлуки, мечтаний и красивой возвышенной смерти! По сути, сборник явился отражением двух фактов в жизни и творчестве Гумилёва: желание заглянуть в неведомый, магический, потусторонний мир и неразделенная любовь к Анне Горенко. Во многих стихах сборника его рукой водила неутоленная страсть к стройной деве с «головой гиены». В других стихах «Цветов» поэт убеждает читателей, что в этом мире все одушевлено, у каждого существа и явления природы есть живая душа, — только посвященные знают об этом. Особняком в «Романтических цветах» стоит дьяволиада, где властвуют силы колдовства и потустороннего мира. Так, в стихотворении «Игры» (1907–1908) на растерзание зверям отдается израненный вождь аламанов: «…заклинатель ветров и туманов / И убийца с глазами гиены». Поэт, с упоением вырисовывая каждую деталь, живописует происходящее, будто сам все это видел и запомнил на всю жизнь:
Как хотели мы этого часа!
Ждали битвы, мы знали — он смелый.
Бейте, звери, горячее тело,
Рвите, звери, кровавое мясо!
Но прижавшись к перилам дубовым,
Вдруг завыл он, спокойный и хмурый,
И согласным ответили ревом
И медведи, и волки, и туры.
Распластались покорно удавы,
И упали слоны на колени,
Ожидая его повелений,
Поднимали свой хобот кровавый.
Консул, консул и вечные боги,
Мы такого еще не видали!
Ведь голодные тигры лизали
Колдуну запыленные йоги.
Он «отыскивает» в своих стихах «тайные пещеры», которые в детстве искал в далекой Поповке, но в стихах это — владение князя тьмы:
Под землей есть тайная пещера,
Там стоят высокие гробницы,
Огненные грезы Люцифера, —
Там блуждают стройные блудницы.
Ты умрешь бесславно иль со славой,
Но придет и властно глянет в очи
Смерть, старик угрюмый и костлявый,
Нудный и медлительный рабочий.
(«За гробом», 1907)
Огненный Люцифер из оккультных сеансов мрачных и темных студенческих комнат материализовался в сознании поэта, толкнув его на несколько попыток самоубийства, и, не доведя черное дело до конца, выплыл в поэтической строке. Впрочем, и Горенко делала попытку самоубийства и наверняка рассказала об этом Гумилёву. Не об этом ли говорят ее строки:
Красный шарик уронила
На вино в узорный кубок
И капризно помочила
В нем кораллы нежных губок.
И живая тень румянца
Заменилась тенью белой,
И как в странной позе танца,
Искривясь, поникло тело…
В другом стихотворении поэт прямо обращается к дьяволу как к своему старому другу в стихотворении «Умный Дьявол» (1906):
Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
— Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошел ко дну.
А можно ли вообще доверять «старому другу, умному Дьяволу»? Об этом поэт говорит так:
Он слышал зов, когда он плавал:
«О, верь мне, я не обману…»
— Но помни, — молвил умный Дьявол, —
Он на заре пошел ко дну.
