Этим же летом Гумилёв написал пьесу-сказку в прозе «Дерево превращений».

Можно только поражаться, как много успел поэт за те несколько месяцев, что вернулся из Лондона. Единственное, что по-настоящему огорчило Николая Степановича летом 1918 года — это даже не семейный разлад, а злодейское убийство большевиками Государя Императора Николая Александровича и его семьи в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Для Гумилёва, лично знакомого с Великими Княжнами, это был жестокий удар. Поэтесса Ирина Кунина вспоминала, что они шли с Гумилёвым по улице и мимо них пробежал мальчишка-газетчик, который орал: «Убийство царской семьи в Екатеринбурге!» Гумилёв догнал газетчика, купил газету и, прочитав экстренный номер, побледнел и сказал: «Царствие им Небесное. Никогда им этого не прошу (то есть большевикам. — В. П.)…»

Разойдясь окончательно с Ахматовой, Гумилёв начинает серьезно готовиться к новой семейной жизни, ему захотелось обрести наконец не литературный вертеп, а нормальный и спокойный очаг. Николай Степанович часто приходит домой к Энгельгардтам. У него завязываются самые дружественные отношения с отцом теперь уже его невесты, 5 июля он дарит ему свою книгу «Мик» с надписью: «Николаю Александровичу учителю долгожданному с глубокой любовью Н. Гумилёв». Надо сказать, что Энгельгардт любил поэзию Гумилёва, и Николай Степанович подарил ему несколько своих изданий.

Отчего же Гумилёв дарит свои книги Энгельгардту? Только ли из желания понравиться будущему родственнику? В воспоминаниях самого Н. А. Энгельгардта есть ответ на этот вопрос: «Помню елку у поэта, где был, между прочим, известный писатель Корней Иванович Чуковский. Гумилёв читал мне две песни поэмы, которая потом пропала. Это были две картины: Китай и Индия. Поэма была необыкновенно талантлива. Поэту удалось уловить дух и всю противоположность культуры Китая и Индии. Я заинтересовался его Китаем настолько, что он взял у меня несколько уроков китайских иероглифов. Для „Фарфорового павильона“ я дал ему кальки оригинальных китайских рисунков, взятых мною от одного конфуцианского ксилографа Университетской библиотеки. Они и воспроизведены в издании „Фарфорового павильона“. Мы много беседовали, и, между прочим, об „озерной школе“, о Вордсворте, Соути, Кольридже. Моя мысль, что голубое, тихое озеро Кесвика, окруженное мирной, прелестной обстановкой лугов, рощ… вокруг которого жили поэты, было символом покоя поэтического духа — зеркала вселенной… Вот почему поэт должен искать уединения, не может участвовать в политическом водовороте страстей. Мысль моя отчасти выражена Николаем Степановичем в предисловии к его превосходному переводу „Поэмы о старом моряке“ Кольриджа».

8 июля Гумилёв дарит Ане Энгельгардт книгу «Мик» с признанием в любви: «Не надо мне волшебных стран, / Когда б рабом ее я был».

Встречи с Аней становятся почти ежедневными. Гумилёв, подарив будущей жене 9 июля свой «Костер», подчеркивает надписью на книге:

12 июля 1918 года Николай Степанович подписывает будущему тестю книгу «Костер»: «Многоуважаемому и дорогому Н. А. Э. от преданного ему Н. Гумилёва… Урок четвертый».

4 августа поэт встречается с невестой и дарит ей третье издание своей книги «Романтические цветы» с надписью: «Ане. Я, как мальчик, схваченный любовью к девушке, окутанной шелками». Теперь уже их отношения все больше напоминают отношения семейные. Через день, получив официальный развод с женой, Николай Степанович делает предложение Анне Николаевне. Конечно же она счастлива безмерно: поэт, рыцарь — и она, робкая, с ярким румянцем, пушистыми белыми волосами и голубыми, полными испуга и счастья глазами. Он — мэтр, она — просто Аня. Счастью нет конца. Молодая жена готова любить и сына мужа — Льва, как своего собственного ребенка. С 16 августа они находились в Бежецке, где в ту пору жили мать поэта и его сын Лев вместе с сестрой Николая Степановича Александрой и тетей Варей. Обратно они поехали все вместе. Мать Гумилёва Анна Ивановна и его сестра Александра Сверчкова останутся на зиму в Петербурге и вскоре познакомятся с родителями Ани Энгельгардт [72].

Осень 1918 года была «ознаменована» зловещим документом, согласно которому мог быть убит любой человек без суда и следствия. 5 сентября Совет народных комиссаров принял постановление о расстреле всех, кто причастен к белогвардейским организациям, заговорам и восстаниям, — это было начало красного террора в стране. В капкан этого постановления попадет через три года и Н. С. Гумилёв.

Когда Гумилёв стал мужем Энгельгардт, он почувствовал, что в лице Анны-второй (как ее называли биографы поэта) он приобрел жену, но у него не стало собеседника-поэта. Ему нужно было с кем-то обсуждать написанное, делиться своими мыслями и планами. И Гумилёв снова отправляется к Анне Андреевне в Шереметьевский дом, где она в ту пору жила с Шилейко. Николай Степанович читал ей новые стихи африканского цикла. Именно в сентябре, после длительного летнего перерыва, поэт снова начал писать. Причем все известные «осенне-зимние» стихотворения 1918 года (кроме «Уже подумал о побеге я…») посвящены Африке. Толчком к работе послужило предложение издательства «Петербург» написать книгу «География в стихах». 24 сентября Гумилёв подписывает договор и получает аванс на подготовку книги. В Центральном государственном архиве литературы и искусства хранится написанный поэтом план предполагаемого издания: Европа, Азия, Африка, Америка, Австралия, Полинезия. По Африке план включал в себя: Египет, Триполи, Тунис, Алжир, Марокко, Сахару, Сенегал, Западный берег, Трансвааль, Родезию, Лесную область, Мадагаскар, озеро Виктория, Абиссинию, Сомали, Нил, озеро Чад, Красное море.

В сентябре в Петербурге начало функционировать созданное по инициативе М. Горького и А. Н. Тихонова издательство, получившее громкое название «Всемирная литература». Гумилёв стал членом редакционной коллегии нового издательства и заведующим французским отделом, одновременно редактировал переводы других поэтов. Вместе с Гумилёвым в редколлегию вошли М. Горький, А. Блок, Е. Замятин, А. Волынский, М. Лозинский, А. Левинсон, А. Тихонов, Е. Браудо, Ф. Браун, Б. Сильверевин, К. Чуковский.

Теперь с октября по вторникам и пятницам Гумилёв отправлялся на заседания редколлегии «Всемирной литературы», проходившие в бывшем помещении редакции газеты «Новая жизнь». 10 октября вышел декрет Совета народных комиссаров РСФСР «О введении новой орфографии». Многие словесники отнеслись к этому отрицательно. Как отнесся сам Гумилёв — достоверно неизвестно.

Осенью этого же года Николай Степанович становится преподавателем Института живого слова, организационное собрание которого прошло 18 октября в здании бывшей городской думы по Невскому проспекту, 33.

Идея создать такой институт возникла у В. Н. Всеволодского-Гернграсса еще весной 1918 года. Он обратился в Театральный отдел Народного комиссариата просвещения. Там его поддержали и определили, что курсы будут одногодичными (два семестра) для детей, педагогов, ораторов и исполнителей поэтических произведений. Поручили это дело возглавить В. Н. Володарскому. 18 октября именно ему предоставили право проведения организационного собрания. Николая Степановича зачислили преподавателем курса теории и истории поэзии.

В разработке плана занятий курсов принял участие тогда могущественный народный комиссар просвещения А. В. Луначарский. 3 ноября наконец было утверждено Положение об Институте, как о высшем учебном заведении. Состоялось торжественное открытие Института живого слова, созданного при Театральном отделе Народного комиссариата просвещения, в котором принял участие и Н. С. Гумилёв. На открытии выступил В. Н. Володарский, который провозгласил: «…живое слово как элемент воздействия, несомненно, сильнее, чем слово, которое пропечатано черным по белому и которое недаром называлось словом мертвым…» В Институт было принято более четырехсот человек.