1911 год был особенным и для Гумилёва и для истории русского серебряного века. На другой день после возвращения, 26 марта, не успев стряхнуть дорожную африканскую пыль, Николай Степанович отправляется в редакцию «Аполлона». Он встречается со своими друзьями Е. Зноско-Боровским и М. Кузминым, узнает новости, отправляется в этот же вечер на заседание Общества ревнителей художественного слова, где читал свой доклад «Ритм, метр и их взаимоотношение» будущий близкий друг его жены и его недоброжелатель Н. В. Недоброво.

Поэт навещает своих друзей и обсуждает с ними волнующие его вопросы развития современной литературы в свете кризиса русской символистской школы. 27 марта Гумилёв принимает у себя в Царском Селе группу близких ему литераторов В. Князева, М. Кузмина, В. Чудовского. 2 апреля он снова встречается с Кузминым и Князевым, и они отправляются в Царское Село, куда затем приехал и Осип Мандельштам. По-видимому, именно в это время Гумилёву нужен был Кузмин, открыто выступивший против символизма и Вячеслава Иванова. У Гумилёва зрел план собственной «Академии стиха» в противовес ивановскому Обществу ревнителей художественного слова. Нужны были сторонники серьезные и несогласные со старыми доктринами.

4 апреля Николай Степанович вместе с женой отправляется на «башню» к Кузмину, где застают А. Толстого, Е. Аничкова, О. Мандельштама, Г. Чулкова. Позже к ним присоединилась падчерица Вячеслава Иванова — Вера Шварсалон. Читали допоздна стихи и обсуждали текущие литературные события. Гумилёвы остались ночевать на «башне», так как последний поезд на Царское Село уже ушел.

6 апреля Гумилёв приглашает Кузмина отобедать в ресторане Лейнера. С ними отправился и критик Г. Чулков. За обедом Николай Степанович предлагает провести вечер поэзии Теофиля Готье. Для него это очень важно, так как поэзия французского поэта — образец для подражания в противовес существующей русской символистской поэзии. Поэт вновь загорается желанием возобновить почивший в Бозе журнал «Остров», однако былого рвения он не встречает ни у Толстого, ни у Потемкина. Кузмин был бы рад возродить издание — да денег нет, и он в этих вопросах полностью отстранен от реальной жизни. Он — небожитель, поэт в чистом виде, неустроенный в быту, абсолютно непрактичный. Вообще Кузмин был человеком с необычной судьбой. Дебютировал он в литературе по тем временам довольно поздно, после тридцати. В 1905 году в «Зеленом сборнике» появились его первые двенадцать сонетов и либретто оперы «История рыцаря Д’Алессио». Немногочисленные биографы Кузмина утверждали, что в литературу он пришел только благодаря музыке, которой в его семье уделяли большое внимание. Михаил Алексеевич был самым младшим из пяти детей. Родился 6 октября 1875 года в Ярославле и только в десятилетнем возрасте попал в Санкт-Петербург, где увлекся Шекспиром. Кузмин с детства был заядлым театралом, а поселившись в Санкт-Петербурге, по стечению обстоятельств попал именно в 8-ю гимназию, которой в ту пору руководил Иннокентий Анненский. Какое совпадение с Гумилёвым! Кузмин брал частные уроки музыки и после гимназии поступил в столичную консерваторию. Успехи юного музыканта отмечали такие крупные величины, как Римский-Корсаков, Лядов, Соловьев. Быть бы ему композитором, да строптивый характер рассорил его с преподавателями, не принявшими его первых сочинений. Тогда Кузмин оставил консерваторию.

Молодой Кузмин, как и Гумилёв, решил путешествовать и отправился в Египет и Италию. Целый год он прожил, путешествуя по Венеции, Риму, Равенне. Георгий Иванов писал о Кузмине: «Бегство из дома в шестнадцать лет, скитания по России, ночи на коленях перед иконами, потом атеизм и близость к самоубийству. И снова религия, монастыри, мечты о монашестве. Поиски, книги, книги итальянские, французские, греческие. Наконец, первый проблеск душевного спокойствия — в захолустном итальянском монастыре в беседах с простодушным каноником». Видимо, беседы эти запали в душу.

Вернувшись в Россию, Кузмин стал искать истину в постижении библейских заповедей, сблизился со старообрядцами и отправился, переодевшись в крестьянский армяк и отрастив длинную бороду, в Олонецкую губернию, потом в Нижний Новгород в поисках древних икон. В своих скитаниях он случайно встретил старого товарища Чичерина, и тот заметил, как Михаил Алексеевич жадно кинулся к фортепьяно подбирать забытые мелодии. Он понял, что Кузмин остро нуждается в возвращении в добровольно покинутый им мир. В Петербурге Чичерин привел скитальца в кружок «Вечера современной музыки», где его оценили. Михаил Алексеевич сошелся близко с Нувелем и Дягилевым, а потом и с художником Сомовым, начал писать тексты к многочисленным романсам и, начернив брови, подкрасив губы, нарумянив щеки (для пущей выразительности), садился за рояль. Слова его романсов просты до банальности, но они так кстати, что его исполнением пленяется известный в ту пору музыкальный критик В. Каратыгин. А на одном из вечеров Кузмин знакомится с Валерием Брюсовым. Поэт покорен его романсами и советует ему серьезно заняться поэзией, так как, по его словам, такой прекрасной музыке нужны соответствующие слова. Михаил Алексеевич в смущении говорит, что это сложно для него и рифмует он неважно, но мэтр символизма берется быть его учителем. И тут он пересекся с Гумилёвым. У них уже два общих учителя. Ученик Кузмин не подвел мэтра. Уже через десять лет стал знаменитостью, выпустил три книги стихов, семь книг рассказов, два романа, несколько пьес, переводы. Написал ряд блестящих критических статей, либретто, романсов. Шумную и скандальную известность ему принес первый же его роман «Крылья», который после долгих проволочек вышел в 1907 году в издательстве «Скорпион». Творчеством Кузмина увлекается и другой мэтр символизма Вячеслав Иванов. Бездомного Кузмина он поселяет в своих апартаментах в «башне» и, по сути, ухаживает за ним, как за ребенком. Кузмин становится душой ивановского общества, на вечерах его постоянно просят попеть и поиграть. Особенно часто его просят на бис исполнить «Куранты любви». По определению критика того времени Владимира Маркова, это было русское неорококо двадцатого века. Успех сопутствует публикации в 1907 году одиннадцати стихотворений поэта из цикла «Александрийские песни» в журнале «Весы» и четырех стихотворений в журнале «Корабли». А в 1908 году «Скорпион» выпускает его книгу стихов «Сети», которую он открыл стихотворением «Мои предки»:

Гумилёв любил это стихотворение и не без его влияния в конце жизни написал свое знаменитое «Моим читателям».

Вместе с тем он дерзнул уже тогда опубликовать довольно резкую рецензию на кузминские «Сети» в газете «Речь»: «Кузмин — поэт любви, именно поэт, а не певец. В его стихах нет ни глубины, ни нежности романтизма. Его глубина чисто языческая, и он идет по пути, намеченному Платоном, — от Афродиты Простонародной к Афродите Урании… Кузмина все же нельзя поставить в числе лучших современных поэтов, потому что он является рассказчиком только своей души, своеобразной, тонкой, но не сильной и слишком ушедшей от всех вопросов, которые определяют творчество истинных мастеров».

В апреле 1911 года Гумилёву не удалось найти средства для открытия своей поэтической трибуны (возобновления издания журнала «Остров»), но счастье все-таки ему улыбнулось. Сергей Маковский пригласил его в свой кабинет и официально попросил взять на себя курирование поэзии в «Аполлоне». С тех пор Гумилёв полностью вел в журнале поэтическое и критическое направления («Письма о русской поэзии»).