Когда-нибудь после беседы с капитаном Рейдж он останется на этом этаже и попытается выйти оттуда пешком, выяснив раз и навсегда, где это. Но не сейчас. Ему нужно было слишком многое успеть сделать.

Кабина остановилась и дверь скользнула вбок, открывая узкий и темный коридор, знакомый ему по прошлым посещениям. Коридор уходил в обе стороны на двадцать шагов, освещаемый тускло-оранжевым светом неоновой трубки, и по обе стороны упирался в перпендикулярный проход, разветвляясь буквой «Т». Викор никогда не ходил ни в одном из этих направлений. Ему было позволено лишь пересечь тот коридор, куда его доставлял лифт, нажать кнопку на двери напротив и предстать перед капитаном Рейдж. Все.

В последнее время он испытывал все большее искушение свернуть направо или налево и хотя бы бросить взгляд вдоль проходов, которых он никогда до того не видел. Теперь он снова, еще неохотнее, пообещал себе: «В следующий раз!»

Палец его лег на кнопку двери кабинета, и дверь с мягким рокотом скользнула в сторону по желобкам.

Викор всегда чуть побаивался Рейдж. Она была невысокой женщиной, как и все люди ее расы, и едва доставала Викору до локтя. Ее лицо с нежной кожей и большими овальными темными глазами в обрамлении тщательно причесанных черных волос выглядело молодым. Но каким-то образом — быть может, тому причиной было ее абсолютное спокойствие — ей удавалось выглядеть хозяйкой в любых ситуациях.

Капитан Рейдж сидела в низеньком круглом кресле, просматривая узор мелькающих символов, проецируемых ее персональным записывающим устройством на гладкую переборку кремового цвета справа от двери. Викор бросил взгляд на символы и отвернулся; он прекрасно знал, что пытаться расшифровать их будет пустой тратой времени. Это был код, который глейсы переняли из записей банка памяти Станции, и никто иной не получил доступа к ключу.

— Приветствую тебя, Викор, — сказала Рейдж, не отводя темных, цвета терна, глаз от меняющегося, мерцающего рисунка на стене. — Подожди еще пару секунд… Все!

Она выключила крошечный ослепительный луч проектора и убрала записывающее устройство под рукав. Полуулыбка озарила ее лицо.

— Садись, пожалуйста. Я рада снова видеть тебя.

— И я счастлив видеть вас, капитан Рейдж.

Викор прочувственно произнес эти слова — точнее, не смог сдержать переполняющих его чувств. Для него Рейдж была чудесной, восхитительной личностью; он сказал бы то же самое практически о любом из глейсов, и по сути так и сказал Лангу перед причаливанием, но Рейдж была для него совсем уж особенной.

Какая-то тень пробежала по гладкому, без единой морщинки, лицу Рейдж.

— Сообщения при тебе? — спросила она после краткой паузы.

Викор кивнул. Крошечная катушка с микрофильмами была спрятана у него в левом ботинке. Он вынул ее и передал Рейдж.

— Благодарю. Мы еще увидимся до вашего отлета; возможно, будет ответ.

— Я… У меня еще одно сообщение, которое группа поручила мне передать лично, — отважился заговорить Викор. Рейдж кивнула. — Я должен передать, как высоко угнетенное большинство майко ценит помощь, которую они получают от глейсов. Это так вдохновляет — сознавать, что люди Глея нам сочувствуют. И мы восхищаемся достижениями вашего народа, оставшегося независимым и от паг, и от кэтродинов.

Викор сжал руки так, что пальцы заболели от напряжения. Ему не поручали передать никакого устного сообщения; подпольная группа, в которой он был курьером, передавала все только в закодированном виде. И, если бы кэтродины узнали, что глейсы украдкой помогают подчиненным расам под прикрытием своего знаменитого нейтралитета, то, возможно, даже ненасытное желание заполучить Станцию не удержало бы их от войны.

Но, упрямо сказал себе Викор, это именно то, что чувствует группа. Или должна чувствовать.

Во всяком случае, это то, что чувствует он.

И это единственный способ высказать свои чувства Рейдж. Он ждал ее ответа в состоянии неизвестности и беспокойства, доведенном до предела, и облегченно вздохнул, когда она изящно склонила голову и улыбнулась.

— Спасибо, Викор, — сказала она. — Это было приятно услышать.

Затем она оживилась.

— А теперь, пожалуйста, расскажи о ваших пассажирах.

Рослая офицер-пага выкрикнула последнее звонкое оскорбление через весь приемный зал, развернулась, прошуршав своим коротким платьем, и направилась к креслам на транспортере. Чем скорее она попадет к своим, тем лучше для нее.

Ференц, отмахнувшись, от глейсских регистраторш, предлагающих карты, денежные сертификаты и прочие нужные вещи, наблюдал за пагой, прищурив глаза. Он представлял себе ее мужчину. Паг должен быть на ярд выше Ференца, вдвое мускулистее обычного человека, с гладкими щеками и лишенным волос черепом с длинными белыми зубами, которые он постоянно скалит в бессмысленной ухмылке. Если на нем и будет какая-то одежда, то скорее всего блуза из металлических нитей, которую даже сильный паг-мужчина не сможет порвать. Паг будет неразговорчив; на Пагре редко учат детей мужского пола разговаривать по-настоящему.

Нарисовав себе эту картину, Ференц почувствовал, как заживают ссадины в душе. Офицер с Пагра, вероятно, была права, когда сказала, что ни он. ни любой другой кэтродин не смогут вынудить ее подчиниться. Еще бы! Если в ее представления о занятии любовью входит забраться в клетку с самцом своего вида и для начала быть избитой до полусмерти…

И все-таки он безумно желал бы заставить ее проглотить оскорбление.

Он развернулся на каблуках и протянул длинную руку — длинную по кэтродинским стандартам; пагские стандарты были абсолютно иными. Рука его легла на плечо Лигмера, археолога, который был погружен в изучение карт, изготовленных глейсами.

— Послушайте, молодой человек, — резко сказал Ференц. — Мне не понравилось ваше отношение к некоторым вопросам, тогда на корабле. Лучше будет, если вы отложите в сторонку ваш строго научный подход, когда вас слышат паги. Не знаю, как много вы, археологи, уже разболтали, но ваше легкомыслие может нанести огромный ущерб нашему престижу.

Лигмер глуповато заморгал, глядя на него. Потом перестал рассматривать карты и отодвинулся, чтобы Ференцу пришлось убрать руку с его плеча. Он произнес с достоинством:

— Офицер Ференц, национальная гордость должна основываться на истине, на проверенных фактах. Неужели вы хотите, чтобы мы скатились на уровень паг и несли пустопорожнюю чушь насчет «яростного духа кэтродинов»? Я думаю, нет!

Ференц заколебался. Он попал в трудное положение. Ухватившись за свое преимущество, Лигмер продолжал:

— Разумеется, нет! Пусть они выдвигают свои необоснованные требования. Их заявления никого не впечатляют. Вы можете быть уверены, что мы, и я в том числе, не опустимся до такой чепухи.

— Ладно! — проворчал Ференц. — Но помните о том, что я сказал. Не забывайтесь.

— Конечно. К счастью, паги не все так плохи, как та, с которой мы коротали время в полете. Некоторые из них вполне уравновешенны. Я буду работать совместно с женщиной из пагского археологического института, которая является членом подпольного движения и отказывается участвовать в националистической пропаганде.

— Не слишком правдоподобно звучит, — резко ответил Ференц. — Не позволяйте им обмануть вас — разумно мыслить они не способны, это уж точно.

Литер покраснел, повернулся и отошел от стойки регистрации. Ференц, проводив его суровым взглядом, наконец позволил регистраторше оформить бумаги, дающие основание для его пребывания на Станции.

Краем глаза он заметил, что чужак Ланг подошел к Лигмеру. Любопытство заставило его, направляясь к лифтам, пройти на таком расстоянии от них, чтобы расслышать разговор. Говорил в основном Ланг.

— …выразить свое восхищение вашим подходом, — сказал он.

Лигмер улыбнулся и сделал протестующий жест.

— Нет-нет, в самом деле, — настаивал Ланг. — Как вам известно, я много путешествую, и высоко ценю людей, лишенных предрассудков.