Тот факт, что никто из зрителей не захотел поставить на Бустрофедона, не прибавило ему присутствия духа.

И вот, наконец, кто-то произнес ритуальные предстартовые заклинания: «Во имя твоей матери, во имя твоего отца, во имя Короля — и-и-и — СТАРТ!»

При этом выкрике Галиматьяс сорвался как испуганный птеродактилоид и помчался на предельной скорости вдоль овальной дорожки с таким рвением, что от Гардниена требовалось единственное — только удержаться. Что же касается Бустрофедона, то стартовая команда только усугубила его растерянность. Далбер как будто вмерз в землю, и ничто не могло сдвинуть вредное животное с места. В то время как Гардниен, подбадриваемый приветственными выкриками из толпы, легко скакал на Галиматьясе вдоль дорожки, Тчорнио все больше краснел как от попыток привести своего далбера в действие, так и от чувства унижения. Прекрасный день превращался в жуткий кошмар. Тчорнио не переносил скачек.

Однако прибытие Галиматьяса на стартовую пезицию разморозило, наконец, Бустрофедона, и под улюлюканье толпы проклятый далбер проскакал с Тчорнио полдистанции, после чего снова остановился как вкопанный. Тчорнио вынужден был спешиться и вести его к стартовой позиции, получая при этом удары со стороны тупого животного. Унижение Тчорнио было настолько доведено до предела, что его даже мало расстроили как необходимость выплатить сумму ставки, так и беззаботная болтовня Гардниена. Он считал себя законченным неудачником.

Направляясь к стойлам далберов, Тчорнио вел себя необычно тихо. Сознавая неприятную истину, что его престиж упал до рекордно низкой точки, он мучительно думал о том, что должен сотворить хоть что-то ради восстановления былого положения.

— Не стоит так расстраиваться, — дружелюбно сказал ему во время обеда один из приятелей. — Ведь это всего лишь скачки на далберах.

— Нет, не совсем так, — ответил ему Тчорнио, и это было правдой; дело было не столько в этом, сколько в непрерывной цепи неудач на протяжении последнего времени. — Это заговор. — Выпалив это, он сам удивился удачному экспромту, вовремя пришедшему ему в голову.

— Заговор? — его приятель мгновенно весь превратился во внимание.

— У меня есть данные, — Тчорнио осторожно выбирал слова, — что здесь в Лиффдарге существует заговор против граждан благородного происхождения. — Сказав это, он с удовлетворением отметил, что у него появилось еще несколько внимательных слушателей.

— Ты имеешь в виду еще одно крестьянское восстание, как триста лет назад? — спросил один из них.

— Мы побьем их всех, — прокричал другой. — Мы даже не оставим их в живых для Материнского Проклятия.

Тчорнио решил закрепить с таким трудом завоеванные позиции:

— Нет, в данном случае это не крестьяне, — таинственно пояснил он. — По данным, которыми я располагаю, в это вовлечены более могущественные силы, — К нему снова возвратилось приятное чувство собственной значимости. Это, пожалуй, было игрой, которую, хвала Матери, он мог бы успешно играть. — К сожалению, сейчас я не могу сказать вам больше того, что уже сказал, — подытожил он.

— А, он имеет в виду тех двух забытых Матерью мужланов, которые убили месяц назад Гардина и Дребнио, а он позорно убежал, — фыркнул Гардниен.

Тчорнио с презрением посмотрел в сторону своего друга, но отказался принять оскорбление. Вместо этого он попытался обратить произнесенные слова в свою пользу.

— Это было только начало.

— Ты имеешь в виду что-то другое? — поинтересовался один из друзей.

— Да, гораздо большее и худшее, — мрачно подтвердил Тчорнио. — Помните, как я гнался после этого за убийцами, и мне не удалось задержать их? — Все кивнули в знак того, что подтверждают сказанное. — Я даже проверял каждого, кто приходил на моления, причем по два раза на протяжении шести дней. — Все снова согласно кивнули.

Тчорнио стал развивать свои достижения:

— Вот поразмыслите хотя бы об одном: каждый простолюдин Лиффдарга участвовал во всеобщих молениях. Учеты Храма подтверждают это. И все же схватить убийц не удалось. Более того, дивизион Гвардейцев обыскивал город в течение каждого всеобщего моления для выявления уклоняющихся от посещения Храма, но они тоже не обнаружили убийц. А ведь убийцы все это время находились в городе.

Присутствующие затаили дыхание. Даже Гардниен был настолько поражен услышанным, что спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, частично потому, что городские ворота были закрыты, и никто не мог выйти из города. Но главное, — прежде чем выложить свой главный козырь, Тчорнио сделал многозначительную паузу, — главное, что уже после того случая я их видел в городе.

Все заговорили одновременно:

— Когда? Где? Что они делали? Почему ты их не схватил? — Вопросы сыпались один за другим, в то время как Тчорнио готовился ответить на них поэффектней.

Каскад вопросов постепенно сменился глубокой тишиной; Тчорнио выждал еще немного, после чего выдал основную информацию:

— Я видел их пять недель тому назад на улице Хромого Далбера, неподалеку от рынка. Я не знаю, что они там делали, но как только они меня увидели, то сразу же побежали. Я пытался схватить их, но их организация задержала меня.

— Что ты имеешь в виду под словом «организация»? — спросил Гардниен. Его тон уже не был насмешливым.

— Именно то, что ты слышал, — самодовольно ответил Тчорнио. — Когда я пытался остановить убийц, кто-то все время мешал мне: в мою сторону швыряли глиняную посуду, катили мне под ноги тыквы, на меня натравили табун диких далберов. И если вы еще сомневаетесь, что здесь замешана организация, то задумайтесь хотя бы вот над чем: как только табун далберов прошелся по мне, один из Материнских Гвардейцев тут же арестовал меня. А это, мой друг, явственно свидетельствует о наличии организации.

Больше вопросов не было. Все сидели в угрюмой неподвижности, включая и самого Тчорнио, которому удалось, даже не замечая этого, убедить себя самого. И вот наконец один из молодых вельмож задал вопрос, который вертелся на языке у каждого:

— Что же нам теперь делать?

Втайне очень довольный своим возвышением от униженного неудачника до признанного лидера, Тчорнио с достоинством ответил:

— Вот мой план…

— Вот мой план, — сказал Смит. — Теперь, когда мы изобрели этот проклятый Матерью телеграф, первое, что мы должны сделать, это протянуть провода между Лиффдаргом и каким-нибудь другим городом. Затем…

— Стоп!

— В чем дело, Хард?

— Вы не имеете права протянуть провода без разрешения Храма.

— В самом деле, — добавил Ансгар Соренштайн, — ничего невозможно сделать на этой забытой Матерью планете без разрешения Храма.

— Это не совсем так, — патетическим тоном внес коррективы Хард. — Разрешение требуется только на то, что никто не делал до этого.

— Хард, старик, мы не планируем делать здесь ничего такого, что кто-то уже сделал до нас, — внес ясность Джон. — А как получить одобрение Храма?

Как оказалось, чтобы получить одобрение Храма, необходимо выполнить три условия. Во-первых, нововведение не должно содержать ни малейшего намека на ересь; во-вторых, оно должно быть, в самом широком понимании этого слова, полезным; и, наконец, оно должно быть необходимым для общества, удовлетворяя общепризнанные нужды.

— Первое, что мы должны сделать, — объявил на следующий день Джон, обдумав проблему бессонной ночью, — это продемонстрировать телеграф узкому кругу влиятельных лиц здесь в мастерской. Мы пригласим нескольких купцов, нескольких вельмож, двух-трех высокопоставленных армейских офицеров, командующего Материнской Гвардией и священников, которые пожелают присутствовать. Они увидят телеграф в действии и оценят его по достоинству. Таким образом мы докажем его полезность и необходимость.

— Прекрасно, — прокомментировал это предложение Ансгар Соренштайн. — Потом все, чего нам останется добиться, это доказать его ортодоксальность. Как это сделать, Джон? Ведь ты наш главный мозговой центр.