Он просидел у туалетного столика, сторожа€ драгоценности, пока не услышал скрежет ключа в замочной скважине. Лерка влетела в квартиру, промчалась ураганом через комнаты и остановилась на пороге спальни, удивленная. Взгляд ее скользнул по лицу мужа, по столику… Впервые Андрей увидел ее растерянной. Но лишь на миг.

– Привет! – закричала она радостно. – Ты уже дома? О, ты нашел мои сокровища! – Она словно сейчас только заметила блестящие вещички. – Правда, прелесть?

Он смотрел на нее, ловя себя на безумном желании услышать достоверное объяснение из ее уст и вернуть все на круги своя.

– Это от бабушки, – сказала Лерка, усаживаясь ему на колени и целуя в щеку. – Отец отдал мне еще зимой, когда приезжал из Польши, я собиралась тебе показать, засунула в ящичек и совсем забыла.

Он не мог не восхититься ее актерским талантом. Голос жены был абсолютно естествен, она даже не покраснела. Он понял то, о чем лишь догадывался, никогда не додумывая мысль до конца. Лживость была ее второй натурой. Она лгала так же легко, как дышала, не испытывая ни малейшего при этом смущения. Ей не было стыдно. Стыдно стало ему.

А может, и правда от бабушки, подумал он вдруг, глядя в честные Леркины глаза. Отец ее занимал в свое время видный пост в торговле, был при деньгах. Возможно, скупал золотишко, а ей сказал, что от бабки. Могло так быть или нет? Могло, признал Андрей.

Лерка смеялась и тормошила его. Она надела золотое ожерелье, нацепила на руку браслет с изумрудами, продела в мочку длинную сложно устроенную серьгу.

– Только одна, представляешь? Так жалко…

Застыла, улыбаясь шаловливо, глядя на него сияющими глазами, приглашая полюбоваться…

Это был второй звоночек. Третьим звонком стала еще одна находка – пачка сигарет в Леркиной сумочке. Да, да, он опустился до того, что как-то обыскал одну из ее сумочек. Не намеренно, просто она попалась ему на глаза. Лерка не курила, так, баловалась иногда. Что привлекло его внимание? Некая странность… Запах! Он закурил сигарету, и сладковатый удушливый дымок поплыл по квартире. Андрей никогда не курил, но курили его одногруппники, и он понял, что это такое. Сигареты с травкой! Их не курят в одиночку. Для этого нужна подходящая компания.

Он положил пачку назад в сумочку и отворил окна. А когда пришла Лерка, небрежно спросил: «У тебя не найдется сигаретки?» Он долго репетировал эту фразу, стараясь, чтобы не дрогнул голос. Но не дано было ему лицедействовать. По выражению Леркиного лица он понял, что она мигом просекла обстановку. «Запросто», – сказала, доставая из сумочки сигареты и протягивая ему. Он, как дурак, закурил. А что ему еще оставалось? А Лерка, улыбаясь выжидательно, смотрела на него. Он, чертыхаясь в душе, изобразил недоумение, закашлялся, взглянул вопросительно. Она расхохоталась.

– Привет от Ромашки! Это ее подарок. Вся их тусовка балуется. Нас приглашала, пойдем?

Она легко и непринужденно навязала ему свою линию поведения, и Андрей понял, что Лерка ему не по зубам. Она змейкой выскальзывала из рук.

Он поймал себя как-то на мысли, что становится подозрительным, стал чаще звонить домой, когда задерживался, а потом спрашивал, где она пропадала. У подруги? Кто такая? Телефон? Ему самому было противно, но он ничего не мог с собой поделать. Лерка хохотала: «Ты меня ревнуешь?» – но глаза ее становились все холоднее.

А потом ему доложили, что ее видели в ресторане с Речицким. Был такой предприниматель у них в городе, в свое время подкатывавшийся к нему, Андрею, насчет продажи фабрики. К Лерке у него такой же интерес? Или другой?

Она не изменилась. Была, как всегда, смешлива, жизнерадостна, ластилась к Андрею. Но подспудно он чувствовал, что она знает! Знает, что ему известно, если не все, то многое из ее тайной жизни, что он не верит ей больше. Они напоминали кружащих по рингу боксеров, выжидающих, когда противник приоткроется и можно будет нанести удар. Причем Андрей знал, что она ударит больнее, не связанная ни малейшими понятиями морали или жалости.

Он стал проверять ее сумочки и карманы. Звонить подружкам, если не заставал ее дома. Как-то тайком пошел за ней. Ему было стыдно, но он не мог остановиться. Его желание вывести ее на чистую воду стремительно превращалось в наваждение. Она, не возмущаясь, глядя на него в упор, отвечала на вопросы. Андрею казалось, что она издевается над ним.

Постепенно они перестали разговаривать. Они не ссорились, просто перестали говорить друг с другом. Внешне все было как обычно. Но у каждого из них завязывалась какая-то своя, независимая жизнь. Он стал задерживаться на работе. Лерка приходила поздно. Кричала из прихожей: «Ты дома? А я была в театре!» Или на концерте, или в гостях у школьной учительницы, или… да где угодно! Жена, улыбаясь, смотрела на него, и он знал, что она лжет. Вопросов он больше не задавал.

Однажды Андрей не сдержался и спросил прямо, есть ли у нее любовник. Лерка смотрела на него взглядом раненого животного, со слезами на глазах, горестно приоткрыв рот. А его не покидало чувство, что он присутствует на бездарном спектакле, и главная героиня, играя надоевшую сцену в стотысячный раз, презирает публику, приходящую на это смотреть.

А потом Лерка вдруг потребовала переписать фабрику на нее. Почему? Объясняла это более чем странно. Она не чувствует себя там полной хозяйкой, люди ее не слушаются, решения принимает он, Андрей. Это было неправдой! Он не вмешивался в дела фабрики. Он, Андрей, устает, продолжала Лерка, хватит с него одного издательства. Они никуда не могут поехать вместе. Люди отдыхают на Багамах и в Мексике, а они были раз в Италии, да и то он звонил в издательство днем и ночью. Ей надоело ждать, жизнь проходит. Все это не лезло ни в какие ворота. Андрей подумал, что она собирается бросить его и готовит запасной аэродром, и еще подумал о Речицком и сказал нет. Она зарыдала, он вышел из комнаты. На миг ему показалось, что роли их меняются, и он становится хозяином положения.

Разговор возобновился накануне ее отъезда в Севастополь и закончился безобразной сценой. Впервые было произнесено слово «развод». Экономка подслушивала под дверью…

Все это Андрей вспоминал, сидя в кресле в спальне их дачного домика. А перед ним лежала на кровати Лерка, и на шее ее наливались синевой следы пальцев убийцы. Волосы ее, блестевшие в слабом свете из коридора, были еще живыми…

Позже ему казалось, что он с самого начала знал, что сделает. Спрячет труп и промолчит. Чтоб никакого шума… Главное, первые несколько дней, а потом… Он не знал, что потом. Почему-то он считал, что самое главное, это первые несколько дней! Возможно, помрачение нашло. Андрей испытывал страх, почти животный. Он знал заранее, что никто ему не поверит. Что приговор ему вынесут сразу и бесповоротно. А люди будут показывать на него пальцем…

Он тяжело поднялся с кресла, вышел на крыльцо. Ночь стояла темная, очень тихая и какая-то безнадежная. Сеялся мелкий, по-осеннему холодный дождь. Вдалеке мутно светил неподвижный уличный фонарь. Он нашел в сарае лопату и пошел в лес, прямо к глухому топкому месту, на которое нечаянно набрел неделю назад.

Он сделал еще одну ходку в глубину леса, взвалив на плечо завернутое в одеяло тело жены, скользя по мокрым листьям и глубоко проваливаясь в мягкую почву…

Уже потом, по дороге домой, он впервые подумал, что больше никогда не увидит Лерку, почувствовал резь в глазах и тупую боль в груди. Ему пришлось съехать на обочину и остановить машину. Сухие рыдания разрывали горло…

…Вот и все. Зачем он это сделал? С точки зрения здравого смысла поступок его был просто дик. С точки зрения инстинкта самосохранения его, пожалуй, можно объяснить. Страх, что ему никто не поверит… Поймут – возможно. Поймут, но не поверят. Андрей вспомнил, как после трех-четырех рюмок виски в баре совсем недавно он сказал: «Я готов придушить ее…» Он, такой осторожный, сдержанный, немногословный! Дядя Бен, пряча глаза, рассказал ему, что видел Лерку с Речицким. Добавил: «Надо бы повлиять…» «Как?» – подумал он тогда.