– Я уйду! – говорила Лерка, заикаясь, сдавленным от слез голосом. – Я с тобой минуты не останусь. Я… я тебя нищим оставлю. Ты же без меня… Что ты без меня? Ничтожество! Думаешь, это все ты? – Она яростно тыкала пальцем в сверкающий сервант, кожаные диваны, длинный массивный стол розового ясеня. – Ты? Вот! – Она сделала непристойный жест рукой, и Андрей снова подивился тому, какой она может быть вульгарной. – Вот что ты такое!

Он ударил ее. Первый раз в жизни ударил женщину. Лерка пронзительно закричала, а Андрей выскочил из комнаты, едва не сбив с ног экономку Элеонору, Леркиного соглядатая и шпиона, расположившуюся у замочной скважины. Элеонора обожала хозяйку. По вечерам они гоняли чаи на кухне, и жена расспрашивала экономку о покойном муже. Носорожья физиономия Элеоноры приобретала мечтательное выражение. История ее большой любви была известна Лерке во всех деталях.

– Ну и дурища! – делилась она с Андреем в постели. – Несчастный мужик, как он ее выносил!

Элеонора была в курсе всех городских сплетен. Андрей старался не смотреть на ее приторно-сладкую физиономию, у него звенело в ушах от ее сюсюкающего голоса.

Экономка, отшатнувшись, испуганно уставилась на Андрея. Схватив с вешалки куртку, он слетел вниз по лестнице. Лишь пройдя с десяток улиц, смог унять бешеный стук сердца.

Когда он вернулся домой, стояла глубокая ночь, часы только что пробили два. Он сгоряча двинулся было ночевать в гостиницу, но вспомнив, что в восемь тридцать утра у него важная встреча, повернул домой. Не встретив ни души, улегся у себя в кабинете и, как ни странно, крепко проспал до семи утра. Жену он с тех пор не видел.

Михась отчитался позже, что посадил Валерию Павловну на поезд, все чин-чинарем. Первый класс, отдельное купе. Михась?

«Нет, – подумал он. – Это не Михась».

…Элеонора станет главным свидетелем обвинения. Пришел ее звездный час, и она его не упустит. Она выжмет ситуацию, как лимон. Она вывалит их грязное белье к ногам жадно внимающей публики. Андрей словно слышал ее пронзительный голос, видел скорбно поджатые губы, шевелящиеся тараканьи усы, грубую пористую кожу носа. Видел, как она смахивает кружевным платочком несуществующие слезы.

– Он угрожал Лерочке, – скажет эта лицемерная стерва в упоении от главной роли на судилище. – Он не давал ей развода. Он бил ее!

Он ее бил! Негодующий ропот в зале. Подсудимый поднял руку на это неземное создание, которое все так любили! Он не давал ей развода! Он безумно ревновал… Вот оно!

Не все, впрочем, любили его жену. Финансист Ярема пригрозил уйти, если Валерия Павловна будет вмешиваться в его дела. «У меня один хозяин, – говорил Ярема. – На двух я работать не нанимался». Креативный редактор Савелий Зотов избегал Лерку. На него почему-то не действовало ее обаяние.

Андрей затруднился бы назвать точную дату, когда их семейная жизнь стала съезжать под уклон. Примерно года полтора назад или чуть больше. Начались разборки из-за денег. Лерка была страшная мотовка. В бухгалтерии толклись расхлябанные девицы блатного вида, работающие сдельно. Они чавкали жевательной резинкой, окидывая встречных цепкими взглядами. Реализаторы косметики, личная гвардия королевы. Имели место иски разгневанных потребителей. Косметика, несмотря на запредельную цену, была низкого качества и вызывала стойкое раздражение кожи из-за высокого содержания солей свинца. Ведущий инженер-химик по фамилии Гупало оправдывался, что предупреждал об этом, но Валерия Павловна не хотела его слушать.

Постепенно Лерка забрала бразды правления фармацевтической фабрикой в свои руки. Дядя Бен отбился от исков, они выплатили довольно большие компенсации потерпевшим. Дело даже до суда не дошло. Именно тогда юрист и посоветовал Андрею присматривать за женой.

– Ты понимаешь, старик, мы, конечно, не ангелы, – начал Венька, набычившись как человек, принявший решение и готовый стоять насмерть. – Бывает, ситуация заставляет принимать сомнительные решения. Бывает, нет выхода. Но здесь… Ты извини, старик, здесь элементарная жадность, из-за которой ставится под угрозу репутация компании. Народ стал разбираться, что к чему. Рынок насыщается товарами, и, хочешь не хочешь, нужно играть по правилам. Или, во всяком случае, не зарываться. Бизнес наш сравнительно молодой. Мы тратимся на рекламу, вкладываем до восьмидесяти процентов от прибыли в раскрутку. Мы работаем на будущее, сам знаешь. Я пытался говорить с Валерией… но она только смеется… Твоя жена – пацанка, которой нужно все сразу и желательно крупными купюрами. И этот придурок, непризнанный гений-фармацевт, тоже на нее влияет… Тебе надо бы присматривать за ней, что ли…

Андрей, слушая Веньку, испытывал двойственное чувство – раздражение от многословия юриста, мнящего себя на судебном заседании, не иначе, и растущую злость на жену.

Друзья, не торопясь, шли в бар неподалеку расслабиться после рабочего дня. Савелий Зотов, редактор, обещал подгрести попозже. «Я поговорю с Валерией», – пообещал Андрей без энтузиазма, прекрасно понимая, что задача предстоит не из легких.

К его удивлению, Лерка перенесла «воспитательный момент» довольно спокойно. Момент был выбран удачно. Жена струхнула, когда на них подали в суд. И Андрей «взял» ее тепленькой.

– Не буду, – обещала Лерка, всхлипывая. – Честное слово, больше не буду!

Андрей так обрадовался мирному урегулированию вопроса, что потерял бдительность и не смог отказать жене, когда та попросила взять на пустующее место специалиста по маркетингу ее старинную подругу Ромашку Сподиевич.

– Она что, уже на свободе? – только и спросил он, не удержавшись.

Лерка захохотала, слезы мгновенно высохли. Ей ничего не стоило раскаяться, пустить слезу, виновато потереться щекой о его руку, куснуть за ушко, примоститься, свернувшись калачиком, у него на коленях. Все ее приемы он знал наизусть и тем не менее попадался снова. Хотя что значит попадался? Он видел жену насквозь – все ее ребяческие смешные гримаски, ужимки, вранье, нахальное и какое-то неуклюжее в то же время, что свидетельствовало о ее глубинной инфантильности. Иногда он вспоминал слова матери о том, что Лерка – взрослая женщина, знающая, чего хочет, но мысленно отмахивался от них, будучи уверенным, что знает жену лучше. Он велся на ее приемы, если не с удовольствием, то, скажем, предвкушая их заранее и забавляясь. Подспудно в нем всегда присутствовало любопытство: что она еще выкинет, как выкрутится? Тогда он еще любил ее и думал, что ему невероятно с ней повезло.

А потом он нашел драгоценности. Как-то в поисках иголки – оторвалась и осталась в ладони пуговица от рукава пиджака, – он стал шарить в Леркиных шкатулках. Его внимание привлекла ярко-красная китайская шелковая сумочка на кнопочной застежке. Машинально он раскрыл сумочку и вытащил оттуда бирюзовый кулон на длинной цепочке. Вещица была очень красивая, незнакомая и, видимо, недешевая. Крупный овальный зеленоватый камень в массивной золотой оправе, усыпанной мелкими бриллиантами. Он недоуменно вертел кулон в пальцах, высекая из камушков снопы искр. Вещица не вязалась с дешевой китайской сумочкой. «Маскировка, – подумал Андрей. – «Свой» футляр привлек бы внимание. Откуда?»

Он выдвинул ящики ее туалетного столика, заглянул в разнокалиберные коробочки со всякой дребеденью и нашел много интересного. Ошеломленный, он смотрел на сверкающую груду золотых и платиновых вещичек, лежащую перед ним на полированной столешнице. Насколько он понял, это были не простые ювелирные изделия, а антикварные. Он повертел в руках платиновую брошь-перышко, усыпанную бесцветными камешками, осторожно положил ее на стол. Вытащил колье – массивное, сплетенное из золотых колосьев, перевитых тонкой ленточкой белого металла. Браслет с изумрудами…

Он вспомнил восторженный визг Лерки, когда он подарил ей на день рождения платиновое колечко с сапфиром и двумя бриллиантами. Не далее, как три недели назад. Колечко, стоимость которого не шла ни в какое сравнение со стоимостью его находок. Он вдруг вспомнил свое изумление, когда узнал, что ее «левый» заработок намного превышает его собственный. Его словно жаром обдало. Он перевел взгляд с блестящей горки на свое отражение в зеркале и испугался. На него смотрел незнакомый человек с мгновенно усохшим и посеревшим лицом, с взглядом, не предвещавшим ничего доброго.