– А помнишь, – кричал он, – Семена Аркадьевича? Как он снимал стружку с Дяди Бена? «Подстриглись под быдло, – сипел он прокуренным басом старого учителя истории, – ничего не знаете, где ваш учебник?»

Они хохотали, вспоминая школу. Под «быдлом» имелись в виду знаменитые «Биттлз». Сейчас на голове у Лени, прямо на макушке, изрядно плешивой, разливался крупный лиловый синяк.

– Это кто ж тебя так приложил? – спросил Андрей.

– А! – махнул рукой Леня. – В крышке багажника пружина ослабла, не держится ни черта, а я все время забываю. Суну голову и отпущу… Она, сволочь, и тюкает…

А потом Тепа напился, заплакал и рассказал Андрею, что три года назад он, бросив теплое место юриста, приватизировал небольшое фармацевтическое предприятие, не без помощи двоюродного или троюродного дядюшки из Америки. Были прекрасные идеи расширить производство за счет входивших в моду диетических добавок, одноразовых шприцев, натуральной косметики. Но развернуться Лене не дали. Бизнес его привлек внимание авторитета по кличке Мамай. После двух пожаров на фабрике Леня понял, что ему кранты. За фабрику, кстати, она называется «Гиппократ», ему предлагают смехотворную сумму, которой даже на похороны не хватит… Тепа сморкался и с надеждой смотрел на бывшего одноклассника.

Бухгалтер Ярема был откомандирован на фабрику проверить счета «Гиппократа». С Мамаем договорились через старого поклонника Лерки, полковника полиции, того еще типа. Андрей старался не думать о том, что она пообещала полковнику и когда тот напомнит об этом. Он было спросил, но Лерка возмутилась:

– Как тебе не стыдно! Полкаш классный мужик. Нельзя же во всех видеть жуликов!

Возмутилась, правда, не очень, а в глазах прыгали черти. Через неделю у фабрики появился новый владелец. Тепа стал генеральным директором фармацевтической фабрики «Авиценна», а Андрею пришлось срочно осваивать курс фармацевтики. Лерку раздувало от гордости. Она подсчитывала доходы и мечтала о запуске косметического цеха и новой линии товаров для женщин под названием «Валерия». Тепа влюбился в Лерку и посвятил ей стихи. Плохие, правда.

А потом пришел кот… или как там говорится в детской книжке.

Потом пришел Дядя Бен, то самое «быдло» в прошлом, потерявшее учебник истории, ныне удачливый юрист – Андрею удалось переманить его у коллеги-предпринимателя. Звали его Вениамин Сырников.

Их было трое, не считая Савелия – один за всех, все за одного. Триумвират одноклассников плюс Савелий. Союзники. Такие разные. Спина к спине у мачты против тысячи… таких-сяких! Эх, давай, налетай!

Андрей захлопнул за собой дверь квартиры, уронил на пол портфель, ослабил узел галстука. Упал на диван в гостиной, бессмысленно уставился в пространство. Даже не стал зажигать свет. Теперь, когда не нужно следить за лицом, делать над собой усилие и улыбаться, разговаривать и слушать, он почувствовал, как отяжелели и ноют мышцы лица. Бесконечный день закончился, и он остался один на один со своими мыслями. Ему никто не мешал, и он мог спокойно обдумать то, что произошло. И ответить себе на вопрос, почему он поступил так, а не иначе, и что теперь делать? Хотя, какая разница…

Андрей сидел в темной квартире так же, как сидел вчера в спальне на даче. С той разницей, что сейчас он был один, а вчера с Леркой…

…Он заскочил на дачу за бумагами, оставленными там неделю назад, когда приехал сюда, надеясь поработать в тишине и покое. С работой не получилось. Была прекрасная погода, он отправился в лес и пробродил почти до вечера.

Он отпер дверь, вошел. Внутри дома оказалось темнее, чем снаружи. Он включил свет в прихожей и на кухне. Бумаги лежали на тумбочке в прихожей – там, где он их оставил. На секунду, как короткий укол, возникло неясное и неосознанное чувство… чувство узнавания, то самое «дежавю»… папки на тумбочке… полусвет-полутень… полуоткрытая дверь в спальню… Мелькнула мысль о чем-то важном… И ускользнула. Придется посидеть ночью, подумал он, отгоняя наваждение, и сгреб папки.

И тут его словно толкнуло что-то. Торкнуло. Потом Андрей пытался вспомнить, что это было – и не смог. Шестое или седьмое чувство, внезапный страх, наитие. Нет названия. Ощутив внезапную сухость во рту, он подошел к двери спальни, толкнул ее и оторопело застыл на пороге. В неярком свете, падающем из прихожей, он увидел жену. Она лежала на широкой деревянной кровати, странно неподвижная, едва прикрытая простыней, уткнувшись лицом в подушку. Рассыпались светлые волосы, тонкая рука свесилась до пола. Ошеломленный, он смотрел и не верил своим глазам. Лерка вчера уехала в Севастополь. Михась отвез ее на вокзал, потом доложил ему, что все о’кей.

Андрей стоял в оцепенении, прислонясь к косяку, чувствуя подступающую дурноту. Закрыл глаза, помотал головой. Снова открыл. Ничего не изменилось. Лерка по-прежнему лежала т а м… слегка прикрытая простыней. Он видел глубокую нежную ложбинку позвоночника…

Он не помнил, как долго там стоял. Время остановилось. Потом подошел на негнущихся ногах, потрогал плечо. Потряс ее, удивляясь внезапной тяжести легкого Леркиного тела. Отвел вьющиеся волосы, увидел багровые пятна на шее…

Ноги не держали его, и он опустился в кресло рядом с кроватью. Первым побуждением было немедленно куда-то звонить, бежать, звать на помощь… Позвонить Михасю, спросить… О чем? О чем можно спросить водителя, ничего ему не объясняя? Андрею стало страшно при мысли, что он может сказать Михасю или кому-нибудь еще, о мертвой жене на даче. Убитой… Порыв прошел, и он остался сидеть в кресле, бессмысленно уставясь на неподвижное тело… Неподвижное тело? Труп? Лерка мертва? Абсурд! Полная жизни, неугомонная, жадная Лерка… мертвая? Неподвижная? Нет! Сейчас она вскочит, закричит: «Ага, испугался!» Бросит в него подушкой, радостно завизжит…

Андрей с силой провел ладонями по лицу.

Дом, казалось, притаился. Мелкий дождь дробно стучал в темное оконное стекло. Где-то глубоко под полом скреблась мышь. Тяжесть, почти физическая, согнула его плечи, пустота и усталость разливались внутри. Ему хотелось вытянуться на полу, уснуть и больше не просыпаться.

Сидел он так долго. Постепенно пришел в себя и подумал: что теперь? Потом, вспоминая ночное бдение в кресле, он пытался понять, что чувствовал тогда. Ошеломление? Горе? Боль? Или мучительный липкий страх при мысли, что ожидает его в ближайшем будущем?

Страх, его старый знакомец… Полиция, бесконечные допросы, обыски, подозрения, перетряхивание их с Леркой грязного белья, беседы со знакомыми и сослуживцами. Его имя в криминальной хронике. Слухи, сплетни, домыслы. Вся его жизнь опрокинется. Вся его жизнь, которую он строил по крупице, которой так гордился… Она казалась ему незыблемой, как башня, а на самом деле была замком, выстроенным на песке. Он стыдился этих мыслей, но какой смысл притворяться перед самим собой?

Лерка была здесь с любовником, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться. С любовником. Он же убийца. О, нет! Убийца совсем другой человек. Убийца – муж-рогоносец, заставший ее после свидания в загородном любовном гнездышке.

«Не в силах совладать с яростью и ревностью, известный бизнесмен господин N. набросился на неверную жену. После короткой, но яростной борьбы бездыханное тело молодой женщины упало на пол. Убийца переступил через него и хладнокровно покинул помещение…» – напишет борзописец из «Вечернего курьера». А бессовестный репортер криминальной хроники выдаст что-нибудь разухабистое, вроде: «Мадам загуляла втайне от мужа. Муж настиг неверную и: «Умри, несчастная!»

О господи!

Свидетели, они же бывшие друзья, покажут, что жили они плохо. Накануне отъезда Лерки поскандалили и даже подрались. Он ударил ее. Экономка, как всегда, подслушивающая под дверью, продаст его с потрохами. Лерка, растерянная, со злыми беспомощными слезами, кричала страстно:

– Ненавижу! Я тебя ненавижу!

Она швырнула в него статуэткой «Женщина на скамейке» Армани, которую привезла из Италии и очень ею дорожила. Фарфоровые осколки фигурки символизировали осколки их семейной жизни. Фарфоровый реквием. Глядя на изящную головку в лиловой шляпке, откатившуюся под кофейный столик, на акварельно-нежное раскрашенное личико, Андрей внезапно понял, что это конец…