Герой произведения действительно родственник Твена со стороны жены. В этом заключается одна из причин, почему рассказ не был опубликован. Одна из причин, но не единственная. Ведь Твену легко было изменить фамилию Лэнгдон на какую-нибудь иную и внести некоторые другие поправки, которые лишили бы реального Эндрью Лэнгдона возможности заподозрить, что речь идет о нем.

Твен не мог напечатать «Письмо ангела-хранителя» главным образом потому, что слишком ясен был антикапиталистический смысл этого произведения, слишком очевиден был социальный адрес, в который направлены сатирические стрелы Твена. Суть дела не меняется от того, что писатель, вероятно, даже и не пытался продвинуть «Письмо ангела-хранителя» в печать.

В своем рассказе писатель с еще невиданной у него конкретностью раскрывает моральный облик типичного американского предпринимателя. Речь идет, надо подчеркнуть, не о южном рабовладельце, не об аристократе, даже не о профессиональном политикане из Вашингтона, а о рядовом капиталисте, занятом обычного рода промышленной и коммерческой деятельностью — добычей и торговлей углем.

Они весьма «респектабельны», эти лэнгдоны, аккуратно посещают церковь, подают милостыню бедным и выражают публично самые высокие чувства.

Но вот оказывается, что все их претензии на благородство, богобоязненность, милосердие, заботу о ближнем фальшивы, что на самом деле это алчные скряги, лжецы, лицемеры, готовые во имя наживы мучить людей голодом и холодом, уничтожать всех и вся.

Этот рассказ-памфлет написан в традициях Свифта и насквозь пропитан сарказмом. По силе иронии и широте обобщений он может быть поставлен рядом с лучшими памфлетами великого английского сатирика, в которых заклеймены стяжатели и лицемеры.

С годами Твен все больше дорожил сатирой Свифта. О том, насколько глубоко он ощущал мощь свифтовской иронии, говорят, в частности, его заметки на полях известной работы о Свифте Теккерея, автора «Ярмарки тщеславия».

Повествуя о своем пребывании среди благородных лошадей — гуигнгнмов, герой «Путешествий Гулливера» говорит о своем хозяине: «Я собирался пасть ниц, чтобы поцеловать его копыто, но он оказал мне честь, осторожно подняв его к моим губам. Мне известны нападки, которым я подвергался за упоминание этой подробности. Моим клеветникам угодно считать невероятным, чтобы столь знатная особа снизошла до оказания подобного благоволения такому ничтожному существу, как я… Но если бы эти критики были больше знакомы с благородством и учтивостью гуигнгнмов, они переменили бы свое мнение».

«Только Свифт мог написать это…» — отмечает Твен на полях книги Теккерея.

Американский сатирик не все понимал и не все принимал в Свифте и некритически следовал за теми, кто видел в авторе «Путешествий Гулливера» человека с холодным сердцем. Твен называет Свифта и «айсбергом» и воплощением «чисто интеллектуального величия». Создателя образов людей большой души, таких, как Том, Джим и Гек, огорчало, что он не находил у Свифта чего-либо похожего. В своих заметках о Свифте Твен косвенно раскрывает собственные взгляды на литературу. Вполне очевидно, что он хочет сочетания обличительного начала с ясно выраженным положительным идеалом, сатиры с добродушным юмором, гротеска с раскрытием внутреннего мира хороших людей. Твен ищет в искусстве как раз того, что характерно для многих его романов и повестей.

Но примечательно, что «Письмо ангела-хранителя» выдержано в свифтовских тонах.

В рассказе нет положительных образов, нет теплого юмора, в котором нашли бы прямое отражение добрые чувства автора. Это беспощадная сатира, где, как и во многих других шедеврах обличительной литературы, единственным положительным героем является правда. И в этом рассказе Твен исходит, конечно, из высоких гуманистических идеалов. «Письмо ангела-хранителя» было порождено любовью к простому человеку, болью за людей, находящихся во власти Эндрью Лэнгдона и ему подобных. Об этой любви и об этой боли в произведении Твена не сказано ни единого слова. Но они чувствуются в каждой его язвительной фразе.

Марк Твен до конца обнажает отвратительную душу своего героя. Весь рассказ построен на противопоставлении «гласных молений» героя, его приторно-сладких молитв в официальном христианском духе истинным желаниям, «тайным молениям» его сердца. Возникает образ американского Иудушки Головлева.

Твен высмеивает фальшивую патетику стяжателя-ханжи. Лэнгдон молится о ниспослании лучшей доли и обильной пищи «изнуренному сыну труда, чьи неутомимые и истощающие усилия обеспечивают удобства и радости жизни для более счастливых смертных, обязывают нас неустанно и деятельно оберегать его от обид и несправедливостей со стороны алчного и скаредного и дарить его благодарной любовью». Однако небо отклоняет это лицемерное «гласное моление», ибо оно противоречит, как сухо сообщает ангел в своем письме, «тайному молению» сердца Лэнгдона: «О росте безработицы с последующим снижением заработной платы на 10 %». Таким же образом отклоняются и другие «гласные моления» героя «Письма ангела-хранителя».

Бюрократический язык, которым написано письмо, цифровые выкладки, к которым питает пристрастие ангел, рассудительно-сдержанный тон рассказа — все это пародийно. И за всем этим кроется возмущение. Как и в других лучших сатирах Твена, сарказм писателя бурно нарастает.

Ангел иронически прославляет «самопожертвование» Лэнгдона. «Много лет тому назад, — восклицает он, — когда Ваше состояние не превышало еще 100000 долларов и Вы послали 2 доллара наличными Вашей бедной родственнице, вдове, обратившейся к Вам за помощью, многие здесь, в раю, просто не верили этому сообщению, другие же полагали, что ассигнации были фальшивые. Когда эти подозрения отпали, мнение о Вас сильно повысилось. Годом или двумя позже, когда, в ответ на вторую просьбу о помощи, Вы послали бедняжке 4 доллара, достоверность этого сообщения уже никем не оспаривалась, и разговоры о Вашем добродетельном поступке не смолкали в течение многих дней. Прошло еще два года, вдова снова воззвала к Вам, сообщая о смерти младшего ребенка, и Вы отправили ей 6 долларов. Это укрепило Вашу славу».

Когда Лэнгдон, наконец, послал вдове целых пятнадцать долларов, во всем раю не было никого, кто «не пролил бы слез умиления». Ангел продолжает: «Мы пожимали друг другу руки и лобызались, воспевая хвалу Вам, и, подобный грому, раздался глас с сияющего престола, чтобы деяние Ваше было поставлено выше всех известных доселе примеров самопожертвования, как смертных, так и небожителей, и было занесено на отдельную страницу книги, ибо Вам решиться на этот поступок было тяжелее и горше, чем десяти тысячам мучеников проститься с жизнью и взойти на пылающий костер. Все твердили одно: «Чего стоит готовность благородной души, десяти тысяч благородных душ пожертвовать своей жизнью — по сравнению с даром в 15 долларов от гнуснейшей и скареднейшей гадины, которая когда-либо оскверняла землю своим присутствием!»

Так Твен сбрасывает маску панегириста и открыто бьет по задрапированному в святошескую тогу стяжательству.

Это критика, цель которой полное уничтожение противника, критика остроэмоциональная, интенсивная, страстная.

Нет, Твен не замолк после выхода в свет «Приключений Гекльберри Финна»!

С каждым годом становилось все очевидней, что родина Твена превращается в страну монополий, трестов, синдикатов, капиталистических спрутов.

Никогда еще Соединенные Штаты не были так богаты. Однако почти вся северная часть американского континента с его огромными природными ресурсами уже находилась в руках «денежных баронов». Они не хотели думать ни о прошлом, ни о будущем, прогнали индейцев с их земель и не останавливались ни перед какими, даже самыми хищническими, методами, лишь бы поскорее извлечь из недр земли ее сокровища.

Подъем промышленности, начавшийся после Гражданской войны, был задержан на несколько лет кризисом и депрессией 70-х годов, но к концу этого десятилетия получил новый размах. Морган, Рокфеллер, Вандербильт, Гарриман, Карнеги, как и большинство их соратников и конкурентов, не участвовали в сражениях с войсками рабовладельческого Юга, но зато они сумели превосходно использовать победу над плантаторами для создания железнодорожных, нефтяных, сталелитейных и финансовых концернов. Еще недавно американская металлургия отставала от английской и французской, теперь европейские компании были оставлены позади. Вскоре США завоевали первое место в мире в области промышленного производства в целом. Подавляющая часть американской индустрии находилась в руках акционерных обществ — «корпораций», гигантских концернов.