Идея издания такой книги привлекала, в частности, потому, что хотелось уехать подальше от хартфордских соседей и чаще оставаться наедине с самим собой. Теперь люди, записал Твен в своей книжке, «не будут говорить про меня дурное, так как знают, что я их не услышу и не почувствую боли… Вот почему мы не говорим дурно об умерших». Веселый юморист начинал не очень хорошо отзываться о человеке.
Уже с Гейдельберга Твен собирал материал для новой книги: записывал интересные случаи, отмечал красоты природы.
Потом Твен и его друг Твичел отправились пешком в горы.
Когда материал был накоплен и нужно было сесть за письменный стол, Твен внезапно почувствовал, что устал, что писать ему не хочется. Он просто возненавидел свое, по сути дела, подневольное путешествие. Вот утеряна записная книжка с заметками, и теперь можно написать издателю «и предложить ему какую-нибудь другую тему». Но проклятая записная книжка отыскалась…
Мюнхен, Париж. Холод, скука, нескончаемый утомительный труд над книгой. Утешением были только отдельные интересные встречи, например с Тургеневым, с которым Твен познакомился еще раньше, в Лондоне.
Бельгия, Голландия, Англия. Новые встречи со знаменитостями. Званые обеды. Дожди, холод. Несколько слов в записной книжке: «Говорил с великим Дарвином…»
Клеменсы вернулись в Америку. Их дом в Хартфорде снова был полон гостей. Принимали весело, радушно. Но для того, чтобы иметь возможность содержать богатый дом, Твен продолжал мучиться над безразличной ему книгой. Ему начинало казаться, что он приговорен к пожизненной каторжной работе над рукописью «Пешком по Европе». Он чувствовал, что его наброскам не хватает свежести «Простаков за границей».
Как и в «Простаках», Твен в новых очерках высмеивал феодальные пережитки и традиции, еще существовавшие в Европе.
Но он уже не так кичился преимуществами своей «здравомыслящей» родины.
Создавая книгу «Пешком по Европе», Твен опирался на весь свой опыт юмориста «западной» школы. В книге есть много откровенной клоунады, пародий, смешных мистификаций. Встречаются и черты сатиры. Твен не упускает случая щелкнуть по носу членов конгресса США, изображает их глупцами и мошенниками. Он высмеивает американских путешественников-грубиянов, пародирует понятие богатства (символом богатства у него изображен… навоз). Мотив относительности богатства возникает у Твена не раз. Так, в «Романе эскимосской девушки» воплощением богатства оказались рыболовные крючки, обладающие малой ценностью в глазах цивилизованного человека. Пожалуй, наибольшей выразительностью отличаются те страницы книги «Пешком по Европе», где Твен снова вспоминает прошлое, годы жизни на Миссисипи. Здесь есть немало точных характеристик и подлинно поэтических картин.
Какие причудливо-извилистые формы принимало порою идейное развитие писателя-демократа, можно судить по тому, что и в очерках «Пешком по Европе» встречаются места, говорящие о влиянии на Твена реакционных идей. Снова возникают насмешливые упоминания об индейцах. Как и в «Простаках за границей» писатель отрицательно отзывается о революционной борьбе французского народа.
«Всего только двенадцать лет после отмены рабства…»
Между тем книга «Пешком по Европе» была написана уже после исторических событий 1877 года (она вышла в свет в 1880 году).
Характеризуя смысл забастовочного движения, развернувшегося за океаном в 1877 году, Энгельс писал: «История с американскими стачками очень меня обрадовала… Всего только двенадцать лет после отмены рабства, и движение уже достигло такой остроты!» [6]
Рабочие поднялись на борьбу против железнодорожных магнатов после того, как на протяжении семи лет им в четвертый раз урезали заработную плату. Забастовка охватила много десятков тысяч человек. Доведенные до отчаяния люди вынуждены были бросить работу, несмотря на то, что по улицам американских городов бродили толпы безработных.
Реакционная печать писала о забастовках в таком духе, что посторонний наблюдатель мог бы подумать, будто в Чикаго, Питсбурге и других центрах американской промышленности созданы коммуны по образцу парижской. В связи со стачечной борьбой в Питсбурге нью-йоркская газета «Уорлд» сообщала: «Город полностью во власти людей, одержимых дьявольским духом коммунизма». «Чикаго в руках коммунистов», — резюмировала газета «Нью-Йорк таймс». Многие буржуазные газеты откровенно жаждали крови рабочих, осмелившихся потребовать лучшей доли. Хотя Твен называл американские газеты «фабриками лжи», но истерические выкрики об опасности, которую представляют «революционеры» для самых первооснов американской республики, оказали известное воздействие и на него.
Прошло несколько лет, прежде чем писатель понял, что справедливость на стороне рабочих, что, как и всегда, правящие круги лицемерят и клевещут.
О том, что, несмотря на присущий ему тогда страх перед революционным движением рабочих, писатель все же упорно искал путей к правде, говорит его рассказ «Великая революция в Питкерне», который был опубликован незадолго до появления книги «Пешком по Европе». В этом рассказе-памфлете использован свифтовский прием: Твен показывает, как в крохотном уголке вселенной возникло подобие большого государства.
Обитатели Питкерна жили мирно и тихо. Но вот на острове поселился американец Батеруорт Стейвли — «сомнительное приобретение».
Твен подробно объясняет, почему американца назвали «сомнительным приобретением». Ведь этот Стейвли был интриганом, ханжой и беззастенчиво рвался к власти. С ненавистью рисует писатель образ человека, использующего религию для своих хищнических целей. Как только американец «перезнакомился со всем населением, — а это, разумеется, заняло всего лишь несколько дней, — он стал втираться к ним в доверие всеми способами, какие только знал. Он стал необычайно популярен, и на него взирали с почтением, ибо он начал с того, что забросил мирские дела и все свои силы посвятил религии. С утра до ночи он читал библию, молился и распевал псалмы либо просил благословения. Никто не мог так умело, так долго и хорошо молиться, как он». Затем американец «начал исподтишка сеять семена недовольства среди населения» и украл некий акт из государственных архивов для того, чтобы получить возможность обвинить главного судью в измене и добиться власти.
И вот в Питкерне совершен государственный переворот. Там возникает постоянная армия и флот. Учреждены дворянские титулы, открыты переговоры с «иностранными державами о наступательных, оборонительных и торговых договорах», назначено «несколько генералов и адмиралов, а также несколько камергеров, шталмейстеров и лордов-спальников».
А народу живется все хуже и хуже. Он ввергнут в нищету. Простые люди поднимаются против диктатуры американца.
Некоторые страницы рассказа ясно говорят о том, что Твен склонен был скептически расценивать результаты не столь давно перед тем осуществившегося объединения Германии. Писателя не радует прогресс, который ведет к росту милитаризма. Он вкладывает в уста простых питкернцев следующие слова: «Люди не могут питаться объединением, а мы умираем с голоду… Все в армии, все во флоте, все на государственной службе, все в мундирах, все бездельничают, все голодают и некому обрабатывать поля…» Но государству, основанному на угнетении народа людьми в «мундирах», писатель может противопоставить лишь идеал патриархальной жизни. В «Великой революции в Питкерне» рассказывается о том, что после возникновения диктатуры американца на острове «народился» социал-демократ. И дальше Твен осуждает не только «императора»-американца, но и «социал-демократа».
Ограниченность позиции автора рассказа очевидна. Однако, перечитывая «Великую революцию в Питкерне», думаешь не столько об исторически обусловленной узости взглядов писателя-демократа, сколько об его поразительной прозорливости. Когда в 30-х годах этого века Синклер Льюис написал свой роман, иронически озаглавленный «Это у нас невозможно», роман, в котором рассказывается о том, чем грозят действия демагогов-фашистов Америке, он имел все основания вспомнить о рассказе-памфлете Твена. Ведь твеновский Батеруорт Стейвли еще в прошлом столетии пользовался некоторыми из тех приемов, которые взяли на вооружение фашиствующие деятели XX века.