Но что же сказал Твен в своем позабытом письме, адресованном мультимиллионеру? «Открытое письмо коммодору Вандербильту», подобно «Исправленному катехизису», — очень едкая сатира. В ней беспощадно обличаются «законные» мошенничества и грабежи.

Автор начинает «Письмо» с рассказа о том, в каком виде американская печать обычно изображает Вандербильта и подобных ему богачей. Крупные капиталисты окружены в США жалкими людишками, которые славят «огромное богатство», расписывают «обыкновенные привычки, слова и поступки, как будто бы… миллионы придают им значительность». С нескрываемой иронией Твен пишет, обращаясь к Вандербильту: «Вам, должно быть, стали ненавистны газеты. Мне кажется, вы не рискуете и заглядывать ни в одну — из опасения, что увидите до неприличия восторженный панегирик по поводу какого-либо вашего поступка, либо самого обыденного, либо такого, которого следовало бы стыдиться».

И дальше, используя в качестве трамплина восторженные отзывы американских газет о Вандербильте, сатирик рисует истинный облик этого миллионера. «В один прекрасный день, — пишет Твен, — кто-либо из ваших «подданных» посвящает два-три газетных столбца подробностям вашего «восхождения» от нищеты к богатству, и, восторгаясь вами, как будто вы самое совершенное и прекрасное из всего, что создал бог, он, сам того не замечая, показывает, как безмерно низок должен быть человек, чтобы достигнуть того, чего достигли вы. Затем другой ваш «подданный» описывает, как вы катаетесь по парку; презрительный вид, опущенная голова… Все ваше поведение ясно говорит: «Пусть никто не попадается мне на дороге, а если попадется и я его сшибу, изувечу — не важно, откуплюсь».

Еще один журналист, отдав «дань восхищения… замечательной ловкости» Вандербильта, сообщает, что когда этому капиталисту «принадлежали пароходы Калифорнийской линии», он приказывал перевозить «на несколько сот человек больше, чем разрешается законом». «Восхищенные почитатели, — продолжает Твен, — рассказывают про вас и другие истории, но умолчим о них, они вас только позорят… Да, ваши подвиги свидетельствуют, каким бездушным делает человека богатство…»

В противовес всей той лжи, которую привыкла распространять о Вандербильте американская печать, автор «Открытого письма» говорил правду, только правду. Эта правда была выражена по большей части в иронической форме. Тем убедительней звучали твеновские обличения, тем больнее они ранили недостойного человека, привыкшего, однако, к тому, что даже самые низменные его поступки восхвалялись в печати, что даже «неслыханные пошлости» объявлялись «образцом мудрости и остроумия».

Твен выступает в комической роли подлинного друга Вандербильта, надеющегося на исправление своего подопечного. «Сделайте что-нибудь такое, что может пробудить искру благородства в сердцах ваших почитателей!.. — взывает он. — Пусть в мусоре ваших дел сверкнет хотя бы единая крупинка чистого золота… Прошу вас, решайтесь, совершите хоть один достойный поступок. Наберитесь духу — и великодушно, благородно, смело пожертвуйте четыре доллара на какое-нибудь большое благотворительное дело. Знаю, это разобьет вам сердце. Ну да ничего, все равно вам жить осталось недолго, и лучше умереть скоропостижно от порыва благородства, чем жить еще сто лет, оставаясь тем же Вандербильтом».

Разумеется, на самом деле в комическом виде предстает отвратительный герой «Открытого письма». Во многих произведениях Твена смех служит средством выражения его любви к жизни, его симпатий к рядовому человеку, скромному труженику. Юморист Твен хочет помочь неплохим, в сущности, людям стать еще лучше. Но в «Открытом письме коммодору Вандербильту» перед нами обличитель. И комическое отражает здесь всю глубину противоречия между пышной внешней оболочкой капиталистического общества и его непривлекательной сердцевиной.

Уже в 1869 году Твен чувствовал, что аппетитам вандербильтов нет предела. С ядовитой иронией он восклицает: «Бедный Вандербильт! Мне, право, жаль вас, честное слово!.. Вам приходится лезть из кожи, лишать себя спокойного сна и мира душевного, отказываться от многого в вечной погоне за деньгами. Я всегда сочувствую таким беднягам, как вы, которых заездила их «нищета»… У вас есть семьдесят миллионов, но вам непременно нужно пятьсот, и вы из-за этого искренне страдаете… Ваша злополучная нищета так меня удручает, что, встретив вас сейчас, я охотно бросил бы в вашу жестянку десять центов и сказал бы: «Да смилуется над вами господь, горемыка вы несчастный!»

Сарказм Твена все нарастает. «Заметьте, я ничего не говорю о вашей душе, Вандербильт! — восклицает он. — Не говорю, ибо у меня есть все основания думать, что души у вас нет. Никто меня не сможет убедить, что человек с вашей беспримерной коммерческой сметкой, если бы у него была душа, упустил бы такую сверхвыгодную сделку с господом богом: ведь вы могли бы обеспечить себе миллионы лет покоя, мира и блаженства в раю ценой такого пустяка, как десяток лет, безгрешно прожитых на земле!»

Нет, безгрешие для Вандербильта невозможно. Каждый его поступок, каждый шаг — преступление. Не ждите от него «коммерческой честности, гуманности, мужества, чести и достоинства». По всему памфлету разбросаны совершенно недвусмысленные, предельно откровенные оценки подлинной сути капиталиста. Вандербильт — это «вопиющие гнусности», сверхъестественная скаредность, беззаконие, «грязные» миллионы, это хитрые трюки, коварство и злорадство, это подлость, это слова и дела, недостойные человека.

Мудрено ли, что Вандербильту пришлось не по вкусу открытое письмо, направленное ему Твеном? Мудрено ли, что оно не понравилось и другим американским капиталистам? Ведь автор ясно дает понять, что он видит в Вандербильте не исключение, не редкое чудовище. Вандербильт находится, по словам Твена, «во главе финансовой аристократии Америки», он воплощает главные ее черты и качества. Он типичен.

Еще неизвестно в деталях, какие усилия приложила американская «финансовая аристократия» для того, чтобы такой великолепный образец антибуржуазной сатиры Твена, как «Открытое письмо коммодору Вандербильту», превратился в «позабытое» произведение. Но мы теперь лучше, чем раньше, понимаем, сколько ярости против капиталистов таилось в сердце Марка Твена даже на заре его творческой жизни, даже в ту пору, когда почти все видели в нем лишь веселого шутника, беззлобного балагура.

До сих пор Твен чувствовал себя не столько писателем, сколько журналистом. Правда, он написал много рассказов, но самостоятельно взяться за роман не решался.

Среди новых друзей Твена по Хартфорду был уже упомянутый Чарлз Уорнер — редактор, новеллист, автор книг о путешествиях. Уорнер обладал литературным даром весьма ограниченных масштабов. Узость, ограниченность чувствовались и в его взглядах на жизнь. Он критиковал продажных сенаторов, но исходил из убеждения, что нищета в Соединенных Штатах порождена, как правило, «человеческими слабостями и преступностью». Все же те буржуазно-демократические склонности, которые были присущи Уорнеру, заставили его в конце жизни выразить недовольство усилением в США власти монополий, подъемом империализма.

В начале 70-х годов Уорнер представлялся Твену воплощением литературной зрелости. И он захотел опереться на творческий опыт хартфордского соседа.

Твен и Уорнер задумали совместно создать книгу о современной Америке, о нравах предпринимателей и политиканов, о борьбе за богатство людей плохих и хороших. Это должен был быть первый роман Твена. Решено было назвать его «Позолоченный век».

Первые главы романа взялся написать Марк Твен.

И вот в феврале 1873 года он сел за стол, чтобы по намеченному соавторами плану набросать начало книги. Твен испытывал большой подъем. Первый же день работы оказался весьма плодотворным. Даже четыре года спустя в письме к своему другу Гоуэлсу писатель с гордостью вспоминал этот день удивительно успешного творческого труда. Вся книга была завершена в необычайно короткий срок.