Она была словно медленно действующий яд, постепенно распространяющийся по телу и мало-помалу его разрушающий. Глен боялся неизбежных последствий углубляющегося с каждым днем чувства к Джасти, так как об общем будущем, по его мнению, нельзя было и думать.

Как горько — любить и знать, что не имеешь на это права. Охотнее всего Глен выбросил бы за борт все сомнения и очертя голову ринулся в эту авантюру, но это было бы равносильно самоубийству.

Когда Хортик объявил, что хочет жениться на Джасти, ревность зашипела в его душе, как соляная кислота, и чуть не разъела Глена целиком. Если он знал, что Хортик находится рядом с Джасти, то каждая минута превращалась для него в пытку. И сейчас благодарил судьбу, приславшую сюда Гвиннет, присутствие которой отрывало Хортика от кухни и от Джасти.

Но в принципе это ничего не меняло. Даже если его младший брат сойдется с Гвиннет и забудет Джасти, даже если Джасти даст Хортику отставку, все равно придут другие, молодые и — главное — здоровые мужчины, и в один прекрасный день… Глен тяжело вздохнул и отвел глаза от воробьев, сцепившихся из-за пары хлебных крошек. Нет никакого смысла дальше размышлять на эту тему. Вывод всегда напрашивался один и тот же: либо пойти на риск со всеми вытекающими отсюда проблемами, либо под любым предлогом отослать Джасти с фермы.

Однако последнее казалось Глену чудовищным.

Его мысли прервала сама Джасти, которая, кротко постучавшись, вошла в кабинет.

Глен повернулся и посмотрел на девушку. Она выглядела так, что сердце у него забилось быстрее и застучало в висках.

— Мило, — невольно вырвалось у Глена.

Даже очень мило. Да нет, просто чудо. Он внутренне застонал и раздосадованно уставился на поверхность письменного стола, ожидая, когда давление нормализуется.

Почему же судьба так наказала именно его и за что? Джасти была просто сказочно хороша в светлом, яркого рисунка, летнем платье с короткой летящей юбкой из широких слоистых оборок и плотно облегающим лифом. Плечи оставались открытыми, а кожа казалась особенно бархатистой там, где начиналась грудь, мягко поднимающаяся и опускающаяся.

Непроизвольно присвистнув, Глен вздрогнул и попытался отвести глаза от ее длинных стройных ног, выставленных на обозрение за счет короткой свободной юбки. Джасти и вправду отлично сложена, а он, черт возьми, старый, ни на что негодный вол, которого пора вести на скотобойню.

— У тебя такой вид, как будто ты предпочел бы съесть мухомор, — услышал Глен звонкий голос Джасти.

Она засмеялась в своей заразительной манере, но на сей раз чары ее не сработали. Глен нахмурился еще сильнее. Он резко отвернулся и первым пошел к двери.

— Пойдем, — сказал он, не глядя на Джасти. — Я заказал нам столик на четырнадцать часов. В «Гордонсе» не любят ждать.

Джасти молча кивнула. По-видимому, хорошее настроение Глена улетучилось. Возможно, он уже жалеет, что выступил против ее увольнения, и теперь хочет избавиться от нее как можно скорее?

Ладно, раз он ее пригласил, то она, по крайней мере, поест за его счет, упрямо решила про себя Джасти, спеша за своим шефом к поджидающему их автомобилю. — А если он и в самом деле собирается от нее избавиться, пусть об этом скажет. Но она не позволит ни с того, ни с сего прогнать себя.

Дорога до Шайенна тянулась для Джасти бесконечно долго, потому что ей пришлось преодолеть весь путь, почти не открывая рта. Глен казался погруженным в свои проблемы и не проявлял ни малейшего желания побеседовать. Кроме пары незначительных фраз, они ничего не сказали.

«Гордонс», где собирались фермеры со всей окрестности, находился в центре города. Здесь заключали сделки, отмечали большие праздники, а на ежегодный День благодарения в «Гордонсе» просто дым стоял коромыслом.

Пока они шли за официантом к своему столику, Джасти ловила на себе любопытные взгляды посетителей. Глен здоровался то с одним, то с другим; похоже, в этом заведении сидели сплошь его друзья и знакомые, которые сейчас задавались вопросом, что за молодую особу он с собой привел.

Но Глен не доставил им удовольствия какими-либо разъяснениями по этому поводу.

Он заказал вино для себя и шерри для Джасти и вновь погрузился в свои мрачные размышления.

Джасти начала скучать. Чтобы хоть чем-то себя занять, она принялась осматриваться вокруг: полюбовалась обстановкой, повеселилась над нарядами дам и повадками мужчин и попыталась определить, настоящие ли цветы на окнах или из пластика.

Ее наблюдения прервал официант, но, после того как он подал вино, за столом снова установилось гнетущее молчание.

Эта дурацкая ситуация стала понемногу тяготить Джасти. Она решительно вытащила из сумочки шариковую ручку и огляделась в поисках подходящего материала для рисунка. Не обнаружив ничего подходящего, кроме салфеток и скатерти, она начала самозабвенно разрисовывать кончики собственных пальцев.

— Что это, черт побери, ты делаешь? — спросил вдруг Глен.

— А? — не сразу поняла она, увлекшись своей забавой. Потом покраснела и повернула к Глену ладони, чтобы он мог видеть ее рисунки.

На подушечке каждого пальца девушка нарисовала пунктиром человечков со смешными рожицами, которые весело ухмылялись. Стоило ей пошевелить пальцами, как фигурки начинали танцевать и будто играть друг с другом. Это выглядело так комично, а главное, так неожиданно, что Глен от души расхохотался.

Он смеялся до тех пор, пока у него на глазах не выступили слезы. Джасти смотрела на него сначала удивленно, потом с усмешкой, а под конец обрадовалась. Может быть, у него теперь поднимется настроение?

— Ты самая шальная девушка из всех, кого я когда-либо встречал, — сказал Глен, придя наконец в себя. — От тебя постоянно приходится ждать сюрпризов.

Джасти пожала плечами.

— А почему бы и нет? Жизнь и без того коротка и серьезна. Ее нужно украшать всем, чем умеешь. Я не собираюсь разгуливать с похоронным выражением на лице и беспрерывно жаловаться на судьбу. Пусть уж лучше меня считают глупой и незрелой.

— Незрелой? — Глен наклонился вперед и невольно остановил взгляд на привлекательном зрелище, которое щедро открывал лиф без лямок. — Э-э, да, — забормотал он, но быстро взял себя в руки. — Послушай, мать была у меня в конторе. Она говорит, что Лейга воет от злости из-за твоего дерзкого ответа. Это правда, что ты послала обеих на аукцион по продаже скота?

— Правда, — призналась Джасти. — Я сказала, что им бы следовало завтра поехать в Гринспол.

— Отлично! — ухмыльнулся Глен. — Жаль, что меня там не было. Хотел бы я посмотреть на их физиономии.

— А мне хотелось уйти, — смущенно пролепетала Джасти. — В комнате вдруг стало тогда невыносимо душно.

— О, Джасти, я люблю тебя! — Слова вырвались у Глена как бы сами собой. Они испуганно посмотрели друг на друга, потом девушка засмеялась. Ее смех был тихим и ласковым, и Глен почувствовал, как исчезла ужасная тяжесть, давившая ему на грудь.

— Ты доводишь меня до того, что я начинаю говорить безумные вещи, — смущенно пробормотал он. — Мне нужно тебя остерегаться.

— Ерунда! — Джасти чуть пренебрежительно махнула рукой. — Что в этом плохого, когда показываешь свои чувства? Неужели, если ты скажешь, что я тебе нравлюсь, ты боишься, будто я истолкую твои слова как слабость? Глен, ты воспринимаешь жизнь чересчур усложненно. Будешь продолжать в том же духе, станешь скоро старым черствым брюзгой, никем нелюбимым и совершенно одиноким.

— Ну, положим, я уже и сейчас одинок, — сухо возразил Глен.

Девушка нахмурилась, но появление официанта прервало их разговор.

Джасти предоставила выбор меню Глену. Он заказал огненный томатный суп с фасолью, стейки по-мексикански и на десерт запеченный ананас с мороженым и горячим малиновым сиропом.

Как только они остались наедине, Джасти снова подхватила прежнюю тему.

— У тебя есть мать, брат, тетя, невестка. Так что не будь неблагодарным, а радуйся тому, что эти люди с тобой.