– Простите, но как вы это сделаете?

– Мистер Фикс, пусть это будет единственный секрет, который вам не удастся разгадать.

– Мам, можно я на секундочку включу телевизор? – попросил Дэвид.

– Телевизор? В первом часу?

– Ну пожалуйста…

Флокси кивнула.

Дэвид нажал на кнопку. На экране появилось новое лицо – беленькая челочка, вздернутый носик.

– И о погоде, – сказала диктор с улыбкой. – Как нам сообщили синоптики, в графстве Чешир сегодня прошел дождь. Что будет завтра, они пока не знают. Спокойной ночи.

– Значит, завтра мы едем в Льюисвилль! – в восторге закричал Дэвид.

– Ты в этом уверен?

– Но, мамочка… – Дэвид повернулся за поддержкой к сыщику и всем остальным. – А как же «после дождичка в четверг»?

Флокси вздохнула:

– По-моему, я сегодня не получила от твоего папы никакой открытки.

Дэвид опустил голову. Все молчали.

– Где она? – горестно повторял сыщик, переключая программы. – Почему ее заменили? Это Бэрр, я знаю!…

– Успокойтесь, – сказала Бьюти. – Скорее всего она просто…

– Что?… Что такое? – усы-антенны Фикса вдруг поднялись и завибрировали.

На винтовой лестнице послышался стук каблучков, и в мастерскую вошла… Камилла.

– Добрый вечер, – обратилась она ко всем. – Или уже доброе утро?

Она заметила, как просиял Фикс, и не смогла сдержать улыбки.

– Вам открытка, – сказала она Флокси. – Почтальон увидел, что иду к вам, и попросил передать. Он также просил извиниться за задержку – в здании почты рухнула крыша.

После легкого завтрака все отправились одной большой компанией на станцию – поезд в Льюисвилль уходил в 10.00 со второй платформы. Осмотр Льюисвилля Камилла посоветовала начать с «бутылочного домика». Там, сказала она многозначительно, вы многое поймете. Самой ей, к сожалению, пришлось отказаться от поездки. Ведь срок ее контракта с Бэрром истек, и надо было срочно искать новую работу.

Дорога к станции пролегала через парк. То ли запах лип кружил всем головы, то ли многим передалось волнение Флокси, которая надеялась через два часа увидеть мужа, но в это утро слово «любовь» за какие-то пятнадцать минут прозвучало четыреста шестьдесят четыре раза. Это абсолютный рекорд города Хэллоу. Я не удивлюсь, если он останется непревзойденным в ближайшие сто лет.

Знаете, что-то мне не хочется засушивать между страниц этой книги такие прелестные, благоухающие, ни на что не похожие слова! Пусть как бабочки порхают там, где вылетели – в парке Хэллоу. Все прочие слова – извольте, засушим, а эти – нет. Лучше я на их месте рассыплю точки: (…)

Кэнди убежала вперед. Она могла заблудиться в незнакомом месте, поэтому Дэвид бросился за ней следом. Когда они поравнялись, Кэнди спросила:

– А у тебя, когда ты вырастешь, будет дама сердца?

– Будет, – не раздумывая ответил Дэвид.

– С веером?

– Да.

– На лошади?

– Да.

Помолчав, Кэнди спросила:

– В белых гольфах с помпонами?

Дэвид бросил взгляд на гольфы своей спутницы и кивнул утвердительно. Кэнди наколола на прутик большой кленовый лист и подняла его над головой, изображая летний зонтик.

– Ты привидений боишься? – продолжала она допрос.

– Вот еще, – Дэвид даже оскорбился, что можно хотя бы в мыслях допустить такое.

– А я боюсь, особенно когда они смеются. У них молочные зубы повыпадали, а искусственные, наверно, не растут.

Дэвид неопределенно кивнул.

– А ты крыс (…)? – спросила Кэнди. (Как мы договорились, вместо известного слова я ставлю точки.)

Дэвид оказался в трудном положении. Он хорошо знал, что все девочки до смерти боятся крыс, поэтому скажи он «да», и так удачно складывающийся разговор может пойти насмарку. Сказать «нет»? Но какое-то шестое чувство подсказывало ему, то это было бы ошибкой. Он принял мудрое решение.

– Смотря каких, – ответил он дипломатично.

Кэнди кивнула, словно соглашаясь с тем, что тут очень важно проводить четкую грань. Она покрутила в пальцах зонтик и доверительно сообщила:

– Я крыса. По китайскому гороскопу.

– Здорово! – Почему-то именно последняя деталь заставила его сердце биться сильнее.

– Ты у нас поживешь? – спросил он как бы между прочим.

– Не знаю, – пожала плечами Кэнди. – Ты должен сделать это предложение моим родителям.

Чард де Ниорд и Бьюти шли, не разбирая дороги.

– Я так (…) тебя, – говорила Бьюти.

– Я (…) тебя, – словно не слыша ее, говорил Чард.

– А как я (…)!

Эта содержательная беседа завела их так далеко, что они заблудились. Пришлось ехать в Льюисвилль без них.

Флокси шла по аллее под ручку с Фиксом и Йонингом. Ей выпала трудная роль – выслушивать признания сразу двух влюбленных мужчин и давать советы.

– При моем образе жизни, – рассуждал сыщик, – мне нужна жена, обладающая тремя качествами. Первое: она должна на все смотреть собственными глазами. Второе: ей должно казаться, будто она смотрит на все глазами мужа. А главное, пусть оба эти качества проявляются на расстоянии. Учитывая ее образ жизни, – дни и ночи на телестудии, – о лучшей жене нельзя и мечтать.

– Вы правы, – кивнула Флокси, догадываясь, что он говорит о Камилле.

– Нельзя также сбрасывать со счетов, рассуждал дальше сыщик, – что мы с ней одинаково (…) работу. Причем (…) эта подкреплена высоким профессионализмом. Для меня расшифровать намеки в ее оперативных сводках – истинное наслаждение. А разве это не залог долгой (…)?

– О да, – соглашалась Флокси.

– Ну разве я виноват, – прорезался голос справа, – что она продавщица в карамельной лавке, а я (…) карамель и батончики? Я их и сейчас (…), но тогда я ничего не мог с собой поделать. Вместо того, чтобы признаться ей в (…), я покупал кулек за кульком и все это съедал, не отходя от прилавка. Растолстел безобразно, Видя это, я еще больше нервничал. И поглощал еще больше сладкого. И ведь знал, знал, что она не (…) толстых! Но мог ли я бороться с таким сильным чувством?

– Нет, конечно, – соглашалась Флокси, не вполне, однако, понимая, какое именно чувство имел в виду доктор.

– Но вот что меня смущает, – снова напомнил о себе голос слева. – При такой занятости трудно выкроить свободное время, чтобы объединиться. Вы видели, как она убежала? В девять тридцать ее примет директор студии. В одиннадцать у нее прослушивание. В час и в пять запись. В час и в пять запись. В перерыве она съездит в Лондон, в знаменитый «Ковент Гарден», – она, знаете, (…) перекусить в актерском буфете. А вечером она играет в бридж в женском клубе. Трудно вклиниться. Может, позвонить, как вы думаете? Признаться ей в (…) по телефону?

– Отличная мысль, – поддержала сыщика Флокси.

– Нынче дело другое, – убежденно говорил Йонинг. – Я похудел ровно вдвое, я не ем сладкого и мучного, мясного и жирного. И это только начало! Поверите ли, сам себя не узнаю. Но если не узнаю себя я сам, то как меня узнает она? К чему тогда все эти жертвы, принесенные на алтарь (…), если при встрече она меня вежливо спросит: «Сэр, вы ничего не хотите купить в нашей лавке?» А может, все-таки купить кулек другой? Чтобы не обидеть ее отказом?

Так мирно они шли под ручку по аллеям парка, рассуждая о (…) и постепенно приближаясь к выводу (к станции, к счастью, тоже), что без всех этих милых странностей (…) была бы не (…), а что-то другое. Но тогда бы она и называлась, вероятно, как-то иначе. И рассыпать на страницах книги столько строчек отпала бы всякая необходимость.

У железнодорожной кассы вдруг выяснилось, что пропали Бьюти с Чардом. Сначала кот, затем близнецы, теперь эти двое, кто следующий? Йонинг направился к окошечку. Навстречу ему выскочила старушонка – бочком, бочком, одной рукой от солнца загородилась, в другой пачка билетиков.

– Возьми, мил-человек. Вот, думала, к внукам, да, видно, не судьба. Куда я, старая, со своими цыплятками.

Цыплятками она называла баулы, узлы и чемоданы, занимавшие половину перрона.

– У вас до Льюисвилля? – спросил доктор.