Русским вкладом в европейскую герменевтику может стать фольклоризм, или «проникновенное истолкование многотысячелетнего опыта человечества, воплощенного во внеофициальных системах символов», по слову Бахтина ( БСС 5. с. 78 сл.) [105]. Не Гермен. пробл . умника Шпета и не марксистская Филол. гермен . Г. Богина, но и не Лингв. гермен . А. Камчатнова с Лосевым наготове образуют для меня русскую герменевтику, а Михаил Бахтин и Владимир Топоров, «возврат к началу» (Бахтин) [106]у обоих. Этой их способности родственна глубина Афанасьева и Потебни. Розанова и Вячеслава Иванова. Мейера и Ухтомского. Николая Трубецкого и Николая Бахтина. Александра Пеньковского и Олега Трубачева. Владимира Бибихина и Сергея Лёзова. Ср. о «русском варианте герменевтики» Лена Силард. Гермен. слав., с. 177 и 183. Бибихин о русской глубине — Узнай себя , с. 391 сл. Немецкую философскую герменевтику и французскую риторическую дополнит русская фольклорная. (↓1: «Металингвистика» и «транс-семантика».)

Бахтин в известном по записи Л. Пумпянского докладе Проблема обоснованного покоя заметил: «ЙЙЙребенок, говоря „ручка“, очевидно получает свою ценность от матери: самостоятельного ценностного самосознания у него нет.» (БФ, с. 235), подробно см. в Авторе и герое — ЭСТ ₁ . с. 46 сл. Для матери ее мальчик лучше всех, но ребяческое себялюбие, это ложное подражание материнской любви, оставит его матушкиным сынком,глупым баловнем. «Самолюб всякому/никому не люб». «Себялюб никому не люб», хотя «Любить друга — любить себя». «В дружкé себя любишь», ср. «Любить себя — любить (и) друга» ( ПРН, с. 618 и 740; Север , с. 112; ППЗ, с. 56; СВРЯ , ст. Друг):из дневниковой записи Пришвина под 9.5.1925: «Люблю ли себя? — Правда, вот чудно-то, как подумаешь об этом, как это можно любить себя. — Что же значит, когда вот говорят: люби ближнего, как самого себя?» Вторую «наибольшую» библейскую заповедь «Люби ближнего твоего как самого себя» — Левит, 19.18, потом у Марка, 12.31, с параллельными местами, — согласно Бахтину нельзя понимать буквально: «Нельзя любить ближнего как самого себя или, точнее, нельзя самого себя любитькак ближнегоЙЙЙ» ( Автор и герой , с. 44, сюда же на с. 36). «Я люблю другого, но не могу любить себя, другой любит меня, но себя не любитЙЙЙ», «Невозможна и любовь к себе самому.» ( Филос. поступка , с. 116; 1961 год. Заметки — БСС 5. с. 344). Должно быть, заповедь говорит о любви к подобному тебе, «это имеет великий смысл в Торе», сказал равви Акиба. Твой «ближний» это другой человек перед тобой или рядом с тобой, лицом к лицу или плечом к плечу, а в странном «как самого себя» надо видеть эмпатическое уподобление ближнего тебе. Мартин Бубер признал сравнение с невозможной любовью к себе ошибкой Септуагинты — Два образа веры , 7. так и друг Бахтина Матвей Каган. Евр. криз. культ. (с. 232): «ЙЙЙперевод „возлюби ближнего как самого себя“ дает эгоистическое ego как исходный пункт, как этическое мерило. По отношению к иудейству, живущему коллективной индивидуальностью, это было бы нелепостью.» Но если не признавать передачу Септуагинты предательством «великого смысла» («Бубер находит в греческом переводе» заповеди «три ошибки, а я не вижу ни одной.» — подытожил свои любезные пояснения Сергей Лёзов в письме от 31.5.1998), а толковать дальше это усилительное сравнение, оно в конечном счете значит «как твоя матьтебя любила». Тогда с древней заповедью любви сходится «заповедь новая» из Евангелия Иоанна (13.34) «Как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга», ср. там же 13.15 и 15.12 и Первое послание Иоанна. 4.11. а еще бахтинское «Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня.» ( Автор и герой , с. 52). Отвергал переосмыслив заповедь любви к ближнему Ницше ради своего «дальнего» ( Так говорил Заратустра, 1, так уже Иван Карамазов — 5.4 [107], наоборот у Розанова: «Нужно любить не „ближнего“, а „ближайших“.» — Мимолетное, 30.5.1915), выразительно недоумевал перед нею Фрейд — Недовольство культурой, 5: тот же Фрейд искажающе переосмыслил (вслед за X. Эллисом) миф о Нарциссе, сам Нарцисс не знает, что влюбился в свое отражение, он думает, что это другой, см. П. Адо. Миф Нарц.,с. 92. Себялюбие, самовлюбленность, самолюбование без другостиневозможны, согласно Бахтину. Не так Достоевский (запись Маша лежит на столе — от 16.4.1864): «Возлюбить человека, как самого себя,по заповеди Христовой, — невозможно. Закон личности на земле связывает. Япрепятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек.» — это христианское переосмысление заповеди. Христианско-ницшеанское переосмысление у Вяч. Иванова, Копье Афины, 7 (ИСС 1, с. 733). — Ср. примечание Н. Бонецкой к Автору и герою в Бахт., с. 258: сопоставления И. Поповой в БСС 5. с. 462 и 469. (↓1: Бахтин о детском самосознании. — 2: К заповеди любви.)

См. в той же записи бахтинского доклада — БФ. с. 235 сл. [108]Сюда же Паскаль и трагедия Николая Бахтина, 10–13 (ЖИ, с. 31 сл.).

К акмеистской бесподобной, несравненной розе — из Кузмина:

ЙЙЙ

( Форель разбивает лед , 8). И знаменитое Rose is a rose is a rose is a rose(1913, с вариантами) Гертруды Стайн. На своей печатке она дала вырезать розу в кольце этой строки, то есть роза бесконечно бесподобна; см. Справ. Стайн , с. 305 сл. и 121 — подборка о розе и печатка. Сюда же Желтая роза Борхеса ( Создатель ). О «первоначальном лозунге» акмеизма ср. М. Гаспаров, Антином. модерн . (9): «ЙЙЙпри своем появлении» акмеизм «внушил читателям свою общую установку на „вещность“ и „посюсторонность“ изображаемого мира: каждый изображаемый предмет равен самому себе, — намеки и недоговоренности изгоняются из поэтики.» (↓1: Стайн о своем стихе про розу.)

Вяч. Иванов. Мысли о символизме (4): «Я не символист, если слова мои равны себе, если они — не эхо иных звуковЙЙЙ» — это место прежде всего имел в виду Блок, писавший Андрею Белому 16.4.1912 «ЙЙЙмне больно, когда он, Иванов, „между строк всё время полемизируетЙЙЙс… Гумилевым“, судя по добавлению к этому в дневнике Блока о гумилевском высказывании „Слово должно значить только то, что оно значит“. — „Равно себе самому“ то, что не „больше самого себя“, оба выражения фигуральны, причем второе служит определением символа у Павла Флоренского ( Имеславие как философская предпосылка , 4); уже Чарлз Перс говорил, что, зная знак, мы знаем нечто большее. „Физическое тело, так сказать, равно себе самому, — оно ничего не означает, всецело совпадая со своей природной единичной данностью.“ — Бахтин под именем В. Волошинова, Маркс, филос. яз. (1.1). с указывающим на фигуральность таксказать. А что „больше самого себя“? Что вырастает. Смысловой прирост делает знак или символ „великим в малом“. Толкование и есть извлечение великого из малого.