б361: Читать непонятное.
Из разговора со «слугой старого века» Валентином у Гончарова:
— Ты всё понимаешь? — спросил я, любопытствуя узнать, как он объясняет себе отвлеченные выражения Жуковского.
— А вы понимаете? — вдруг скороговоркой спросил он. Он живо снял очки, положил книгу и пристально посмотрел на меня.
— Как же: конечно, понимаю! — ответил я, озадаченный его вопросом.
Он недоверчиво усмехнулся.
— Вы и это тоже понимаете? — насмешливо спросил он, взял книгуЙЙЙ
— Что ж, вы и это понимаете? — насмешливо повторил он.
— Да разумеется. Что ж тут непонятного? ЙЙЙ А ты разве этого не понимаешь? — спросил я озадаченный. — Зачем же ты читаешь?
Он оторопел на минуту и замялся.
— Если всё понимать — так и читать не нужно: что тут занятного! — отозвался он. — Иные слова понимаешь — и то слава Богу!ЙЙЙ
Хорошо не понимать, Розанов прав, потому что чтение понятного, но не «занятного» показывает нам внешний мир, а чтение-почитание непонятного помогает «разуметь про себя», по пословице Всяк Еремей про себя разумей!( ПРН, с. 440. ср. у Гончарова дальше), родственной заповеди знать самого себя. Непонятное, бессмысленное, заумное своим действием похоже на случайные чернильные пятна в тесте Роршаха, оно подталкивает читателя к самораскрытию. Вот замечание Юнга: «А где бы человек ни встретил нечто таинственное, он проецирует туда свои допущения без малейшей самокритики.» — Психология и религия (2/ЮСС 11.95), так уже Джамбаттиста Вико — Новая наука . 1.2.1 и 2.2.2.1 [49]. Бахтин в Проблеме текста (БСС 5, с. 319): «Принципиальная ответностьвсякого понимания. „Канитферстанд“.» (↓1: Непонятный Драгомощенко .)
б 362: К «Простые люди не любят простоты»:
«Но они не понимают, что самое страшноеи властноеслово, т. е. самое загадочное— может быть именно слово — будничное.» — Анненский в письме М. Волошину от 6.3.1909 о тех, кто последнее время во множестве «нянчатся со словом и, пожалуй, готовы говорить об его культе» [50]. Есть насмешливая, двуголосая пословица «Что наше, того нам и не надо» ( ПРН , с. 614).
б381: «Слову противопоказана остановка».
К иначащему «твержению» — В. Бибихин в Языке филос . (с. 93):
Не только в своем смысле, но и в своем звуке слово вне контекста тает; повторенное несколько раз, оно слышится не только утратившим смысл, но и невозможным, нереальным, неуместным. Этот общедоступный опыт, похоже, не совсем безобиден. Слову противопоказана остановка. Как мяч в древней священной игре, оно требует однократного прикосновения.
Сюда же Эпиктет о разнице между пользованием и пониманием [51].
б411: Целое и часть.
Целое имеет часть, а часть имеется, есть у целого. Слово «иметь» в смысле отношения целого ко всякой его части, позднем по сравнению с иметь «держать»: имáть/ять «брать, взять» и простейшем, не толкуется, но предполагает, что части множественны, а целое едино. Часть может быть отдельная или составная, общая или отличительная, внешняя или внутренняя, главная или второстепенная, старшая или младшая.
б412: Слово как сам говорящий.
Произведения Пушкина для нас сам Пушкин, ср. читать(: почитать) Пушкина.Пословицы это наши предки. Человек остается в своем слове, становится словом; вероятно, отсюда перевернутая мифологема «Слова, ставшего плотью» (Иоанн, 1.14). Слово как сам говорящий и афонское имеславие, к его критике см. В, Бибихин, Язык филос,с. 10.
б413: Родной языкэто вторая природа.
Бахтин под именем В. Волошинова: «Свое слово совсем иначе ощущается, точнее, оно обычно вовсе не ощущается как слово — Родное слово — „свой брат“, оно ощущается как своя привычная одежда или, еще лучше, как та привычная атмосфера, в которой мы живем и дышим.» — Маркс, филос. яз ., 2.2. Язычникот язык«чужой народ», знать язык(и) — кроме своего родного, книга на языке— на иностранном. Но для лингвиста-полиглота родной язык почти что иностранный, а иностранные языки тоже «естественные». Первый язык, «материнский», ср. «первое слово мама»;филология родного языка — первая наука, «мать всех знаний». А «Грамота — второй язык» ( Р. послов, пог ., с. 109, и Жемч. мудр ., с. 155). Изучение родного языка (против него Бибихин в Языке филос., с. 57–59) относится к самопознанию, оно герменевтично. «Русский как иностранный», но не для иностранцев, а для русских, не усвоение посредством перевода, а самоотчуждение посредством толкования. Мой родной язык, которым я обязан моей русской бабушке, и фольклор на нем защитили меня от всякого внешнего внушения, будь то советский марксизм, антисоветская семиотика или доброе старое христианство.
б421: Внешняя простота и сложность.
Толкуемое слово внешне просто, а значение внешне сложно, но если в «А значит Б» оба просты, тогда, может быть, А значит то же, что Б. либо Б — род значения А; если оба сложны, тогда толкуется часть А либо сразу не одна часть; если же простота и сложность поменялись местами, А это кеннинг, а Б его отгадка.
вIII
в121: Мнение об избыточности «поднимать(ся) наверх».
Те же сочетания поднять вверхи опустить внизневпопад сочтены примером порчи русского языка «сегодня» в трескучей газетной статье Язык мой — враг мой?.. Т. Очировой ( Литературная Россия , 16.6.1989):
Сегодня и русский язык — «язык межнационального общения» — находится в состоянии оскудения и засорения. Так, к примеру, появление в нем словесных дубликатов типа «поднять вверх», «опустить вниз» — это не что иное, как «оманкурчивание» языка, забывающего о том, что лексический смысл слова «поднять» и заключается в «движении вверх».
Но и Шарль Балли в Общ. франц. языкозн ., § 234, определил monter en hautкак «порочный» плеоназм.
в122: Мнимая избыточность.
Да, легко прийти к мнению, что подниматься) вверх/наверхи подобные сочетания избыточны: подъем вниз — contradictio in adjecto, подниматьзначит, скажем, двигать вверх.Это словосочетания с повтором видового отличия. Но вот другое мнение: Поднимать вверхзначит то же, что поднимать,поэтому вверхздесь ничего не значит: как если х + у = х, то у = 0. Но при внимательном разборе оказывается мнимой и избыточность таких сочетаний и пустота их зависимого слова. — С мнения об избыточности сочетаний вроде подниматься наверх, высказанного в студенческой заметке (май 1970), начались мои занятия толкованием слов. Я начал с того, что принял изменчивое главное значение слова за единственное, неизменное. Через вверхтолкуется поднимать«само по себе», а в сочетании с отличием собственного значения у него уже несобственное значение. Повтора внутреннего отличия вовне нет и не может быть, чтó вышло наружу и стало при слове, того уже нет внутри слова (ср. о таких повторах Аристотель. О софистических опровержениях , 13 и 31). Второе мнение, будто вверхничего не значит, которое я тоже обдумывал, тоже предполагает неизменность значения слова в сочетании с собственным отличием. Но в таком сочетании полнозначно не поднимать,а вышедшее из него для усиления вверх(этому не противоречит странное место у Пильняка: аэропланы будут снабжены вторым пропеллером на спине, при помощи которого они будут подниматься и опускаться ввысь, без всякого разбега— О'кэй. 31. где, скорее всего, и опускаться— небрежная вставка): «ничего не значит», как и «contradictio in adjecto», имеет оценочный смысл, арифметическая теорема тут ни при чем. Это был для меня хороший урок.
