Клаудия улыбнулась. Высокая и очень худая, она сутулилась, и это придавало ей сходство с луком для стрельбы. Седые волосы Байер были гладко зачесаны назад, на носу водрузились очки в слишком большой черепаховой оправе. В сером брючном костюме с кружевной белой блузкой, она почти в два раза превосходила размерами высокого, худощавого мужа, профессора французской истории.

— А сколько мы должны собрать к концу кампании? — спросила она.

— Три миллиона четыреста тысяч, — терпеливо ответил Гарт, зная, что ей отлично известно, сколько денег нужно каждому, кто работает в университете, какое время года ни возьми. — Тогда всего у нас будет пятнадцать миллионов, и нам не придется просить еще, пока мы не решим расширяться дальше.

— И для этого пришлось устраивать столько светских приемов, — задумчиво произнесла Клаудия.

— Все эти расходы предусмотрены в смете. Мы ее не превысили.

— Знаю. Но все равно смета уж больно большая. Но сегодня вечер, похоже, получился на славу. Ты хорошо придумал насчет аквариума.

— Это не моя заслуга, — ответил Гарт, переводя взгляд на Сабрину.

— Ах, вот оно что! — Клаудия кивнула. — Мне всегда были по душе мысли, приходившие в голову Стефани. Стефани, завтра во время ленча я вам позвоню. Мне хотелось бы кое о чем поговорить. Или позвонить вам в магазин?

— Да. Если меня не будет, Мадлен подойдет к телефону. Я бы с удовольствием пообедала, наш последний обед мне очень понравился.

— Вот и отлично. — Она быстро отошла и решительно направилась к группе гостей, внимательно наблюдавших за стайкой морских чертей. Их чешуя сверкала и переливалась, словно неоновые огни, и они плавно двигались в темной воде.

— А что она имела в виду, говоря об очень большой смете? — поинтересовалась Сабрина.

— Да то, что мы тратим много денег, чтобы выручить много денег. Ей хотелось бы, чтобы траты были поменьше, а выручка оставалась такой же. Я бы так и сделал, если бы это было в моих силах, но пока я не знаю другого способа заставить человека выписать чек на шести- или семизначную сумму, если не задобрить его перед этим.

— Этим должна заниматься Клаудия. Тебе же следует думать о науке и руководстве институтом, а не о том, как выклянчить деньги, обходя со шляпой по кругу.

— Она этим и занимается, и в этом ее никто не превзошел. Дело здесь в том, что те, кто выписывает чеки на такие суммы, как правило, хотят взглянуть на человека, который будет тратить эти деньги. Я их понимаю. Ты сегодня прекрасно выглядишь. Золотистый цвет тебе очень идет, и мне нравится твоя прическа. Ты подстригла волосы, да? Такое впечатление, что они стали короче.

Она засмеялась.

— Я на самом деле подстриглась, они стали короче, и я рада, что тебе нравится. — Однако это был напускной смех: она почувствовала внезапный прилив грусти и чуть не задохнулась от нахлынувшей боли. Длинные волосы были у Стефани. Обе сестры всегда носили волосы свободно падающими на плечи, а когда одной хотелось заплести косу или заколоть волосы шпильками, то другая поступала так же. С какой стати я подстриглась, мелькнула у нее мысль. Первый раз я подумала об этом в январе, словно зная, что так и надо сделать. Но с какой стати именно так, а не иначе? Почему я была так уверена, что поступаю правильно?

— Любовь моя, — нежно окликнул ее Гарт.

— Прости. — Она дотронулась до его руки. — Я задумалась, но совсем не хотела забывать про тебя.

— Я так и понял, это выше твоих сил. Пожалуй, нам нужно уйти отсюда, как по-твоему?

— Прекрасная мысль.

Однако устройство приема лежало на Гарте и Клаудии Байер, и поэтому им пришлось остаться, вытерпев сначала ужин, потом краткие речи собравшихся. После всего начались танцы.

— Влипли, — сказал Гарт, кружась с Сабриной в плавном ритме танца у самого края танцплощадки. — Я не могу уйти раньше Клаудии.

Сабрина крепче обхватила его рукой за плечи.

— Обожаю с тобой танцевать. Я так счастлив. Кажется, мне больше ничего и не надо.

— Я тоже счастлива. И мне ничего не надо, только быть с тобой.

Они продолжали молча танцевать.

— Хотя иной раз я скучаю по «Амбассадорз», — медленно, чуть задумчиво сказала Сабрина, зная, что Гарту не нравится, когда разговор у них заходит о прошлом. — В Европе увлечение антиквариатом сродни помешательству. И там такая жестокая конкуренция в этом бизнесе, не то, что здесь.

Гарт удивленно вскинул брови.

— Ты считаешь, что жизнь у тебя недостаточно насыщена?

Она засмеялась.

— Еще чего! Но, знаешь, Гарт, я на самом деле часто думаю об «Амбассадорз». По-моему, мне следует туда съездить, хоть на несколько дней. Последний раз я была там два месяца назад. Тогда было Рождество, и дел было невпроворот… Так или иначе, у меня складывается впечатление, что мне стоит там бывать не реже, чем раз в два месяца.

— Ты что, не доверяешь Николасу и Брайану?

— Брайану я доверяю, он уже достаточно давно у меня работает. А вот с Николасом мне работать не доводилось, к тому же столько событий — сначала объединение его магазина с «Амбассадорз», а потом — с «Коллектиблз» в Эванстоне, что волей-неволей возникает ощущение, будто начинаешь все сызнова. Не думаю, что по-настоящему могу руководить их работой, если не стану там бывать, по крайней мере время от времени. Хочется, чтобы все было как следует. Для меня это много значит.

— Я знаю. Да, конечно, тебе надо поехать. А остановиться можно будет в своем доме, так тебе будет уютнее.

— И вот еще что… Миссис Тиркелл. Я решила забрать ее сюда, Гарт. Там ей нечего делать и…

— Забрать сюда?

— Либо забрать сюда, либо отпустить на все четыре стороны, а этого мне бы не хотелось — ведь она работает у меня еще дольше, чем Брайан. А почему бы нам не взять человека, чтобы он заботился о доме и обо всех нас? Ты знаешь, как здорово она справляется со своими обязанностями, с ней дела пойдут намного легче.

Музыка смолкла, и они замерли на месте, легко касаясь друг друга. Гарт посмотрел за спину Сабрины, на других танцующих.

— У нас много злых языков. Начнут болтать, что кто-то из профессоров живет лучше, нежели принято.

Сабрина застыла от неожиданности.

— А кто решает, кому и насколько хорошо следует жить?

— Никто, ты же сама знаешь. Это своего рода неписаное общепринятое правило, с которым все считаются. К тому же это не всегда плохо…

— Значит, все члены коллектива вынуждены подчинять свою жизнь этому правилу, так что ли? А если я взяла Хуаниту на работу не на одни сутки, а на двое, или подала к столу вино получше, или купила себе машину получше, то эти злые языки будут болтать невесть что? Тогда нам на крыльцо приколотят дощечку, насылая проклятья на дом, да?

— Послушай, не я все это придумал. Это часть мира, в котором мы живем. К тому же не всегда нужно видеть в этом одно плохое. Живя в коллективе, нельзя относиться к окружающим свысока или давать им повод так думать. У меня в жизни есть дела поважнее, чем разбирать сплетни людей с оскорбленным самолюбием. Не хочу сказать, что все это неизбежно, но…

— Ты сказал: «В коллективе масса злых языков…»

— Да, так уж вышло. Нельзя сказать наверняка, что так будет и на этот раз, но исключать этого нельзя. А с какой стати испытывать судьбу? Враждебность — не лучшая атмосфера для того, чтобы заниматься научными исследованиями и строительством нового института, особенно если люди, проявляющие по отношению к тебе враждебность, знают, что им в жизни никогда не иметь тех денег, что имеем мы.

— Гарт, но ведь это же смешно! Я просто ушам своим не верю! Если кто-то не может позволить взять домработницу на все время, не нужно делать из этого трагедии. Вот и все. Ни характер, ни наличие способностей к науке тут ни при чем, это лишь говорит о том, что у разных людей на счетах в банке лежат разные суммы. А мы ведь не оцениваем людей по их счетам в банке. Я, во всяком случае.

Они немного отошли от танцплощадки и оказались в укромном уголке. Они стояли совсем рядом, так что их головы почти соприкасались, и говорили не повышая голоса. Оба ощущали внутреннее напряжение, теперь они могли поговорить спокойно, не опасаясь, что их прервут.