— Сабрина?

Она подняла голову и увидела Макса, смотрящего на нее.

— Извини. Я не слышала, что ты говорил.

— Ты снова грезишь наяву.

В комнату вошла мадам Бессе, и он вскинул голову.

— Вас спрашивает какой-то мужчина. На вид очень серьезный, очень энергичный. Он называет себя отцом Шалоном, хотя по виду никак не скажешь, что он — священник. Он сказал, что подождет, пока вы кончите обедать.

— Нет, проводите его сюда, он пообедает вместе с нами. Это мой очень близкий друг, — пояснил Макс, обращаясь к Стефани. — Я давно хотел, чтобы ты с ним познакомилась.

Стефани подняла голову, когда в комнату вошел мужчина невысокого роста, худощавый, с аккуратно подстриженной каштановой бородкой, в которой уже начала пробиваться седина, темно-карими, близко посаженными глазами и тонким носом. Он склонился в поклоне над ее рукой.

— Очень приятно с вами познакомиться. Макс часто говорит о вас.

— Присоединяйся, — пригласил Макс. — Мадам Бессе сейчас принесет еще одну тарелку.

— Спасибо. — Робер уселся на свое место, не сводя глаз со Стефани. Еще очень молода, подумал он. Сколько ей лет? Тридцать? Скорее тридцать один или тридцать два. Хрупкая фигура, отлично держится; может быть, она раньше занималась спортом. Одежда, которая была на ней, показалась ему знакомой: белый джемпер с высоким завернутым воротником и голубые джинсы, которые Макс купил ей, когда ходил по магазинам в Марселе. Робер тогда сопровождал его, его забавляло, с какой уверенностью Макс ориентировался в размерах и фасонах: видно было, что он знал, как нужно одевать женщину.

Но больше всего Робера поразила ее красота, трепетная красота, которую оживляли любопытство и ум, читавшиеся в глазах. Пока он помогал перевозить ее в Марсель, у него мелькнула мысль, что, наверное, когда-то она была красива. Теперь же глядя на нее, он как бы рассматривал полотно Боттичелли в галерее Уффици или одну из роскошных женщин, изображенных на картинах Тициана в Лувре. Он чувствовал: ее красота неудержимо влечет его и вызывает острое желание приникнуть к ней, хоть отчасти вкусить ее совершенства, верить, что только потому, что она существует, можно избавить мир от боли, горя, страданий. Он внезапно поймал себя на мысли, что молчание затягивается, и сказал:

— Я очень рад, что вы так заметно поправились.

Стефани вопросительно посмотрела на Макса.

— Робер сопровождал нас по дороге в Марсель и в больницу, — объяснил он.

— И ни за что бы не взялся предсказать, что вы поправитесь так быстро. Насколько я вижу, кровоподтеки почти исчезли. А рана на голове вас не беспокоит? Нас это тогда здорово напугало.

Стефани машинально дотронулась до шрама на лбу, который закрывали волосы.

— Сейчас он уже не так заметен. Я чувствую себя намного лучше.

— И начинаете уже кое-что вспоминать, не правда ли?

— Нет. — Она бросила быстрый взгляд на Макса. Ты же обещал, что не будешь…

— Я сказал только одному Роберу, потому что он наш очень близкий друг. Больше мы никому ничего не будем говорить, обещаю.

— Наш близкий друг? — Стефани помолчала, пока мадам Бессе поставила перед Робером тарелку, разложила столовый прибор и рядом поставила кастрюльку, чтобы он сам мог себе положить столько, сколько захочет. Макс налил в его бокал вина, а Робер отломил кусок от каравая хлеба, лежавшего в центре стола.

— У нас с Робером кое-какие общие дела, — сказал Макс. — Тебе, пожалуй, это будет неинтересно. Но…

— Почему мне будет неинтересно?

— Ну, когда-нибудь, может, это тебя и заинтересует, но только не сегодня. Так или иначе, жизнь у Робера сложилась весьма необычно. Может, он сам тебе о ней расскажет.

— Если, конечно, мадам это заинтересует, — вставил Робер.

— Ах, только не называйте меня мадам, — сказала Стефани. — А то я себя чувствую как-то неловко.

— Благодарю. Тогда я буду звать вас Сабрина. Просто изумительное имя. И если вас на самом деле это интересует…

— Да. — К своему удивлению, она действительно заинтересовалась. Впервые с тех пор, как она оказалась в этом доме, у нее пробудился интерес к чему-либо. До этого она не раскрыла ни одной из книг, которые стояли в библиотеке, не читала ни «Фигаро», которую почтальон каждое утро оставлял у порога, ни «Мадам Фигаро» — отпечатанный на глянцевой бумаге журнал — приложение к номеру в пятницу. Иной раз, особенно в те дни, когда был открыт рынок, возникала мысль отправиться в Кавайон, однако Макс говорил, что ехать туда им еще рано, а она не считала это настолько важным, чтобы настоять на своем.

Но сегодня за окном завывал ветер, в комнате, где они обычно завтракали, было тепло и уютно, и мысль о том, чтобы поговорить не с врачом или с медсестрой, не с Максом, а с кем-то другим, была ей приятна. Сегодня вместо глубокой грусти, которая камнем лежала на сердце, и кошмарных видений пустоты, преследовавших ее по ночам, она чувствовала возбуждение при мысли, что жива, и от души радовалась этому. Она улыбнулась Роберу. Он ей нравился. На нем были вельветовые брюки, рубашка с открытым воротом и темно-синий свитер. Небрежно подстриженные волосы падали на воротник. У него был вид школьника.

— Сколько вам лет? — спросила Стефани.

— Сорок один, — быстро ответил он. — В следующем месяце будет сорок два.

— Вы выгладите моложе.

— Я чувствую себя моложе. Может быть, потому, что раз в неделю, сев на велосипед, поднимаюсь на вершину горы Венту. Может, как-нибудь составите мне компанию?

— Не уверена, что умею ездить на велосипеде.

— Самый простой способ выяснить, так это или нет, — сесть на велосипед и крутить педали. Если окажется, что вы не умеете, я с удовольствием вас научу.

Стефани посмотрела на Макса.

— Я бы хотела попробовать. Ты не против? Можно мне купить велосипед?

— Конечно, если тебе хочется. Подождем, — сказал он, обращаясь к Роберу, — пока она не будет достаточно хорошо себя чувствовать.

— Она и так уже достаточно хорошо себя чувствует, чтобы кататься на велосипеде по здешним местам. Скажем, проселочные дороги среди виноградников и вишневых садов — на них никого нет, за исключением одного дня в неделю, когда там проезжает почтальон на своей машине, — даже тебе это вполне под силу.

Макс улыбнулся.

— А я-то думал, ты уже отказался от мысли сделать из меня спортсмена. Если Сабрине хочется кататься на велосипеде, мы его купим.

У Стефани было такое ощущение, словно она сидит между двумя взрослыми. Они знали все, она — ничего. Она мысленно представила: вот, свернувшись калачиком, она устроилась посредине, чтобы они вдвоем о ней заботились. Но вдруг, повинуясь какому-то странному порыву, она почувствовала уколы страха. Не обращайся со мной, как с ребенком.

Однако по большому счету она на самом деле была ребенком. У нее не было прошлого, не было опыта, который позволил бы ей приноравливаться к обстоятельствам, быть хозяйкой самой себе и принимать решения, закладывающие основы на будущее.

«Тогда буду притворяться», — подумала она и сказала, обращаясь к Роберу:

— Вы собирались рассказать мне свою биографию.

— Это я как раз и хочу сделать. — Вытерев тарелку куском хлеба, он допил вино, остававшееся в бокале, и откинулся на спинку стула. — Мой отец был пиратом. — Он улыбнулся, заметив озабоченное выражение на лице Стефани. — Это меня самого забавляет, но в детстве он так и говорил мне и братьям, что был пиратом, который плавал далеко в открытом море. На самом же деле все обстояло куда проще: он был умным и довольно ловким вором, который работал стюардом на роскошных лайнерах одной пароходной компании. Роста он был небольшого, но на редкость приятной внешности и крепкого телосложения, и не было человека, которого он не мог расположить к себе; ни тогда, ни впоследствии мне не доводилось встречать никого, кого все так любили, даже обожали, если уж на то пошло. Включая, разумеется, жену и шестерых сыновей.

— Этого я не знал, — сказал Макс. — Шестеро мальчиков. А девочек не было?