— Ты не можешь так просто взять и уйти, когда я с тобой разговариваю.
— А вот и могу, причем когда захочу! Боже мой, Макс, я только начинаю входить во вкус жизни, а ты пытаешься заставить меня спасаться от нее бегством. Не буду! Я хочу оставаться здесь. Здесь мой дом, я люблю его, привыкла к нему,и сейчас для меня нет ничего важнее, чем находиться в окружении того, к чему я привыкла. Из-за того, что я когда-то отправилась в Китай и решила попробовать пожить другой жизнью, еще не следует, что я так буду делать и впредь! Это было просто… МАКС!
Она уставилась на него безумным взглядом. В ушах звенело. Попробовать жить другой жизнью. Что это значит? Что это значит?
— Макс, я что, была в Китае незадолго до взрыва?
— Понятия не имею. Если и была, то никогда мне об этом не рассказывала.
— С какой стати мне туда ехать? Макс, помоги мне! Разве я не рассказывала о себе ничего такого, что заставило бы меня туда поехать?
— Нет. И я не верю, что ты туда ездила. Может быть, кто-то из твоих друзей… или ты сама только думала об этом.
— Нет, я была там, — решительно заявила она. — Спасалась бегством. — Но больше она ничего не знала; туман обступил ее со всех сторон, и тщетны были попытки прорваться сквозь него — ничего не осталось. Разочарованная, она освободилась от Макса и направилась к двери.
Макс остановил ее.
— Ты никуда не уйдешь. Мы еще не закончили разговор.
Она заметила в его глазах какое-то новое выражение: страх, мелькнула мысль, или волнение. Испытующе глядя на него, она заметила новые, более глубокие морщины. Если бы не борода, выражение его лица, пожалуй, можно было бы назвать угрюмым. Ему же шестьдесят лет, подумала она; наверное, непросто задумывать переезд в другую страну, изменение всей жизни в шестьдесят лет. Особенно когда ты один.
И тут она вновь почувствовала, что не в силах рассказать ему про Леона. Ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Пусть он едет один, зная лишь часть правды, зная, что она не может примириться с неопределенностью жизни на новом месте или с жизнью в постоянных бегах. Пережить это ему будет куда легче, чем то, что она полюбила другого.
Она снова покачала головой.
— Я никуда не уеду из Кавайона. Здесь есть все, что мне нужно.
— Ты ведь даже не знаешь, что тебе нужно. Ты пока вообще ничего не знаешь.
— Я уже достаточно узнала для того, чтобы понимать, что мне нужно.
— Но все в жизни не вечно, неужели ты этого не понимаешь? То, что тебе кажется постоянным, существует только сегодня. Завтра, на следующей неделе, в следующем месяце все уже будет другим.
— Да, это у тебя такая жизнь. И я тебя понимаю. Но я на самом деле верю в то, что есть нечто вечное и постоянное. Этот город, мои друзья, этот дом, эта…
— Этого дома у тебя больше не будет.
— Ты что, отнимешь его?
— Ты не сможешь содержать его сама.
— А-а… Ну что же, подыщу себе что-нибудь поменьше. Робер или… Жаклин мне помогут. А если она решит, что я не смогу работать у нее полный рабочий день, то найду себе еще что-нибудь. А мадам Бессе всегда сможет подыскать себе новое место, ведь она тут всех знает.
— Ты должна быть при мне. — Уловив мольбу в своем голосе, он молча выругался про себя. Макс Стювезан никогда никого ни о чем не умолял. Он отвернулся, поглядел в окно и вдруг увидел на террасе мужчину в кожаной куртке и шляпе с опущенными полями, которого они видели во дворе церкви. Тот стоял, прислонясь к дереву и закуривая. Отшвырнув спичку, он поднял голову и поймал на себе взгляд Макса.
— Господи, это она. Эта чертова девчонка Робера во всем виновата, мать ее… — Он решительным шагом направился к двери. Выйди им навстречу, покажи, что ты их не боишься.
— Что вы там делаете, черт побери? Убирайтесь! Марсель! — крикнул он, и из-за угла дома показался садовник. — Прогони вон того типа, он либо заблудился, либо перебрал лишнего. А потом запри ворота на замок.
Сунув руки в карманы, он круто повернулся.
— Извини.
— Что ты имел в виду? Какая девчонка? — Стефани испугалась, услышав ярость в его голосе и уловив страх.
— Сабрина, послушай меня. У нас мало времени. Я уже все продумал, я готов ехать, и ты поедешь со мной. Ты моя жена, ты должна быть со мной. Здесь нас ничто не держит. Ты держишься за Кавайон, потому что, кроме него, ничего больше не знаешь. Ты словно ребенок, который только и знает, что свою колыбель. Любой уголок мира может стать домом, устроиться можно где угодно, причем ничуть не хуже. — Он встал у двери и, не двигаясь с места, протянул к ней руку. — Поедем со мной. Я люблю тебя и позабочусь о тебе. Ты моя жена, Сабрина, ты должна быть со мной. Я дам тебе все, что ты захочешь, сделаю так, что ты будешь счастлива. Сабрина, я обещаю, что сделаю тебя счастливой. Мы с тобой будем жить счастливо.
— Нет. — Напрягшись всем телом, Стефани сидела на подлокотнике кресла. Когда в его голосе послышались умоляющие нотки, она ощутила жалость к нему, потому что знала: он никогда никого ни о чем не просит. Она испугалась за него, понимая, что его внезапно охватило отчаяние. Но, с другой стороны, Стефани почувствовала, что он чужой ей, и она не хочет иметь с ним ничего общего.
— Ты говоришь так, как будто я тебе принадлежу. Но это не так, и я не должна быть все время при тебе. Мне не нравится жизнь, которую ты избрал для себя, Макс.
— И не нужно, чтобы она тебе нравилась. Тебе не нужно даже ничего знать о ней.
— Если бы я осталась с тобой, я бы согласилась со всем этим, потому что жила бы на заработанные тобой деньги. Я не могу принимать в этом участия, Макс, не хочу и не буду. Я не могу жить, все время думая о побеге, скрываться, оглядываться…
— Черт побери, неужели ты не понимаешь, что я сейчас уеду? — Он разозлился на нее: она перечила ему, отказывалась принять его доводы, отвергала его любовь. — Мы не в бирюльки играем, Сабрина, все это очень серьезно, и я действительно уезжаю. Понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, что для тебя значит остаться одной? Ты и понятия не имеешь, что это значит.
— Я остаюсь не одна.
— Ты полагаешься на Робера…
— Я полагаюсь на саму себя.
— Тебе это не по силам.
— Нет, по силам! Хватит твердить, что мне это не по силам! Ты всегда пытался сделать так, чтобы я была зависимой от тебя, Макс, и я это знаю. Ты никогда не хотел, чтобы ко мне вернулась память, ты хотел, чтобы я всегда была маленькой девочкой, которая во всем будет полагаться на тебя. Но я не маленькая девочка и никогда больше не позволю, чтобы ты смотрел на меня как на маленькую девочку. Ты прав, мы с тобой не в бирюльки играем, и все это в самом деле очень серьезно.
Он подождал еще минуту, сердито сверкая глазами, потом круто развернулся и вышел. Стефани осталась неподвижна, но ее била дрожь: волнение Макса передалось и ей. Воцарилась тишина, словно после бури. Постепенно она успокоилась и перестала дрожать. Все кончено. Теперь я смогу полагаться только на себя.Вскоре они с Максом расстанутся и, возможно, больше никогда уже не встретятся. Ей вдруг стало грустно. Он ведь был добр к ней, они неплохо жили под одной крышей. Но, вспомнив все, что ей пришлось выслушать и узнать сегодня утром, она перестала грустить и хладнокровно представила себе момент расставания, как она пожмет ему руку и в последний раз поцелует его.
Однако ей не пришлось жать ему руку и целовать на прощание. Остаток дня он провел у себя в кабинете, запершись на ключ, а утром, когда она проснулась, его уже не было. Было пять часов утра, она поставила будильник на это время, потому что уже давно хотела съездить на велосипеде на вершину горы Венту, а отправляться туда нужно было пораньше, до дневной жары.
Мадам Бессе хлопотала на кухне, замешивая тесто для хлеба.
— Месье, наверное, уехал рано утром, мадам. Я пришла совсем недавно, а его уже не было. Он надолго уехал?
— Не знаю. — С чашкой кофе Стефани стояла на кухне и вдруг почувствовала, будто земля уходит из-под ног. Он уехал. Но не в командировку, как бывало уже много раз. Нет, он уехал далеко, за тысячи миль, и останется там. Теперь она одна. Нет, не одна, тут же мысленно оговорилась она, но она чувствовала, какая пустота царит в доме, в этих комнатах с высокими потолками, среди мебели, которую она покупала и расставляла на протяжении последних месяцев, в саду, где распускались осенние цветы, на прибранной кухне с полновластной хозяйкой — мадам Бессе.
