— Я так не думаю. Мне нравится Кавайон, здесь ведь мой дом. Это единственный дом, который у меня есть.

— У тебя будут и другие. Мы с тобой сами об этом позаботимся.

— Мне не нужны другие.

— Может получиться так, что выбирать тебе не придется.

Стефани вырвала руку.

— Нет, я буду выбирать сама. — Они подошли к воротам, и Макс хотел было уже войти.

— Может, постоим здесь? Почему обязательно нужно идти?

Он взял ее за руку.

— Ближе к дому я чувствую себя спокойнее.

— А я нет, — Стефани задумалась о Леоне: вот они ласкают друг друга под сенью деревьев неподалеку от Сен-Сатюрнина, вот завтракают на солнечном берегу Сорг, а река лениво катит мимо них свои воды; вот проезжают на велосипедах мимо причудливо переплетенных побегов виноградников, сгибающихся под тяжестью гроздьев. Леон был для нее свежим воздухом, солнечным светом, серебристым серпом луны, теплой, влажной землей. А когда они бывали вместе, они были словно плоть от плоти земли, черпая силы у нее и друг у друга. Макс — это совсем другое. Это — недомолвки, замкнутость, тайные козни, искусственность. Макс не был плотью земли, потому что чувствовалось: он полон решимости заставить ее служить себе.

Войдя в гостиную, он присел на диван и подвинулся, приглашая сесть Стефани, но она пристроилась на подлокотнике кресла.

— Я никуда не уеду из Кавайона, Макс.

— Нет, уедешь. — Он выдержал ее взгляд, словно желая подчинить ее своей воле. — У тебя же нет никого, кроме меня. Неужели ты думаешь, что та женщина в магазине будет нянчиться с тобой до бесконечности, пока ты не овладеешь профессией? Неужели ты думаешь, что во всем городе найдется человек, которому не все равно, жива ты или нет.

— Роберу не все равно.

— Робера тут может и не оказаться.

Вскинув голову, она пристально посмотрела на него.

— Робер что, тоже уезжает из Кавайона?

— Не сейчас. Но, возможно, ему придется уехать.

— Почему?

— У него есть свои на то причины.

— А какие причины у тебя?

Подойдя к бару, Макс наполнил бокал. Стефани удивленно вскинула брови.

— Ты же не пьешь спиртного по утрам.

— А сегодня что-то хочется выпить.

— Это потому, что тебе не хочется отвечать на мои вопросы. Макс, скажи мне все, что считаешь нужным. Нельзя же все время откладывать. Я должна все знать. В том числе… — неожиданно для себя добавила она, решив вдруг, что их разговор развивается как бы по заранее написанному сценарию. — …и то, каким образом ты зарабатываешь деньги.

Судя по тому, как он искоса взглянул на нее, она застала его врасплох.

— Ты что, не веришь тому, что я говорил тебе раньше?

— Нет. Ну разве что отчасти. Но я никогда не верила, что ты рассказываешь мне все до конца. А теперь хочу, чтобы рассказал.

Выдержав паузу, он пожал плечами.

— Ну что ж… — Снова подойдя к креслу, он сел и принялся внимательно разглядывать свой бокал. — В Марселе есть один человек, который работает на меня. Он художник, великолепный гравер, который…

— Как его зовут?

Макс снова помедлил.

— Эндрю Фрик. Поскольку я отвечаю за его безопасность, это имя никогда больше не должно упоминаться.

— Отвечаешь за его безопасность? Он скрывается от полиции?

— И от нее в том числе. Эндрю изготавливает клише для печатания денег. Причем превосходного качества. А я продаю эти деньги в громадных количествах клиентам по всему миру. Одни используют их для собственных нужд, другие — чтобы свергнуть правительство в своих странах посредством подрыва национальной валюты, третьи — чтобы вызволить заключенных из тюрем, снабдить оружием свои армии. А, бывает, на них строят, строят и школы.

— Ты изготавливаешь и продаешь фальшивые деньги. — Ей вспомнились: запертый на ключ письменный стол, постоянная замкнутость Макса, собственные догадки о чем-то противозаконном. В горле у нее стоял комок. Внезапно в голову пришла мысль, и она спросила:

— Как же ты переправляешь эти деньги?

Он не ответил, и, помедлив, она ответила сама:

— Под видом грузов. Вместе со строительной техникой.

— Да.

— Ты занимаешься контрабандой.

— Да.

— Почему?

— Потому что суммы настолько крупные, что везти их с собой слишком неудобно, а в багаже их могут обнаружить таможенники…

— Нет, я хотела спросить, почему ты этим занимаешься? — Она посмотрела на него, пытаясь угадать, о чем он думает. Она прожила с ним больше восьми месяцев, и была рада, что между ними появилось доверие, что всегда можно положиться на него. Но она никогда не имела ни малейшего представления о том, что у него на уме. Взгляд его серых глаз был неизменно бесстрастен и непроницаем даже тогда, когда они любили друг друга.

— Почему, Макс? Ведь на самом деле тебе это не нужно, не правда ли? Неужели нельзя заработать столько же или, если уж на то пошло, достаточно много денег для того, чтобы хватило на жизнь, не занимаясь чем-то противозаконным?

Подойдя, он взял ее руки в свои и, повернув ладонями кверху, поцеловал.

— Я люблю тебя, Сабрина. Благодаря тебе эти месяцы стали лучшими в моей жизни. Ты помогла мне понять, что такое дом. Помогла обрести свое место в жизни. Ты — самая красивая и загадочная женщина, которая у меня была, и, где бы я ни был, чем бы ни занимался, я хочу, чтобы ты всегда была рядом.

— Так почему ты занимаешься этим? — снова спросила она. Тон у нее был отчужденный.

Он помедлил с ответом, потом еле заметно и чуточку грустно улыбнулся.

— А потому, дорогая моя, что контрабанда — единственное, что я умею. Я привык так жить, просто это получается у меня лучше всего.

— Но это же смешно! Ты ведь столько всего знаешь, ты мог бы заниматься чем угодно.

— Значит, это больше всего мне нравится.

— Поэтому у тебя сейчас неприятности, да? Что, полиция что-то пронюхала? Или еще кто-нибудь из тех, кто может тебя разоблачить. Поэтому ты и хочешь уехать из Кавайона.

— Отчасти.

— Может, есть еще какая-то причина? Что ты еще натворил? Ты… — От волнения она запнулась. — Ты никого не убил?

— Нет. — Чувствуя, что разговор получается какой-то дурацкий, Макс рассердился. Он не мог сказать ей всей правды даже теперь, когда был к этому готов, потому что любил ее. Не мог рассказать ей ни о Дентоне, ни о том, что сейчас ей угрожает опасность, потому что Дентон однажды уже пытался убить их. Ибо сделать это — значило бы рассказать ей все о Сабрине Лонгуорт, рассказать о прошлом, которое он от нее скрывал.

— Нет, я никого не убивал, да и вообще не уверен, что способен на убийство. Мы уедем из Кавайона, потому что вынуждены это сделать, потому что этого требуют мои дела.

— Это не так. Ты просто спасаешься бегством. Но ты же все время будешь спасаться бегством, не правда ли, и прятаться по чужим домам, вместо того чтобы чувствовать себя свободным человеком? Обстоятельства каждый раз будут складываться так, что тебе придется спасаться бегством и скрываться. Я в этом участвовать не желаю. Если бы мне хотелось уехать из Кавайона, то не для того, чтобы спасаться бегством вместе с тобой.

— Об этом и речи нет. Мы купим новый дом, устроимся на новом месте. Мы будем вместе. Господи, Сабрина, пока мы вместе… — Посмотрев на нее, он вдруг до боли отчетливо ощутил то, что они будут вместе, — недостаточно веский для нее довод. Но продолжал говорить, стараясь внушить ей свои мысли.

— Я вот что подумал… Может, нам обосноваться в Калифорнии, скажем, в Лос-Анджелесе? Там есть горы, где ты сможешь кататься на велосипеде, есть пустыня, океан. Причем там все это куда грандиозней, чем здесь. Или в Рио-де-Жанейро. У меня есть там знакомые, и они, пожалуй, смогут устроить тебя в какой-нибудь антикварный магазин или помогут открыть собственный. У нас будет новый дом. И мы будем вместе.

Стефани покачала головой. Она попыталась было встать, но Макс, не выпускавший ее рук, удержал ее, и она осталась сидеть.

— Я что, пленница? — сердито спросила она.