Даймонд негодующе вздернула подбородок.

— Какая нелепость! Эти тормоза в десять раз надежней, чем старые ручные. Они спасли жизнь сотням тормозных кондукторов. — Девушка подошла ближе и сняла с полки главные тормозные цилиндры. — Во всяком случае, здесь вы видите новые, улучшенные тормоза.

— Новые, улучшенные? — Он скептически фыркнул.

— Мистер Вестингауз добавил в устройство нагнетания давления новую систему клапанов, так что последние вагоны получат такую же тормозную силу, как двигатель и тендер. К тому времени, когда они будут установлены на всех новых вагонах и двигателях и заменят старые тормоза в уже существующих вагонах…

— Мистер Вестингауз еще больше разбогатеет, — закончил за нее Беар. — Послушайте… все нововведения, которые внедряют эти тупоголовые вашингтонцы, только повышают стоимость железных дорог.

— И позволяют железнодорожникам получать большие прибыли, — твердо заявила она.

Беар с трудом удержался от резких слов. Он сердито оглядел ее роскошную обстановку. При всех своих познаниях в железных дорогах она имела весьма ограниченный опыт по этой части. Возможно, видела, как могущественная компания «Би энд Оу» прокладывает колею по уже существующей мэрилендской дороге или по ровной сельской местности Тайдуотера, но она абсолютно не имела понятия о том, что значит строить железную дорогу в нецивилизованных условиях.

— Скажите мне, мисс Вингейт, — в его голосе слышались свирепые нотки, — сколько прибыли заслуживает человек, который вкладывает все свои сбережения в землю и оборудование, работает днями и ночами, прокладывая колею… летом — под палящим солнцем, зимой — на лютом холоде… по рыхлой почве и камням, которые не держат нужный уклон, а еще по враждебным холмам, врезаясь в гранитную толщу… работает, несмотря на нехватку людей и оборудования, набеги индейцев, которые не желают, чтобы на их землю пришел Железный Конь и разогнал их бизонов… работает, неделями недосыпая и не видя нормальной пищи? Борется с непогодой, стаями мух, плохой водой… орудует такими холодными инструментами, что к ним примерзает кожа… и такой горячей сталью, что ладони горят и покрываются волдырями? — Он замолчал ровно настолько, чтобы набрать в легкие воздух, и понизил голос до хрипоты. — Какая прибыль возместит человеку его кровь и пот?

Его пылкая убежденная речь не оставила у Даймонд сомнений в том, что все нарисованные им образы взяты из личного опыта. Он говорил не про какого-то абстрактного предпринимателя-железнодорожника. Он говорил про собственную борьбу с упрямой природой, враждебным населением и тяжелыми условиями труда. Она вспомнила виденную ею железную дорогу и попробовала представить себе такую же, только за тысячу миль от цивилизации… рабочие бригады из грубых, независимых парней… непроходимую местность… грозы, дефицит продуктов и длительное одиночество.

Глаза цвета расплавленной меди, смотревшие поверх ее головы, вдруг стали прозрачными, как балтийский янтарь. Она чувствовала то, что творилось в душе этого человека — гордого, упрямого и сильного, который вершил большие дела, такие как железная дорога… человека редкой породы, который, не щадя себя, прокладывал путь для своей мечты, поливая потом и кровью стальные ленты его величества Прогресса, охватившего весь континент.

В этот момент девушка поняла, что прикоснулась к самой сути Беара Макквайда. Он открылся ей с такой стороны, подступиться к которой она не смогла бы вовек.

— Человек, вкладывающий жизнь и душу в строительство железной дороги, руководящий рабочими бригадами с помощью собственной решимости, сражающийся с преступными элементами и неблагоприятными условиями… такой человек не ждет, что ему отплатят простой монетой.

— Вот как? — Он раздраженно хмыкнул. — Значит, вы полагаете, что зодчие нации должны бескорыстно тратить последний доллар на процветание страны? А как же тогда Корнелиус Вандербильт, Джей Гулд, Дж. П. Морган, Джон Уок Гарретт и Джеймс Дж. Хилл? Вы искренне думаете, что они шевельнули бы пальцем ради постройки железной дороги, если бы не ожидали солидных барышей? Чтобы делать деньги, нужно их иметь, мисс Вингейт. — Он наклонился к ней ближе. — Кому-кому, а вам-то это должно быть известно. Прогресс — очень дорогое удовольствие.

— В точности те же слова я сама говорила по самым разным поводам, — тихо произнесла она, разглядывая Беара. — Редкий момент, мистер Макквайд: мы с вами в чем-то пришли к согласию.

Ее мягкость тут же его обезоружила. Он приготовился к крупному спору, но не встретил никакого видимого отпора.

Они пришли к согласию?

Беар посмотрел ей в глаза, и его охватило странное чувство, будто он ступил в быстрый ручей Монтаны.

Внезапно тот факт, что в пылу разговора они стоят рядом, бок о бок, приобрел совершенно иное значение. Голова его пошла кругом от сладкого клубничного запаха — запаха ее тела.

— И в чем же именно мы с вами пришли к согласию? В вопросе прогресса? Или в вопросе железных дорог? Или… в чем-то еще?

— В вопросе прогресса, мистер Макквайд. Я искренне верю в прогресс.

— Беар, — напомнил он ей.

— Беар. — Дыхание ее участилось. — И в людей, которые двигают этот прогресс.

— Люди, которые двигают прогресс? — Он нагнул голову и озорно усмехнулся одним уголком губ. — А я вхожу в их число? Я тоже двигаю прогресс?

— Вы? — Она искала его взгляд, чувствуя на своих губах его теплое дыхание. — Я считаю вас одним из самых прогрессивных людей, которых когда-либо встречала.

«Бесстыдная кокетка!» — прошептал внутренний голос, призывая к благоразумию. Но сердце девушки стучало как молот, а кожа вдруг сделалась странно чувствительной.

Он слегка провел губами по ее губам, туда и обратно, загипнотизировав ее этим незавершенным поцелуем. Если поднять подбородок всего на какую-то долю дюйма, можно в полной мере вкусить блаженство, но ей хотелось продлить столь восхитительную неопределенность и неутоленность желаний, переживая новое для себя ощущение чуда.

Ей показалось, что ее закутали в теплое облако. Она чувствовала на своих губах его удивительно мягкие, восхитительно подвижные губы и плыла по волнам наслаждения.

От этого нескончаемого поцелуя кружилась голова. Все вокруг завертелось, дыхание сделалось прерывистым, колени ослабели.

Беар обнял Даймонд и привлек к себе. Ее грудь уперлась в его торс… тот самый — сильный, мускулистый, бронзовый от загара торс, который в последнее время не давал ей спать по ночам.

Радость росла и ширилась в глубине ее существа, подобно яркому мыльному пузырю. Его губы были такими мягкими и в то же время твердыми… такими требовательными и в то же время умоляющими… они давали и получали неизведанное счастье…

Голоса и суматоха из парадного вестибюля ворвались в сузившееся сознание Даймонд. Она вдруг вспомнила про Хардвелла и Анну, потом про Моргана, потом про слуг, а потом и про людей, толпившихся у главных ворот.

Должно быть, Беар тоже услышал шум. Он отпустил ее сразу, как только она стала вырываться. Даймонд повернулась, стараясь удержать равновесие, и со всего маху налетела на подлокотник дивана.

— Ой!

От удара она окончательно пришла в себя. Щеки ее горели и, наверное, были ярко-алыми. Вся дрожа, девушка остановилась на краю лестницы, чтобы успокоиться, выбрав такое место, откуда ее не могли видеть из вестибюля.

Знакомый голос позвал ее, и она виновато съежилась, узнав, кто это кричит.

— Да-а-аймонд! Ми-и-илая! Где-е-е ты?

Она шагнула из-за перил и увидела, что внизу стоит не кто иной, как Пэйн Вебстер, одетый в выходной костюм, явно оставшийся на нем со вчерашнего вечера: мятый пиджак, грязную рубашку с распахнутым воротом и отсутствующим галстуком. Он широко расставил ноги и согнул их в коленях для устойчивости. Позади него бедный Джефрис и один из конюхов героически пытались протолкнуть в открытые парадные двери огромный длинный сундук.

— Пэйн? — Она поспешила к нему, но остановилась в нескольких шагах, ощутив сильный запах спиртного, пота и табака.