Разину удалось взять города Царицын, Астра­хань, Саратов, Самару. Но либо не смог атаман справиться с «разгулявшимися» казаками, либо сам поддерживал их произвол, потому что извес­тно из исторических записей: «его люди чинили бесчинства и непотребства многие». Казаки страш­но мучили и убивали взятых в плен дворян, вое­вод и купцов, грабили их дома и разоряли лавки. И везде «наводили казацкий устой, говоря, что не надо в казну платить податей». И может быть, казаки одержали бы победу, но «не щадили вар­наки (преступники) и церковь божию». Русские люди всегда были богобоязненными. Конечно, глумление над христианскими святынями они не одобряли, а истязания духовенства и вовсе им «были противны», и, когда Стенька подошел к Симбирску и встретился с иноземным, состояв­шим из швейцарских и шотландских наемников войском Юрия Барятинского, боевой дух его лю­дей был сломлен, и он потерпел поражение. Его же братья по оружию «схватили атамана, связали и предали царю на суд и расправу». И сбылось предсказанное Титом: Степан Разин был казнен четвертованием, а само имя его было предано по­руганию. «С этой поры всех Разиных величать Дураковыми», — приказал царь. В рукописи есть упоминание о том, что Нилов был свидетелем каз­ни Степана Разина: «и смотрел он, как тело ата­мана рвали крюками, и ремни вырезали со спины, и жгли паклю на голове. И как потом разрубили на четыре части, а сердце вынули и скормили псам». Конечно же, Тита не могло обрадовать, что и это его предсказание оказалось верным. Вот что пишет его биограф: «Плакал он и убивался, что сказать — сказал, а уберечь не смог».

Встреча с Феодосием-греком, переписчиком церковных книг

Ко времени казни донского атамана Тит уже почти десять лет жил в Москве. «Нашел он себе место в посаде и стал там пользовать хворых». Как ему удалось поселиться среди свободных ремеслен­ников, которые «замкнули посады от пришлых», становится понятно из записей: «Прослышали они (посадские), что есть на Москве знатный лекарь, что все хвори как рукой снимает, и послали людей его сыскать и звать в посад. Тит согласился и стал у них жить». В те времена жить в посаде было вы­годно: хотя налоги были и велики, эти сообщества свободных людей имели своих представителей в Думе — выборных людей, без одобрения которых не принимались никакие законы. Так что можно сказать, что Титу повезло и наконец он смог жить, спокойно занимаясь любимым делом.

В этот-то посад и пришел однажды грек Фео­досий. «Много он (Феодосий) говорил посадским, что старые церковные книги неправедны, ибо пи­саны с ошибками и их повелели переписать. И по­казывал новые писания, говоря, что они правиль­ные». Чтобы понять, что имел в виду Феодосий, нужно снова обратиться к истории нашей страны.

В старину не было типографий, книги перепи­сывались вручную учеными монахами, которые жили при монастырях и епископиях. Это было осо­бое мастерство, считавшееся, как и иконопись, свя­щенным и богоугодным делом. Перед тем как при­ступить к переписке, монахи должны были не­сколько недель придерживаться строгого поста, после чего еще и «испросить благословление» у высших духовных чинов и только после этого на­чинать работу. Создание таких книг было делом непростым и длительным — иногда одну рукопись переписывали несколько лет. Малейшая описка или ошибка считались чуть ли не преступлением.

За подобную небрежность монахи жестоко наказы­вались: их «запирали в подвалы и требовали, что­бы они истязали свои тела». Тем не менее ошибки и описки все-таки встречались.

В 1551 году в Москве состоялся собор русского духовенства, названный Стоглавом, потому что на нем были приняты 100 глав постановлений Пра­вославной церкви. Один из новых законов требо­вал, чтобы духовенство принимало меры к исправ­лению плохих книг: «сами бы правили, сличая с хорошими». В то же время первопечатник Иван Федоров открыл в Москве типографию и начал печатать церковные книги. Потом из-за конфлик­та с властями он переселился в Литву, а работы в типографии были приостановлены.

Восстановили ее только во время царствования Михаила Федоровича Романова. И сразу же нача­лись распри внутри духовенства по поводу исправ­ления богослужебных книг. Дело в том, что прак­тически все святые тексты были переведены с гре­ческого языка. И разночтения в книгах появлялись оттого, что не все переводчики «изрядно владели языком». Например, в одних рукописях было на­писано: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...», а в других: «Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступи...» Современ­ному человеку может показаться, что смысловой разницы между этими фразами нет, но в середине XVII века точность церковных текстов была очень важна. Настолько, что люди шли на смерть, лишь бы отстоять тот или иной текст. И конечно, исправ­ление священных писаний должно было быть по­ручено добросовестным, честным и, безусловно, грамотным людям.

Однако патриарх Никон и царь Алексей Михай­лович отнеслись к переписке книг «весьма небреж­но». «Главным справщиком» назначили грека Ар­сения, человека со скандальной репутацией: он от­рекался от христианства и принял мусульманство, затем отрекся и от него, вернувшись в христиан­ство. Конечно, русское духовенство не доверяло ему и опасалось искажения святых книг. Так оно и произошло. Вместо того чтобы переписывать тек­сты со старинных русских и греческих рукописей, Арсений и его помощники приступили к делу пу­тем обмана и подлогов: воспользовались текстами, созданными в иезуитских типографиях Венеции и Парижа, которые даже сами греки считали «иска­женными и погрешительными». Духовенство было возмущено, потому что никоновские «справщики» не исправляли ошибки и описки, а «выбрасывали (из книг) вековые чины, обычаи и предания древ­ней вселенской Церкви». Смешно предполагать, что хитрые писцы были безграмотными или не­брежными. Скорее всего, они были эмиссарами ордена иезуитов, который никак не мог «утвердить свою власть в Московии». Спрашивается, куда смотрели патриарх Никон и царь Алексей?

Существуют письменные источники, где объяс­няется, почему они молчали и поддерживали Ар­сения: «Они вздумали переделать русскую церковь на новый (греческий) лад, дабы царя величали ви­зантийским императором, а Никона — вселенским патриархом». Записана была даже фраза, сказан­ная Никоном: «Правь, Арсений, как попало, лишь бы не по-старому». Вот из-за этих амбиций и же­лания «уничтожить старинный уклад» и начался Великий раскол в православии «и много крови лити».

Арсений хорошо понимал, что бояре и духовен­ство, даже будучи недовольными его работой, опа­саясь гнева государя, скорее всего промолчат. Дру­гое дело — чернь. Их нужно было убедить в том, что новые книги являются «праведными» и един­ственно верными. Поэтому по Руси стали ходить люди, расхваливающие новые книги.

Видимо, грек, пришедший в посад, где жил Тит, был из числа таких эмиссаров. «Феодосий говорил о новых писаниях и хвалил их. Старые же книги ругал и называл бесовскими». Посадские плохо понимали, о чем толкует странный монах: «слуша­ли (его) и удивлялись, что жили праведно, а (ока­зывается) по бесовским законам». Тит не поверил Феодосию и попросил дать ему прочесть исправ­ленный текст. «Три дня и три ночи сравнивал он старую книгу с новой. И в том ему помогал поп Даниил». По всей видимости, он пришел к выводу, что текст в новых книгах искажен, и решил объя­вить об этом «собранию». «Вызвал Тит грека на суд людей и называл его хитрым и лукавым. И пока­зывал, где и как новые книги лгут против старой правды».                                                                  .

Сегодня мы имеем возможность сравнить ста­рый и новый (арсеньевский) тексты. Вот два яр­ких примера. Раньше при крещении священник говорил следующие слова: «Запрещает ти, диаво­ле, Господь наш Иисус Христос, Пришедыи в мир и вселивыися в человецех. Се Аз с вами до сконча­ния века». Как же исправили это место никоновс­кие «справщики»? Они переписали его так: «Зап­рещает тебе Господь, диаволе, пришедыи в мир и вселивыися в человецех». Получилось, что не Хри­стос пришел в мир и вселился в людей, а дьявол. Или вот еще одно искажение. Изначально текст был таким: «волкохищное овча обретете», то есть волки похищают овец. Новый же звучал так: «го­рохищное обретете овча» — получалось, что не вол­ки, а горы похищают овец.