«Когда эти [туземные воины] увидели сплотившихся всех вместе испанцев, они ринулись на них с великой яростью, надеясь сразу же сокрушить их. Кавалерия храбро остановила индейцев, и обе стороны сражались, выказывая великую отвагу… Стрелы и камни сыпались на испанцев; но лошади и пики последних позволили им сдержать индейцев, после каждой [атаки] туземцы теряли поверженными 150–200 бойцов».
Когда горящие крыши начали рушиться по всему городу, туземные воины получили возможность вскарабкиваться на самый верх стен домов — там они становились неуязвимыми для нападения конницы. Другие инкские воины сражались на земле, размахивая своими боевыми топорами и булавами и запуская из пращей камни в испанских пехотинцев. «Индейцы очень самоотверженно поддерживали друг друга, — писал один очевидец, — с величайшей решимостью они бросались в атаку и вступали в рукопашный бой с испанцами».
На протяжении всего дня длились яростные сражения; лишь с огромным трудом испанцам удалось предотвратить захват индейцами того крошечного участка Куско, который удерживали конкистадоры.
Когда уже приближалась ночь, испанцы получили некоторую передышку: инки преимущественно сражались днем. Так, когда солнце спустилось за холмы, индейцы постепенно свернули атаку. К этому времени воины Манко упрочили свои позиции в городе, возведя поперек захваченных ими улиц и аллей баррикады. Наблюдая, как возводятся баррикады, и сланцы все явственнее ощущали, как затягивается вокруг них петля. Титу Куси вспоминал:
«Той ночью, ввиду того что [испанцы] не видели для себя выхода из этой ситуации, они поспешили обратиться к Богу, — всю ночь в церкви [Хатун-Канчи] они на коленях молили Бога о помощи, и даже те [испанцы], кто стоял в карауле на площади, делали то же самое, равно как и многие индейцы [Чачапойя и Канярис], сражавшиеся плечом к плечу с испанцами».
Летописец Гуаман Помаде Айяла писал:
«Стоя на коленях, христиане молили о Божьей милости и обращались к Деве Марии и всем святым. Со слезами на глазах они громко молились: „Благослови нас, святой Яков! Благослови нас, Пресвятая Мария!“… Уничиженно взывали они к своей Богоматери».
В тот вечер Эрнан Писарро созвал общее собрание. Хотя он в целом не пользовался любовью среди своих соотечественников из-за своего высокомерия, подозрительности и скупости, он имел задатки прирожденного лидера и выказывал редкостное хладнокровие в сложных обстоятельствах. Собравшиеся внутри помещения люди осознавали, что их судьба зависит от тех решений, которые примет этот приземистый человек.
«Господа, я хочу сказать вам, что мне кажется, что… индейцы все больше и больше позорят нас. Я думаю, что причина этого — выказанные некоторыми из вас нехватка подлинной силы и робость. Вот [почему] мы почти сдали этот город.
Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что та земля, которую дон Франсиско Писарро, мой брат, завоевал и заселил, была потеряна из-за выказанного страха… Каждый, кто доподлинно знает индейцев, понимает, что продемонстрированная [с нашей стороны] слабость делает их только сильнее».
Расхаживая взад и вперед, Эрнан продолжал:
«Во имя Бога и нашего короля, защищая наши дома и наши поместья, мы, если понадобится, умрем… Давайте же укрепим нашу решимость осознанием того, почему мы должны драться, и тогда мы не будем чувствовать опасности, поскольку вы уже знаете, что, выказывая отвагу, можно достигнуть того, что кажется невозможным, а без оной даже простые преграды становятся неодолимыми. Я прошу, чтобы вы все поняли это — раздробленные внутри себя, мы потеряем все, даже не имея врага».
Единодушно испанцы поклялись, что они будут яростно сражаться, не думая о себе. «Уже прозревая свой конец, они молились нашему Господу и нашей Богоматери, говоря, что лучше выйти наружу… и умереть сражаясь, нежели умереть здесь подобно свиньям». На холмах, окружавших город, туземные войска согревались у костров, при этом они продолжали изводить испанцев своим непрерывным ревом и насмешками.
В это время Вильяк Уму и его генералы, глядя на город из своей крепости Саксауаман, обсуждали планы сражения на следующий день. Продолжали потрескивать костры, извергая из себя всполохи искр и пламени.
Обе враждующие стороны должны были ощущать, что в тот день им частично повезло. Испанцам повезло, поскольку, несмотря на предпринятую ими ожесточенную атаку, никто из них до сих пор не был убит, и им удалось сохранить свои позиции. Инкам повезло, поскольку они захватили почти весь город и настолько туго затянули петлю вокруг неприятельских войск, что последние оказались блокированы в двух зданиях.
На следующий день, когда взошло солнце, со стороны холмов, где стояли стотысячные войска туземцев, поднялся страшный рев, и послышались звуки глиняных труб. Вновь орды туземных войск двинулись к городу. Они направились к главной площади, где, как они ожидали, испанцы будут ждать их. На площади и вокруг нее стояли испанские всадники и пехотинцы вместе с африканскими рабами и индейскими соратниками. Войска Манко начали поджигать крыши, которым удалось избежать пожара в предыдущий день; по мере того как город продолжал тонуть в огне и дыму, индейские воины бегали по стенам домов, метая дротики и камни из пращей. Опасаясь, что вновь будут предприняты попытки поджечь их два опорных здания, испанцы разместили на крышах смотрящих. В задачу последних входило тушить огонь, если будут запускаться раскаленные камни или горящие стрелы. Между тем на узких улицах внизу две противостоящие друг другу силы сошлись в яростном смертельном бою.
Ввиду того что теперь испанцы были очень ограничены в своих возможностях, они полагались на простую стратегию: три их кавалерийских отряда постоянно атаковали индейцев, с тем чтобы не допустить сдачи того пятачка, на котором удерживались конкистадоры. Они осознавали, что им лучше было встретить свой конец на открытом пространстве, чем быть накрытыми в одном из блиндажей. Никто не хотел быть загнанным в ловушку здания. Поэтому испанцы сражались отчаянно — они протыкали врагов своими пиками и разрубали мечами. На улицах, перегороженных баррикадами и забитых трупами, испанская кавалерия теряла маневренность.
Когда двадцатитрехлетний Алонсо де Торо повел кавалерийский отряд по одной из узких улиц Куско, ширина которой позволяла проехать лишь двум лошадям вряд, индейские воины неожиданно обрушили на них высокую стену. Выбитые из седла, Торо и ехавшие вместе с ним всадники были бы уничтожены, если бы их индейские соратники не подоспели им на помощь и не отогнали воинов Манко.
Между тем на холмах, окружавших город, войска Манко прибегли к дополнительной стратегии для нейтрализации испанской кавалерии. На террасах, имевших сельскохозяйственное назначение и располагавшихся на склонах холмов, туземные воины начали рыть ямы, создавая тем самым препятствия для кавалерийской атаки противника. В других местах индейцы разрушали акведуки, которые вели в город, так что происходило затопление террас, и создавались дополнительные препятствия для продвижения конницы. В самом Куско войска Манко продолжали возводить все новые и новые баррикады.
Воины Манко также задействовали еще одно оружие, которое они ранее применяли, только когда охотились на оленей и другую крупную дичь. Один из участников этого противостояния писал:
«У них много видов оружия… в частности копья, стрелы, дубинки, топоры, алебарды, дротики и пращи, а также еще один вид оружия, который они называют айллус: он представляет собой три круглых камня, зашитых в кожаные мешки, к которым привязаны веревки… длиной в ярд… Они метают их в лошадей и связывают таким образом их ноги, иногда этим оружием поражают всадника — и его руки оказываются привязаны к телу. Индейцы настолько хороши в этом искусстве, что подобным образом они могут свалить оленя».
Испанцы вскоре начали называть необычное оружие инков — «шары».
