Туземные воины, «имевшие гораздо большую численность… выступили против нас, издавая страшные крики и выражая крайнюю решимость», — писал Мигель де Эстете. Особенно яростно дралась северная армия под командованием опытного генерала Кискиса, — организовав бешеную атаку с применением пращей, стрел и булав, им в итоге удалось оттеснить испанцев. «Они убили три наших лошади, в том числе и мою, а она стоила мне 1600 кастельяно, — писал нотариус Хуан Руис де Арсе, — также были ранены многие христиане». [34]
Но защищенные своими доспехами и имея возможность драться, используя преимущество кавалерии — мобильность и положение всадника над пехотинцем, испанцы нанесли инкам огромный урон; сотни туземцев пали в тот день в ходе сражения, которое продолжалось до самого вечера. Дорога была усеяна отрубленными конечностями и головами. Испанцы своими стальными доспехами были защищены от камней и от наверший булав, у них, конечно, были раненые, но они не потеряли ни одного человека; сражаясь на относительно ровной поверхности, испанцы имели два преимущества: они могли задействовать таранный эффект использования своих лошадей, а также развиваемую ими большую скорость. Если какой-то испанец оказывался в трудном положении, его товарищи на лошадях бросались к нему на помощь. Если испанцы видели, что в сложившейся затруднительной ситуации спастись можно было только бегством, то они пришпоривали своих лошадей, и их не могли догнать даже самые быстроногие из числа туземных воинов. Поздно вечером прибыли Франсиско Писарро и оставшаяся часть испанских войск, но к этому времени испанская кавалерия и армия Кискиса уже закончили сражение. С наступлением темноты инкские и испанские войска расположились в пределах взаимной видимости, туземные костры освещали близлежащий холм. Санчо де ла Ос писал:
«[Испанцы] разбили лагерь на равнине, а индейцы простояли на склоне холма до полуночи — на расстоянии выстрела аркебузы, [постоянно] что-то выкрикивая. Испанцы провели всю ночь в седле. На рассвете следующего дня губернатор расположил пехотинцев и кавалерию в удачно скомбинированном порядке, перекрыв дорогу на Куско, — его предупредили, что враг вновь будет атаковать испанцев на дороге».
«Мы двинулись в сторону города, — писал Руис де Арсе, теперь вынужденный идти пешком после потери своей лошади, — испытывая сильный страх и полагая, что индейцы поджидают нас у городских ворот. И так мы… вошли в город, в котором [уже] не было защитников». Очевидно, осознав, что на плоской поверхности туземные войска, даже имея численный перевес, не сравнятся с конными испанцами, генерал Кискис решил поберечь свою армию до тех пор, пока не представится возможность для более удобного варианта сражения. Уже после полуночи генерал Кискис дал своим войскам приказ отходить, отказавшись от дальнейших сражений за Куско. Они сделали все это вполне бесшумно, оставив зажженными свои костры, с тем чтобы испанцы думали, что индейцы продолжают располагаться в лагере. На следующий день около полудня испанцы победным маршем вошли в город. «Губернатор и его войска вошли в этот великий город Куско, — писал Санчо де ла Ос, — не встречая никакого сопротивления. Это произошло в пятницу, в час совершения великой мессы, в пятнадцатый день ноября в 1533-й год от даты рождения нашего Спасителя Иисуса Христа».
Когда испанцы двинулись в полном своем боевом порядке, любопытствующие жители города высыпали на мощеные улицы города. Только этим утром удивленные горожане узнали, что северная армия из Кито, которая стояла в городе на протяжении последнего года, неожиданно бесследно растворилась. Жители города, конечно, уже знали, что Атауальпа — император, чьи военачальники захватили столицу и убили их правителя Уаскара, — был казнен этой самой группой чужеземцев, которые сейчас вступали в стольный город. Немалое число жителей города было удивлено, когда появился Манко Инка, молодой принц, которого большинство горожан не видели уже год, — он шел в окружении странного вида бородатых людей. Манко, очевидно, находился в полном здравии и благополучии. Всем своим поведением и речами юный принц давал понять, что чужеземцы расположены к горожанам дружелюбно, они не представляют никакой угрозы и с ними следует обращаться как с почетными гостями. Измученные длительной оккупацией, жители Куско с облегчением восприняли неожиданное исчезновение ненавистной северной армии. Вне всякого сомнения, самым важным для них теперь был вопрос: кто эти чужеземцы и почему они явились сюда?
Для Писарро и его отряда вступление в столицу стало военным триумфом, кульминацией длительного и очень сложного предприятия, которое они начали примерно три года назад, когда впервые отошли от берегов Панамы. И хотя, возможно, испанцы были и не слишком радушно приняты в этот первый день, их стратегия установления союзнических отношений с фракцией Уаскара и позиционирования себя как освободителей, а не как оккупантов пока вполне оправдывала себя. Жители города спокойно стояли на улицах — весьма нарядно одетые в разноцветные узорчатые туники из хлопка или шерсти альпаки. Ни у одного из них не видно было при себе оружия. К своему облегчению, испанцы обнаружили, что не было никакой необходимости вытаскивать мечи из ножен или пользоваться аркебузами. Рядовым конкистадорам их беспрепятственное вхождение в самый красивый город из всех, что им доводилось видеть в Новом Свете, казалось чем-то сродни чуду. «Испанцев, которые приняли участие в этой экспедиции, поразили их собственные достижения, — писал Санчо де ла Ос. — Когда они начинают думать об этом, они не могут себе представить, как им удалось дожить до такого триумфа, пройдя через такие трудности и такие длительные периоды голода». «Мы вошли в город, не встретив никакого сопротивления, — писал Мигель де Эстете, — туземцы проявили к нам добрую волю».
В общей сложности испанцы потеряли всего шесть человек во время шестисотмильного перехода из Кахамарки в Кито, продлившегося три месяца. При этом за это время испанцы убили несколько тысяч туземцев.
Семнадцатилетний Манко Инка находился в очень хорошем настроении. С того момента, как Куско был занят силами Атауальпы, а Уаскар был схвачен и увезен на север в качестве узника, Манко пребывал в страхе за свою жизнь. После того как большинство его братьев, сестер, теть, дядьев, племянниц и прочих членов семейства было схвачено и уничтожено, обратившийся в бегство Манко должен был осознавать, что и его, вероятно, ожидает подобная же участь. Трудно вообразить себе удивление Манко, когда он узнал, что его брат Атауальпа был убит, что мощная северная армия неожиданно была изгнана из Куско и что маленький, но могущественный отряд чужеземцев собирается утвердить его, Манко, на троне. Теперь, находясь в стане этих лютых светлокожих виракоч, Манко неожиданно понял, что у него появляется шанс вырваться из относительной безвестности и вознестись — посредством испанцев — на самую вершину власти. Для Манко наконец закончился продолжительный мрачный период «северной оккупации».
Писарро между тем спешил закрепить свои последние военные победы. Поскольку армия генерала Кискиса все еще была в состоянии осуществить контратаку, Писарро приказал своим войскам расквартироваться на самой большой площади Куско. Затем он приказал своим кавалеристам круглосуточно держать лошадей в полной готовности — на случай внезапного нападения инков на город. Никогда не теряющий времени даром, Писарро также сообщил Манко на следующий день после его прибытия в Куско, что он вскоре станет новым инкским императором. Санчо де ла Ос описывал его следующим образом:
«Это был разумный, очень видный собой юноша, он был самым высокопоставленным [туземцем] из всех, что контактировали в то время с Писарро; и ему по закону принадлежало королевство. Он [Писарро] сделал все быстро… чтобы туземцы не успели объединиться с северянами, но чтобы у них появился свой собственный повелитель, которого бы они почитали и которому бы они подчинялись, и им не пришло бы в голову организовываться в [мятежные] банды. И так он [Писарро] повелел всем местным вождям повиноваться ему [Манко] как своему верховному правителю, и делать все то, что он им прикажет».
