— Нет никакого смысла препираться со мной, доктор, — ответила она. — К тому времени, когда я дошла до парадного входа, он уже вошел, и я же не могла отрицать, что вы дома, поскольку он видел, как вы пошли в хижину.

— Черт побери! — Доктор взорвался, как фейерверк пятого ноября, в Ночь Гая Фокса. [40]— Вечно они заглядывают в окно кухни и просят вас оторвать меня от обеда. Это было ошибкой — поселиться в доме, который стоит прямо на улице, а еще — иметь такую низкую стену вокруг сада, что не успеешь и пару минут погреться на солнышке, как все пациенты уже знают об этом. Клянусь, как-нибудь на днях я удеру на бодминские вересковые пустоши и построю там себе неприступное «орлиное гнездо», а те, кому нужна помощь врача, пусть едут за ней верхом через болота.

— Да, доктор, — вздохнула Мона, которая уже слышала все это дюжину раз. — А между тем он вошел в библиотеку, не спросив у меня разрешения, и, насколько мне известны его повадки, сидит сейчас в вашем собственном кресле, с которого я утром как раз сняла чехол, не ожидая никаких посетителей.

— Ну и мерзавец! — воскликнул доктор, добавив несколько эпитетов, не подходящих для ушей его экономки. — А кто же, позвольте спросить, этот невоспитанный незваный гость, который врывается в мои личные апартаменты, в то время как всем известно, что входить туда моим пациентам строго воспрещается?

— Это мистер Льюворн, сэр, из «Розы и якоря».

— Льюворн?!

Гнев сменился изумлением, а взрыв ноябрьской петарды — удивленным свистом.

— И что же это, интересно, ему от меня надо? Он даже не входит в число моих пациентов.

— Не знаю, доктор. Он спросил вас и прошел прямо мимо меня, вот и всё. Но я не могла не заметить, что он как-то странно выглядит.

— Хм…

Карфэкс не очень-то жаловал хозяина «Розы и якоря», который купил свое положение за деньги и был задирой и хвастуном. Если бы не тот факт, что у Льюворна был отменный винный погреб и что ему посчастливилось жениться на самой красивой женщине в Трое, доктор вряд ли обменивался бы с ним даже обычными любезностями. Правда, винный погреб достался ему от предшественника, точнее — был продан вместе с заведением, а Линнет Константайн он получил в результате сделки с ее обнищавшим отцом. Льюворн проявил смекалку, купив и то и другое, и тем не менее было что-то неприятное в человеке, который не мог отличить одну марку вина от другой да к тому же обладал женой, у которой еще не сошел со щек девичий румянец.

— Значит, он не сказал, по какому делу явился, — задумчиво выговорил доктор, поворачиваясь спиной к мусорной куче и гавани и направляясь по садовой дорожке к дому: любопытство внезапно перевесило стремление к философии и одиночеству. — Ну что ж, сейчас мы это узнаем, — заметил он скорее себе, нежели Моне.

Однако добрая женщина, семенившая рядом с ним, сочла это приглашением к разговору и, будучи наделена некоторой долей проницательности, как и подобает экономке врача, не упустила шанс предположить, что миссис Льюворн наконец-то в интересном положении.

Это «наконец-то», подумал доктор, было намеком, показывающим, что сплетники в Трое уже заинтересовались тем, что природа не торопится устроить так, чтобы под крышей «Розы и якоря» раздавался топот маленьких ножек; а если он верно судил об обитателях Троя, то скоро там станут шептаться и об открытом разрыве между мужем и женой. Доктор благоразумно воздержался от комментариев, ничего не ответив на слова своей экономки. Обогнув дом, он поднялся по садовой лестнице и вошел в библиотеку через эркер, намереваясь напугать посетителя и одновременно сделать так, чтобы ему прямо в лицо бил солнечный свет. Замысел доктора удался. Марк Льюворн неловко поднялся на ноги, не успев придать лицу надлежащее выражение. Мона была права, выглядел он действительно неважно. Можно даже сказать, представлял собою печальное зрелище: опущенные плечи, взгляд больной собаки, руки, неуклюже прижатые к бокам.

— Итак, Льюворн, чем могу служить? Насколько я понимаю, вы не больны, иначе бы удосужились узнать, что я принимаю с шести до семи.

Доктор Карфэкс был резок. Вряд ли стоило быть обходительным с человеком, который не блещет воспитанием.

Хозяин гостиницы зашаркал ногами.

— Простите, что побеспокоил вас, доктор, — сказал он, — но это личное дело, не имеющее никакого отношения к моему здоровью… вернее, прямого отношения: при таких огорчениях и потере сна я не удивлюсь, если уже немного похудел.

— Вам не вредно и похудеть, — отрезал доктор. — Мужчины в вашем возрасте чаще умирают от избыточного веса, нежели по какой-то другой причине. Переходите к делу. В чем оно состоит?

Марк Льюворн сначала посмотрел на потолок, потом — на пол и наконец перевел полный отчаяния взгляд на своего собеседника.

— Моя жена, — ответил он, — она разбивает мне сердце.

Доктор Карфэкс перешел от эркера к камину и, стоя спиной к каминной решетке, за которой не горел огонь, начал рыться в карманах в поисках трубки и спичек. Это давало ему возможность собраться с мыслями, а незваному гостю — обрести равновесие.

— Много лет тому назад, — сказал он наконец между затяжками (поскольку эта трубка медленно раскуривалась), — я, будучи студентом, написал работу о природе и функции сердца. И могу вас заверить (а мое мнение подтверждено величайшими авторитетами в области медицины): данный орган сконструирован таким образом, что можно смело отвергнуть вероятность того, будто он способен разбиться. Или, если вы игрок, то такая возможность составляет миллион против одного.

Это утверждение ни в коей мере не успокоило хозяина гостиницы.

— Может, и так, доктор, — упорствовал он. — Но я же говорю не о медицинской стороне дела. Я имею в виду свое душевное состояние. Я просто дошел до крайности!

Доктор Карфэкс вздохнул. Размышления в саду с подзорной трубой откладывались на неопределенное время. Он привык к исповедям, а эта, судя по всему, обещала затянуться до бесконечности.

— В таком случае садитесь, — доктор придвинул гостю кресло, — и, если вам хочется закурить, прошу вас, не стесняйтесь.

Мистер Льюворн покачал головой. Опустившись в предложенное кресло, он с серьезным видом заглянул доктору в глаза.

— Она к вам прислушается, — заявил он, — вот что я себе сказал. Она так считается с вашим мнением! И одно ваше слово всё бы исправило. Она никогда не посмеет не считаться с вами. — Он стукнул себя по колену, как бы подчеркивая свои слова, а его собеседник продолжал с невозмутимым видом курить трубку.

— Вы жалуетесь на поведение своей жены, — спросил доктор, — или на то, что она проходит какой-то курс лечения, который может оказаться пагубным для ее здоровья?

Прошло минуты две, прежде чем хозяин гостиницы уловил смысл этого вопроса.

— С ее здоровьем все в порядке, — ответил он нахмурившись. — Она никогда еще не выглядела так хорошо. Дело в том, что она обращается со своим мужем так, что это противно природе.

— А! — Известный в Трое врач не в первый раз выслушивал подобные жалобы от разгневанных или разочарованных мужей, и найти решение было не всегда легко, тут требовались деликатность и такт. — Насколько я понимаю, она выпроваживает вас как раз в тот момент, когда вам особенно хочется засвидетельствовать ей свое почтение?

— Выпроваживает? — повторил хозяин гостиницы. — Говорю вам, доктор, она вообще не желает меня видеть. Она никогда не разговаривает со мной вежливо. А разве я не дал ей все самое лучшее: хороший дом, наряды, украшения — все, о чем она ни попросит? Да ни с одной женщиной в Трое так не носятся! И все, что я получаю за это, — холодные взгляды и колкости. Да еще и не наедине, а на людях. Скоро я стану посмешищем для всех моих клиентов и не смогу показаться в своем собственном баре.

Этот человек был так расстроен, что на глазах у него выступили слезы, и у него не хватило гордости их вытереть. Раздумывая над его словами, доктор снова переместился к эркеру, откуда ему был виден паром, перевозивший пассажиров на другой берег. Несомненно, Линнет Льюворн была виновата. Она не имела никакого права так обращаться со своим мужем ни наедине, ни прилюдно. Она дала клятву у алтаря и должна смириться. Что касается ее мужа, то этому дураку не следовало жениться на девушке, которая годится ему во внучки.