– То, что вы рассказали нам, почтенный господин, соответствует тому, что рассказывают об этом с древности.
Тогда Мусо спросил:
– А разве священник на холме никогда не исполняет погребальную службу для ваших умерших?
– Какой священник? – спросил молодой человек.
– Священник, который вчера вечером направил меня в эту деревню, – ответил Мусо. – Я посетил его андзицу на холме, вон там. Он отказался принять меня, но показал путь сюда.
Слушатели смотрели друг на друга с удивлением. В наступившей тишине хозяин дома сказал:
– Почтенный господин, на холме нет никакого священника и андзицу. Много поколений в окрестностях нет постоянного священника.
Мусо больше ничего не сказал по этому поводу. Добрые жители предположили, что его ввел в заблуждение какой-то дух. Но, попрощавшись с ними и получив все необходимые сведения о дальнейшем пути, он решил еще раз посмотреть на хижину на холме и таким образом проверить, был ли он обманут на самом деле. Он без труда нашел андзицу, и на сей раз, пожилой обитатель хижины пригласил его войти. Когда он вошел, отшельник смиренно склонился перед ним, воскликнув:
– О! Мне стыдно! Мне очень стыдно!
– Вы не должны стыдиться того, что отказали мне в ночлеге, – сказал Мусо. – Вы направили меня к той деревне, где со мной очень любезно обращались, и я благодарю вас за ту услугу.
– Я не могу предоставлять ночлег человеку, – сказал отшельник в ответ, – и вовсе не из-за отказа я стыжусь. Я стыжусь только того, что вам пришлось увидеть меня в моем настоящем виде. Это я на ваших глазах прошлой ночью пожирал труп и жертвоприношения... Знайте, почтенный господин, что я – дзикининки [42]– поедатель человеческой плоти. Сжальтесь надо мной и позвольте рассказать вам о тайной ошибке, из-за которой я был обращен в это состояние.
Давным-давно я был священником этой пустынной области. Не было никакого другого священника на много лиг вокруг. В то время тела умерших жителей гор приносились сюда – иногда издалека, – чтобы я мог исполнить по ним священную службу. Но я совершал службу и исполнял обряды только в корыстных целях. Я думал только о еде и одежде, которые моя священная профессия позволяла мне получать. И из-за этой эгоистичной неблагочестивости я был повторно рожден, сразу после моей смерти, в виде дзикининки. С тех пор я должен питаться трупами людей, которые умирают в этом районе: каждого из них я должен пожирать так, как вы видели прошлой ночью... Теперь, почтенный господин, позвольте мне попросить вас исполнить Сэгаки-службу [43]для меня. Прошу вас, помогите мне своими молитвами, чтобы я мог поскорее освободиться от столь ужасного существования.
Как только отшельник произнес эту просьбу, он исчез. Хижина также исчезла в тот же самый момент. И Myсо Кокуси оказался в одиночестве, на коленях в высокой траве, около древней и обросшей мхом могилы, имевшей форму, называемую го-рин-иси [44], которая, вероятно, была могилой священника.
Мудзина
На дороге Акасака, в Токио, есть откос под названием Кии-но-куни-дзака, что означает "Откос провинции Кии". Неизвестно, почему он так называется. На одной стороне этого откоса можно увидеть древний ров, глубокий и очень широкий, с высокими зелеными краями, поднимающимися до места, где начинаются сады; с другой стороны дороги простираются длинные и высокие стены императорского дворца. Эта местность после наступления темноты была очень пустынна. Запоздалые пешеходы предпочитали совершать большой путь в обход, чем в одиночестве после заката идти около горы Кии-но-куни-дзака. Все это из-за мудзины, который имел обыкновение прогуливаться там [45].
Последним человеком, который видел мудзину, был старый торговец из квартала Кеба-си. Он и рассказал следующую историю.
Однажды поздно ночью, он быстро шел около Кии-но-куни-дзака и заметил женщину, сидевшую надо рвом в полном одиночестве и горько плакавшую. Боясь, что она собирается утопиться, он остановился, чтобы предложить ей посильную помощь или утешение. Женщина была хрупкой и изящной, в красивой одежде, с волосами, уложенными, как у молодой девушки из хорошей семьи.
– О-дзоту [46], – воскликнул он, приближаясь к ней, – О-дзоту, не плачьте так!.. Расскажите мне, что вас расстроило, и если возможно помочь вам, мне доставит удовольствие это сделать.
Он говорил искренне, так как был очень добрым человеком. Но она продолжала плакать, заслоняя лицо длинным рукавом.
– О-дзоту, – снова сказал он как можно мягче, – пожалуйста, послушайте меня!.. Не подобает быть в таком месте ночью одной молодой девушке! Не плачьте, я умоляю вас! Только скажите мне, как я могу помочь вам!
Она медленно поднялась, но, повернувшись к нему спиной, продолжала стонать и рыдать в рукав. Он положил руку на ее плечо и попросил:
– О-дзоту! О-дзоту! О-дзоту! Прислушайтесь к моим словам хотя бы на мгновенье! О-дзоту! О-дзоту!
И тогда эта О-дзоту повернулась к нему, опустила рукав и провела по лицу рукой. Торговец увидел, что у нее не было глаз, носа и рта. Он закричал и убежал [47].
Он бежал и бежал от Кии-но-куни-дза-ка. Перед ним была тьма и пустота. Он все бежал и бежал, не осмеливаясь оглянуться назад. Наконец вдали он увидел отблеск фонаря, напоминавший свет светлячка, и направился к нему. Оказалось, что это был всего лишь фонарь странствующего торговца собой [48], который поставил свою палатку на обочине. Но любой свет и любой человек были хороши после того, что старик пережил. Он бросился в ноги торговцу, крича:
– Ах! А-а!! А-а!!!
– Корэ! Корэ! [49]– грубо прикрикнул торговец. – Эй, что с вами? Вас кто-то ранил?
– Нет, никто меня не ранил, – задыхаясь, сказал тот, – только... Ах! А-а!
– Вас просто напугали? – уточнял торговец. – Грабители?
– Не грабители, не грабители, – задыхался испуганный человек. – Я видел... я видел женщину около рва, и она показала мне... Ах! Я не могу сказать вам, что она показала мне!
– Хэ [50]! То, что она показала вам, было чем-то вроде ЭТОГО? – закричал торговец, поглаживая свое лицо, которое тоже стало похоже на яйцо... И в тот же момент погас свет.
Рокуро-Куби
Почти шестьсот лет назад жил самурай по имени Исогаи Хэидадзаэмон Такэцура, который служил господину Кикудзи из Кюсю. Этот Исогаи унаследовал от многих воинственных предков прирожденную способность к военному ремеслу и невероятную силу. Еще будучи мальчиком, он превзошел своих преподавателей в искусстве фехтования, в стрельбе из лука и во владении копьем и проявил себя как смелый и искусный солдат. Впоследствии, во время войны Эикё [51], он столь отличился, что удостоился высоких почестей. Но когда дом Кикудзи пришел в упадок, Исогаи оказался без хозяина. Он мог бы легко поступить на службу к другому дайме, но поскольку никогда не искал собственной пользы, а его сердце осталось верным прежнему господину, предпочел порвать с миром. Поэтому он обрезал волосы и стал странствующим священником, приняв буддистское имя Кваирё.
Но под коромо [52]священника у Кваирё не перестало биться сердце самурая. Как прежде он смеялся над риском, так и теперь презирал опасность. В любую погоду и в любое время года он путешествовал, проповедуя благой Закон в тех местах, куда не посмел бы пойти ни один священник. Ведь тот век был веком насилия и хаоса. На больших дорогах одинокому путешественнику всегда грозила опасность, даже если он был священником.