В отличие от Аланы, ее решительно не волновала судьба уэльсцев, и она не вышла, наперекор себе, за Гилберта, не превратила свою жизнь в кошмар.

Алана задумалась над последним вопросом кузины.

— Сержусь ли я на тебя за то, что ты и Гилберт были дружны? — переспросила она. — Нет. — И это была сущая правда. — По крайней мере, ты могла хоть иногда вызвать у него улыбку, чего мне, например, никогда не удавалось.

Гвенифер обернулась — лицо ее сияло.

— Знаешь, после этого путешествия мне ужасно хочется пить, — сказала она, развязывая свой плащ. — Как только закончишь одеваться, может, спустимся вместе в залу и отведаем по бокалу молока, если ты не против.

— Что ж, это было бы хорошо.

Алана надела белую льняную накидку и фланелевое, темно-голубого цвета, блио. Она была одета не так ярко и выглядела не так эффектно, как Гвенифер. Но, впрочем, Алана полагала, что ей больше идет простой и скромный стиль в одежде.

— Как поживает мама? — поинтересовалась Алана, рассчитывая своим вопросом прекратить разговоры о Пэкстоне де Бомоне.

— В добром здравии. — Гвенифер поправила брошь, закреплявшую накидку Аланы. — Ну вот… Кажется, мы оделись.

— А отчим твой как? Он тоже в добром здравии? — поинтересовалась Алана, поправляя головную накидку.

— Он-то здоров как бык. Да и что ему сделается, — ответила Гвенифер. — Они счастливы, живут себе возле реки Клвид. Думаю, они были бы рады прожить там до конца своих дней.

Алана вспомнила как после смерти Хайвела Родри-ап-Дэффид заботился о Гвенифер и ее матери, движимый чувством раскаяния и чувством долга по отношению к семье убитого им единственного брата. Ну, а кроме того, в то время у матери и дочери не было места, куда бы они могли уйти. И все же Мараред навсегда возненавидела его, и никто не был вправе упрекнуть ее в этом. Жить с Мараред под одной крышей оказалось тяжело.

После того, как эта женщина в продолжение года беспрерывно стонала и отравляла жизнь всем, кто был рядом с ней, нервы ее близких оказались на пределе. К счастью, благодаря связям Родри, удалось организовать ее замужество, и для Мараред была найдена очень хорошая партия.

Мараред приняла предложение, после чего она и Гвенифер покинули Родри и переселились на реку Клвид, где и начали новую жизнь. Гвенифер, которая, в отличие от матери, не испытывала никаких тяжелых чувств по отношению к родственникам, нередко приезжала в замок. И хотя, как правило, она приезжала без уведомления, в ее приезды всегда происходило что-то важное в жизни обитателей замка.

Так, в один из приездов отец Аланы упал с лошади и погиб. Приехала она в замок и незадолго до кончины Гилберта. И потом, как умела, пыталась успокоить кузину, полагая, что та очень скорбит о смерти мужа.

Хотя Алана не понимала, отчего это Гвенифер решила, что ее кузина станет горевать по поводу кончины Гилберта. Тем более что Гвенифер было прекрасно известно, что между супругами не было и тени любви. Собственно, сейчас Алана вспомнила, что именно Гвенифер плакала больше всех. Но, в конце-то концов, она и Гилберт были друзьями, и, стало быть, слезы Гвенифер были искренними, в отличие от слез Аланы.

И вот опять: как только в жизни Аланы наступил очередной важный этап, Гвенифер тут как тут. Прямо как дар Божий, подумала Алана. И если Гвенифер, со своей редкостной красотой и чувством самообладания, сумеет заинтересовать Пэкстона де Бомона, может случиться, что и он увлечется, забыв при этом о решимости раскопать обстоятельства смерти Гвенифера. А это избавит Алану от страха, даст ей покой.

— Я очень рада, что у твоей матери все нормально, — сказала она, раздумывая над тем, как пристроить к Пэкстону свою кузину.

Учитывая редкую красоту Гвенифер, Алана сомневалась, что ей будет очень уж трудно свести эту парочку. Скорее всего, и делать ничего не придется: Пэк-стон откроет рот и сам пойдет навстречу великолепной Гвенифер. Алана мысленно помолилась, чтобы все именно так и было.

— Ну как, мы готовы спуститься и попить молока? — спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась к двери.

— В самом деле, — согласилась Гвенифер, едва успевая за Аланой. — Надеюсь, что ты подумаешь над моим предложением подружиться Пэкстоном.

Они шли по галерее. Раздумывая о том, какие они разные, Алана сомневалась, что они когда-нибудь смогут понять друг друга.

— Я непременно подумаю об этом, — пообещала Алана, почти наверняка зная, что обещанием, скорее всего, дело и кончится.

— Скажи, а ты правда считаешь, что я смогу установить с ним дружеские отношения? — склонившись к подруге, шепотом спросила Гвенифер.

Посмотрев через парапет галереи, Алана заметила Пэкстона, который стоял неподалеку от входа в залу. Он разговаривал с сэром Грэхамом. И как бы почувствовав, что женщины вот-вот должны спуститься по лестнице, он поднял глаза. И взгляд его был направлен на Гвенифер, не на Алану.

Странное чувство испытала при этом Алана. Обернувшись, она сказала:

— Я совершенно им не интересуюсь, Гвенифер. И потому тебе, что называется, и карты в руки.

— Правда? — переспросила Гвенифер.

Алана задумалась, правда это или нет. Пэкстон оказался единственным мужчиной, которому удалось разжечь огонь в ее крови. Однако он нормандец, а она — уэльская женщина. И, кроме того, она солгала насчет гибели Гилберта. Столько преград было между ними.

Алана еще раз взглянула вниз на стоявшего там мужчину. Он по-прежнему смотрел только на Гвенифер. И было очевидно, что Пэкстон весьма заинтересован, заинтересован по-мужски.

— Правда, — сказала Алана. — Совершеннейшая.

Алана пришла на конюшню, расположенную тут же, в замке. В чашке, которую она держала одной рукой, находились куски сырого мяса.

Выбрав кусок получше, она осторожно, двумя пальцами, взяла его за самый краешек и сунула между вертикальными прутьями клетки.

Ручной сокол резко схватил угощение. Прихватив мясо когтями, прижав его к жерди, птица принялась отрывать кусочки и жадно их глотать.

Алана обернулась к Мэдоку.

— Птицы должны летать, — сказала она, показав на пятерых соколов и четырех ястребов. — А то они уже много недель подряд не охотились.

Не дождавшись ответа, она внимательно посмотрела на слугу. По его нахмуренному лбу и отсутствующему взгляду она поняла, что он целиком поглощен своими размышлениями.

— Мэдок… Ты что, не слышишь?

— Что вы?..

Она еще пристальнее посмотрела на него.

— Ты, кажется, чем-то расстроен? Может, у тебя какие неприятности?

— Да. Но ведь вам не нравится, когда кто-то критически отзывается о вашей кузине. И потому я предпочитаю держать язык за зубами.

— Ты, должно быть, имеешь в виду ее интерес к Пэкстону, я угадала?

Глаза Мэдока сощурились, губы сжались.

— Да. За те два дня, что ойа здесь, ваша сестра старается при всяком удобном и неудобном случае подкараулить этого нормандца; где только его не встречает — то в одном конце двора, то в другом.

— Да и он не избегает ее, — перебила слугу Алана. Произнося эти слова, она почувствовала боль в сердце. — Очевидно, они приглянулись друг другу.

— Может, оно и так, конечно, но если у нее осталось хоть немного преданности своему народу, ей негоже бегать за ним. Тем более на виду у всех. Ведь то же самое происходило, когда был жив ваш супруг: вечно болтала и хихикала с ним. Такое поведение раздражает уэльсцев, которые и без того считают этого нормандца едва ли не главным своим врагом.

— Да, но отчего же именно его? — поинтересовалась Алана, просовывая новый кусок мяса между прутьями птичьей клетки. Ястреб схватил угощение и точно так же расправился с ним, прижав мясо к жердочке, как ранее это проделал один из соколов. — Разве к Гилберту они относились по-другому?

— Его мы как бы приняли, раз уж он женился на вас. А вы вышли за него, рассчитывая таким образом защитить нас всех. Но вы и я, мы оба теперь знаем, что это была ошибка. И справедливо то, что за свое предательство он заплатил собственной жизнью. Что же касается этого Пэкстона де Бомона, он нам решительно не по душе. Он намеревался покалечить вас, и будьте уверены, места'бы живого своим кнутом не оставил, не возвратись в этот самый момент отряд. И ваши соплеменники, миледи, никогда этого не забудут. Они не могут спокойно смотреть, как уэльская женщина ведет себя с этим нормандцем как последняя шлюха. Нужно что-то сделать, и немедленно, иначе у людей сдадут нервы. А если это произойдет, тогда я боюсь даже думать о возможных последствиях.