– Аман! – запричитала бабушка. – Позор какой! Как ты могла так ходить?!

Опозоренная Арусяк робко заикнулась, что ходила она не так, а прижимая руки к карманам.

– Еще лучше. – Бабушка схватилась за сердце, тяжело вздохнула и прошептала: – Хотя бы никто из соседей не видел тебя в таком виде?

– Нет, никого не было. – Арусяк покраснела и пошла в свою комнату.

И возможно, дефиле дочери Погоса в рваных штанах так и осталось бы тайной, если бы не Хамест, с которой Арусяк столкнулась, когда вбегала в подъезд. К вечеру об инциденте знал весь дом. Жена лиазора Вартуш, которая прибежала к Арусяк-старшей якобы попросить соли (а на самом деле – посплетничать), заявила, что соседка с первого этажа Ашхен своими глазами видела, как Арусяк-младшая разгуливала по району в одних трусах. Бабушка схватилась за голову и пошла спасать репутацию внучки, а именно – искать тот самый длинный язык, который начал разносить сплетни.

Первым делом бабушка отправилась к Ашхен и заявила той, что если она не прекратит разносить сплетни, которые совершенно беспочвенны, поскольку ее внучка сегодня вообще не выходила из дома, то она расскажет всем на свете, что Ашхен тайком встречается с мужем Хамест.

– Чего врешь, не было такого! – вспыхнула Ашхен.

– Так и внучка моя без штанов не бегала! Она с родителями на Севан поехала! – приврала Арусяк.

– А я почем знаю, куда она поехала? Мне Хамест сказала, что видела Арусяк в рваных штанах, а я тете Вартуш сказала. Не со зла сказала, хотела поинтересоваться, может, что у вас случилось. А то, что она без штанов была, так это Вартуш придумала. Внуком своим клянусь, не говорила я такого!

– Ладно, верю. Только ты дальше не болтай, а то я тоже много чего могу порассказать, – пригрозила Арусяк-старшая и побежала на шестой этаж.

– Обижаешь, тетя Арусяк, как я могу про любимых соседей сплетничать, – покачала головой Ашхен, закрыла дверь и бросилась к телефону: – Алло, Карина? Карин-джан, тут такое творится! Внучка Арусяк, да-да, которая из Харькова приехала, гуляла сегодня без штанов с двумя мужчинами под ручку. Во дворе гуляла, представляешь? Нет, то не шорты были, а может, и шорты, но слишком уж короткие. Целую тебя, Карина-джан, только ты никому не говори, ага, целую, до встречи.

Бабка Арусяк в это время упорно жала на кнопку звонка у квартиры Хамест:

– Открой лучше, я же знаю, что ты дома! Лучше открой!

Хамест открыла, выслушала соседку и развела руками:

– Я? Да как ты могла подумать, тетя Арус? Мы же соседи! Не видела я ничего, видела, как Арусяк поднималась, руки к попе прижимала, а что там было – рваные брюки или не рваные, – я этого не знаю, не видела.

– Ладно, но я тебя предупреждаю: язык оторву, если будешь сплетничать.

– Ну что ты, тетя Арус. Заходи мою стенку новую посмотри, кофе попьем.

– Некогда мне, – фыркнула бабушка и пошлепала наверх.

За ужином Арусяк ковыряла вилкой в тарелке и исподлобья посматривала на бабушку. Арусяк-старшая сидела чернее самой черной грозовой тучи и думала, стоит ли посвящать всю семью в подробности произошедшего. Посмотрев на страдальческое лицо внучки, старушка решила, что любимому сыну знать о позоре дочери необязательно, тем более что на горизонте замаячила новая проблема, вернее – две.

Первая (и самая страшная) проблема заключалась в загорелом теле невестки Аннушки.

– Ты что, загорала? – спросила Арусяк у невестки.

– Да, а что? – невозмутимым тоном ответила Аннушка.

– И купалась?

– И купалась!

– В купальнике? – Бабушка посмотрела из-под очков расширившимися от ужаса глазами.

– В купальнике, – ответила Аннушка.

– Стыд-то какой! Позор какой! – Бабушка схватилась за голову и заохала. – Да в мое время женщины даже в платьях стеснялись рядом с мужчинами купаться.

– А я не стесняюсь, – ответила Аннушка и ушла в свою комнату.

– И черт с тобой, – пробурчала Арусяк, проводив невестку взглядом, полным презрения, и переключила свое внимание на вторую проблему, не менее серьезную и неприятную.

Во главе стола сидел Петр, красный как рак. Вся его кожа горела так, будто черти поджаривали его в аду на сковородке. Петр проклинал себя и искренне сожалел о том, что не послушался жены и не намазался кремом для загара. Офелия сказала, что поможет мацун, Гамлет – что сливочное масло, а Рузанна предложила обмотать Петра влажной простыней и время от времени обливать холодной водой. Мазаться мацуном и маслом Петр не хотел, а уж уподобляться египетской мумии – тем более. Вежливо отказавшись от предложений родственников, он собрался удалиться в спальню и страдать молча, но тут Арусяк-старшая хлопнула себя по лбу:

– Вспомнила, вернее средства не бывает – моча маленького мальчика! Сенулик! – закричала она и убежала ловить внука.

Через пару минут внук был пойман и вместе с рулем, который он не выпускал из рук, посажен на горшок. Сенулик просидел минут тридцать, но безрезультатно. Бабушка отругала внука, посмотрела на часы, которые показывали без четверти одиннадцать, схватила баночку и куда-то убежала. Вернувшись, она ворвалась в комнату сына и гордо воскликнула:

– Вот, обегала весь подъезд! Внук Ашхен с первого этажа пописал, намажься, Погосик-джан, намажься, сынок! Здесь мало, но тебе хватит, а ей, – она фыркнула и посмотрела на Аннушку, – необязательно, нечего было приличной женщине в купальнике шастать.

– А мне и не надо, – ухмыльнулась Аннушка.

Почувствовав, что спорить с родительницей бесполезно, Петр взял баночку и пошел в ванную комнату. Через некоторое время он вышел и гордо сообщил:

– Намазался, уже лучше.

– Вот и хорошо, хорошо, сынок. Я завтра утром еще сбегаю, я договорилась с Ашхен.

– Папа, ты что, на самом деле это сделал? – прошептала Арусяк, когда бабушка скрылась на кухне.

– Нет, конечно, только ты бабушке не говори, не отстанет ведь.

В дверь позвонили. На пороге стояла женщина преклонных лет с баночкой в руках.

– Внук еще пописал, – сказала она, протянула Арусяк банку и скрылась.

– И что мне теперь с этим делать? – поморщилась Арусяк.

– Отнеси матери, пусть намажется. Пусть она и не чтит наших законов, все равно ведь человек, жалко ее, – буркнула Арусяк-старшая и ушла спать.

– Вылей немедленно! Господи, за что мне такое наказание? – застонала Аннушка, когда дочь сунула ей банку под нос.

– Да ну вас всех, – отмахнулась Арусяк и пошла в спальню.

Тетка Офелия сидела за столом и делала очередной набросок Арарата.

– Я знаю, почему мое астральное тело не отделяется.

– Почему? – поинтересовалась Арусяк.

– Потому что ему мешает твое астральное тело. Надо находиться в комнате одной, тогда все получится, – ответила тетка, продолжая вырисовывать контур горы.

– Так что мне теперь делать? – поинтересовалась Арусяк, испугавшись, что тетка выселит ее из комнаты и отправит слушать бабушкины нравоучения и храп.

– Ничего, я пока не буду практиковать, а там посмотрим. Ты ведь скоро замуж выйдешь, переедешь.

Услышав слово «замуж», Арусяк сникла. В голове ее стали мелькать образы, по сравнению с которыми теткин «Хаос» и бабка с антеннами на голове были просто воплощение добра и света. Арусяк представилось, что в центре огромного зала восседала на троне королева-мать Вардитер Александровна в пурпурной мантии с горностаевой оторочкой. По правую сторону сидел ее любимый внук Вачаган и ковырялся пинцетом в каких-то кишках, по левую – восседал Сурик, который просто глазел по сторонам. Вокруг троицы носилась Карина с пылесосом за плечами, кастрюлей в одной руке, сковородкой в другой и стиральной машинкой во чреве. Она то и дело вытирала пот со лба и с грустью смотрела на Арусяк, которая бегала за ней следом и прямо на ходу производила на свет армянских младенцев. На заднем фоне стоял Петр и крутил ручку печатного станка, из-под которого вылезали новенькие хрустящие доллары, по конвейеру поступавшие к трону королевы. Королева брала купюры, мяла их скрюченными старушечьими пальцами, нюхала и вещала зычным голосом: «Это на колбасу, это на мясо, а это припрячу, мало ли что завтра случится». «Случится сегодня! Петя, хорош лоботрясов кормить! – крикнула появившаяся на горизонте Аннушка. – Забирай дочь. Хочешь домой, Арусяк?» «Хочу домой!» – отчаянно крикнула Арусяк и бросилась в объятия матери.