Домой они вернулись по отдельности, из чего Митчелл Торнтон сделал вывод, что «влюбленные» поругались. Он постучался в комнату Эллис, но дочь сообщила, что дико устала и хочет спать.

— Детка, я хочу поговорить с тобой, и это серьезно, — через дверь сообщил он дочери. — Это о твоей матери. Ты же знаешь, я не люблю шутить такими вещами…

— Заходи, пап, — отозвалась Эллис.

Митчелл проковылял в комнату и присел на кровать рядом с дочерью.

— Знаешь, детка, я не знаю, что будет после операции… — начал было он, но Эллис перебила его:

— Все будет хорошо. Не смей даже думать о плохом…

— Так вот, — продолжил он, не слушая ее. — Я не знаю, как все выйдет, поэтому хочу кое-что рассказать тебе сейчас, пока есть время… Ради бога, не перебивай меня, Эллис, — остановил он дочку, которая собралась снова возражать ему. — Поверь, мне нелегко говорить… Я много лет пытался решиться, но не мог. Твоя мама, Эллис, вовсе не утонула, как я тебе рассказывал…

— Нет?!

— Нет. Она покончила с собой, детка.

— Покончила с собой? — повторила Эллис. Слова отца не укладывались в голове. Она не могла себе представить, что ее мать решилась на такое. Ведь у нее была маленькая дочь — Эллис. Как она могла ее оставить? Должно быть, на то была веская причина… — Но почему? — с горечью спросила Эллис.

— Почему? Вот здесь-то — самое страшное, детка… Тот подлец, тот негодяй, из-за которого она решилась на этот шаг, сидит перед тобой. И это — твой отец.

— Ты? — Эллис не верила своим ушам и даже заподозрила, что из-за болезни у отца начали отказывать не только ноги. — Не может быть. Папа, я не могу в это поверить! Ты, наверное, переутомился…

— Элли, поверь, я был бы рад сказать тебе, что это неправда. Но, к несчастью, все обстояло именно так. Я не врал тебе — у нас и в самом деле была замечательная семья. Мы с твоей мамой всегда ладили. Ссоры, конечно, случались, но редко. Твоя мама… была такой наивной… Я не говорю, что это плохо… Ее наивность всегда меня трогала. Это было одно из тех качеств, что мне в ней понравились с самой первой нашей встречи. Она была наивной и такой чувствительной, что иногда мне казалось, что любая беда, любая потеря может ее сломить… Так и вышло. Мы прожили с твоей матерью много счастливых лет, пока… Не знаю, что на меня тогда нашло… В какой-то момент я решил, что старею и что в моей жизни никогда больше не будет ничего яркого, запоминающегося… И судьба как будто услышала мои глупые жалобы: я встретил женщину, которой сильно увлекся. Да, это была страсть. Я понимал это с самого начала, и даже в мыслях не имел расставаться с твоей матерью. Но все-таки изменил ей, пребывая — вот идиот! — в слепой уверенности, что она никогда об этом не узнает… Она узнала, причем очень скоро. Узнала по глупой случайности — эта женщина прислала мне «прощальную» открытку, от которой я не успел избавиться… На обратной стороне открытки было всего несколько слов, но эти слова говорили о многом. Твоя мать нашла ее… Не было ни бурных сцен, ни выяснения отношений. Просто твоя мама, она… оставила мне коротенькую записку, к которой приложила злосчастную открытку… Я думал, все еще можно исправить, бросился на ее поиски… Но было уже поздно… — Митчелл горестно вздохнул, и Эллис увидела, что его поблекшие глаза наполнились слезами. — Все эти годы я жил с чувством глубокой вины и потому, старый идиот, всегда твердил тебе: не верь мужчинам… Мне казалось, что ты похожа на мать — такая же чувствительная… Мне было страшно, что кто-нибудь обидит и тебя, и твое наивное сердечко разорвется на части…

— Не разорвалось… — прошептала Эллис, вытирая ладонью слезы, бегущие по щекам.

— Ты должна ненавидеть меня теперь… — вздохнул Митчелл, не глядя на дочь.

— С чего ты взял? — спросила Эллис. — Даже если ты и был в чем-то виноват, ты искупил вину — воспитал меня, помог мне встать на ноги. Это благодаря тебе я стала сильной…

— Благодаря мне ты стала недоверчивой.

— Нет, — покачала головой Эллис. — Этим я обязана Майку.

— Так ты меня прощаешь? — поднял глаза Митчелл.

— Мне не за что тебя прощать… — Эллис взяла его руку в свою и погладила шершавые, как древесная кора, пальцы. — Но мне понадобится время, чтобы простить маму. Ведь она оставила не только тебя, но и меня — свою маленькую дочь, которая ни в чем не была перед ней виновата…

— Не осуждай ее, — покачал головой Митчелл. — Для нее это было серьезным ударом. Она верила мне, а я ее предал.

— Почему она не могла тебя простить? Ведь это же было единственной твоей ошибкой?

— А ты простила Майка?

— Майк — совсем другое дело, — горячо возразила Эллис. — Майк не поддержал меня в трудную минуту, Майку было наплевать на то, что я думаю, чувствую. Он знал, что мне нужна поддержка, но предпочел развлекаться. Майк был занят только собой и своими женщинами. Ты же никогда таким не был. Ты был чутким, добрым, понимающим. Тебе было не наплевать, что мама узнает о твоей единственной измене. И ты… ты до сих пор любишь ее…

— Да, — кивнул Митчелл. — Люблю.

— Если ты один раз ошибся, это вовсе не означает, что ты не любил ее. Жаль, что она не подумала об этом… — вздохнула Эллис.

— Я надеюсь, об этом подумаешь ты, детка…

— О чем ты? — недоуменно посмотрела на отца Эллис.

— О Трэворе. Я не знаю, что у вас случилось, Элли, но как только я увидел его, сразу понял — это твой мужчина. — Если бы ты знал, что все это — всего лишь представление, вздохнула про себя Эллис. — А то, что Трэвор влюблен в тебя по уши, видно невооруженным взглядом. Я это понял еще до того, как он признался, что вы помолвлены.

— Неужели? — удивилась Эллис.

— Трэвор смотрел на тебя так, как может смотреть только влюбленный мужчина. Поверь мне, Эллис. Хотя теперь ты, наверное, и вовсе перестанешь доверять своему отцу?

— Не говори ерунды, па…

Эллис крепко обняла отца. Ей вдруг вспомнился обрывок фразы, брошенной Трэвором: «единственное имя, которое я помню». Неужели?! Тогда причина, по которой Трэвор так бесился из-за Ральфова звонка, вовсе не в том, что он боится «завалить дело». А его растерянный взгляд? Может быть, он совсем другое ожидал от нее услышать…

Эллис почувствовала, что должна объясниться с Трэвором, но сейчас она не находила в себе сил этого сделать.

Значит, нужно поговорить с ним завтра, до его отъезда.

А если все то, что она придумала себе, действительно окажется правдой?

В ту ночь Эллис долго не могла уснуть, а когда проснулась, узнала, что Трэвор уже уехал. Он оставил ей коротенькое и довольно сухое письмо, в котором просил ее завести счет, чтобы он мог перевести на него обещанную сумму. И больше ничего.

Эта холодность не опровергала, но и не подтверждала того, что вчера сказал ей отец. Эллис не знала, что и думать. С одной стороны, ей казалось странным, что человек, который нанял ее как мошенницу, воспылал к ней столь сильными чувствами. А с другой… Эллис вспоминались обрывки фраз, брошенных им, его шутки, казавшиеся ей в тот момент неуместными, его взгляды, его интерес к ее персоне… И она вдруг почувствовала необъяснимое волнение, которое давило на грудь, заставляя прерываться дыхание.

Ведь и Трэвор не был так уж безразличен ей, как она пыталась ему показать.

Вспомнить хотя бы тот танец, когда Эллис кружилась по залу и предавалась несбыточным мечтам… Уже много лет она не чувствовала ничего подобного. Да, что-то сиюминутное было у нее к Ральфу, но эту вспышку вызвали совершенно иные чувства. Если бы они обнялись тогда с Ральфом, эти объятия были бы скорее дружескими. Но если бы Эллис очутилась в объятиях Трэвора…

Письмо Трэвора, кроме сухой просьбы завести счет, содержало довольно любопытную информацию, которую он вольно или невольно оставил. Это была его подпись: «Трэвор Кэссиди». Эллис немедленно позвонила Конни и теперь с нетерпением ждала ответа на вопросы, которые давно ее мучили.

Она надеялась, что по возвращении отвлечется от своих мрачных мыслей, но, переступив порог особняка Витборо, поняла, что ошиблась. Радость, с которой ее встретил Ральф, была ей скорее тягостна. Миссис Пабл отреагировала на ее возвращение довольно прохладно, хотя Эллис была уверена, что экономка, как это обычно происходило, проявит свои чувства сильнее, чем Ральф.