Теодолинда была разумным вождем. Она даже приняла крещение и уговорила креститься своих подданных, чтобы объединиться с более сильным войском под их знаменами. Тогда она приняла это имя и поклялась забыть языческое, данное ей при рождении…

А потом была ночь перед боем, когда к ней в шатер вошел юноша ослепительной красоты. Теодолинда уже давно делила ложе только со своим глухонемым мужем, потому что отчаялась забеременеть, но этому сияющему красавцу она раскрыла объятия: ее охватила неудержимая похоть… Красавец оказался вампиром. Он выпил ее кровь и напоил ее своей кровью. Он унес ее и закопал в землю. А потом пробудил к новой жизни во тьме и дал ей выпить кровь человека, которого поймал и оглушил, и держал рядом, чтобы она могла утолить свой первый голод.

Этот вампир, который стал ее мастером, собирал свое войско. Он объяснил, что захотел сделать бессмертной женщину-воина, да еще и с пророческим даром… Хотя позже, много позже, он признался, что хотел выпить кровь Теодолинды, потому что надеялся, что она — дочь великана. Что в ее крови есть примесь крови волшебного народца.

Но ее кровь оказалась обычной человеческой кровью.

И кто бы не надругался так страшно над ее матерью, кто бы не отгрыз ей язык, кто бы не стал отцом Теодолинды — он был всего лишь человеком.

Что ж, за двенадцать столетий она насмотрелась и более жутких человеческих деяний.

Тот же принц Парижа, к которому ей сейчас предстояло идти. Лигия ей порассказала о том, как он с дружками развлекался три с лишним столетья назад, и Теодолинде очень хотелось оторвать ему голову… Или хотя бы яйца. Но она знала, что этого нельзя делать. Даже если бы ей удалось с ним справиться — что было вполне возможно, по магической силе она была равна многим мастерам, а физической многих превосходила, — принца Парижа надо было беречь от любых посторонних угроз. Потому что он должен был спасти мир. Кассандра с разрешения Совета отправила Теодолинду в его распоряжение. Но главной целью было — передать амулет, созданный жрецами Анубиса, и убедить шевалье де Лоррена надеть и носить этот амулет, не рассказав при этом ничего лишнего и не напугав принца… Теодолинду предупредили, что принц очень чувствителен. Ей так долго и убедительно рассказывали про его чувствительность, что Теодолинда даже несколько испугалась: а вдруг она что-то все же сделает не так, как-то заденет его столь нежные чувства? Может, послать кого-то другого? Но у принца Парижа и его приближенных была скверная репутация. Кассандра не могла послать никого, кроме Теодолинды, потому что Теодолинда — если что — могла постоять за себя.

О, да. И она бы это сделала с наслаждением. Но вряд ли придется. Вряд ли кто-то окажется настолько глуп, чтобы покуситься на жрицу Кассандры. Все знали о том, как ценит Кассандру и ее жриц Совет вампиров. Когда Теодолинду пожелали забрать у ее мастера, чтобы она присоединилась к ясновидящим сестрам, он не осмелился спорить…

Теодолинда достала из сейфа кожаный мешочек с амулетом и сунула в карман платья.

Странно: кожа — не слишком серьезная защита от магии. Однако Теодолинда не ощущала силы, которая должна бы исходить от амулета, созданного жрецами такого опасного культа. Она до сих пор с содроганием вспоминала Луксор, странный холод пустыни, бесконечные подземные переходы, которыми шли они с Лигией и Жаклин, и темный ужас, веявший на них от изображений худого человека с шакальей головой: ужас окончательной смерти…

Удивительно, что смертные ничего не ощущали, хотя чудовищный храм находился не в Долине Царей, а прямо под шумным и грязным городом! Он находился там всегда, за много тысячелетий до того, как вырос этот город. И теперь город стал для храма щитом. Щитом из человеческой плоти и человеческих жизней. И источником жертв для их бога. Жертвоприношения совершались не часто, всего шестнадцать раз в год. А исчезновения людей в Египте расследовались местной полицией так поверхностно, особенно если пропавший был из бедных кварталов… Нет, в том, что эти исчезновения никого не пугали, не было странного. Странным было только то, что ужасная сила, волной вздымавшаяся над храмом, не ощущалась никем и не привлекала ничьего внимания. Впрочем, ни вампиры, ни колдуны, ни оборотни, никакая иная нечисть — никто не жил в Луксоре. А люди… Люди не чувствуют. И потому они беззащитны. А если случалось в городе над храмом Анубиса родиться ребенку, одаренному чувствительностью к потустороннему, он исчезал вскоре после того, как проявлял свой дар. Не в жертву Анубису, нет. Его забирали, чтобы вырастить из него — или из нее! — служителя этого мрачного, но великого культа.

Теодолинда поблагодарила Бога Единого и всех богов своей земли за то, что она родилась не здесь, а в своей далекой северной стране. Все же ей досталась более простая и приятная жизнь.

Туфли на высоких каблуках были чудовищным изобретением, и при жизни Теодолинда не смогла бы в них передвигаться, но теперь она могла бы передвигаться в чем угодно, так изменилась пластика ее тела.

Она прошла через холл, провожаемая восторженными и испуганными взглядами смертных и вампиров, а у дверей ее уже ожидал лимузин, присланный принцем Парижа.

Принц Парижа принял ее в огромном зале, рассчитанным на многолюдную конференцию. Окно во всю стену открывало вид на ночной город. Принц выглядел мрачным, но Теодолинда его прекрасно понимала: таких неприятностей, как в Париже, не случалось давно ни в одном городе мира. Она даже посочувствовала принцу Парижа. На его плечи легло бремя величайшей ответственности. И сейчас он об этом узнает.

Принц Парижа и его спутник — красивый блондин, с которым Теодолинда при иных условиях не прочь была бы позабавиться, — видимо, собирались принять ее, не поднимаясь из кресел. Но когда она приблизилась, все же встали: видимо, галантность пересилила желание продемонстрировать независимость и власть. Смотрели на нее они с тем же выражением, с которым обычно на нее смотрели все при первой встрече… Любопытство, недоумение и легкий испуг. Теодолинда привыкла к тому, что производит такое впечатление даже на могучих Стражей Совета, если они видели ее в первый раз. Все же большинство обращенных в вампиры женщин выглядели иначе. Подавляющее большинство. Скорее всего, Теодолинда была единственной такой крупной. И такой грозной.

Подойдя к принцу Парижа, Теодолинда преклонила колено и поцеловала его руку — так было положено приветствовать владык ночи.

Но поднялась, не ожидая его разрешения: преимущество, которое давал ей дипломатический статус.

— Ваше высочество, меня прислала божественная Кассандра, — густым, бархатистым голосом прогудела Теодолинда. — Она просила меня сообщить вам, что чуществование мироздания находится под угрозой…

— Мне это известно, — перебил ее принц. — Если, конечно, вы хотите рассказать о фоморах, а не о какой-то еще угрозе. Я уже предпринял кое-какие меры. Так что поблагодарите божественную Кассандру, но ее предупреждения несколько запоздали. То, что увидела она, одновременно с ней увидели все фэйри-полукровки моей страны.

— Нет, ваше высочество. Позволю себе внести коррективы в вашу информацию. Не одновременно с ней, — Теодолинда улыбнулась, зная, что ее улыбка выглядит зловеще. — Полукровки увидели событие, когда оно свершалось. В ночь на первое ноября. А Кассандра увидела его на десять дней раньше. Когда некий Иной только покинул пределы своего мира и вошел в наш. Она увидела его намерения. Намерения отверзнуть врата, за которыми таятся чудовища.

— Так. Уже интереснее. Кассандра видела гадныша, открывшего фоморам путь в наш мир?

— Именно так.

— И кто он такой?

— Фэйри.

— Понятно, что фэйри. Но кто именно?

— Один из высших Иных, сидхэ. Большего нам не известно.

Принц Парижа откинулся в кресле, несколько мгновений глядя куда-то в пространство сквозь Теодолинду и о чем-то размышляя.

— Один из сидхэ открывает врата, — пробормотал он, — За каким же чертом ему это надо, хотелось бы знать?..