— Да, — повторила Катрин, глядя на него, как на бога.

Она и сейчас уже как будто спала, двигалась медленно и сомнамбулически, и Кристиан испугался, как бы, идя к себе, она не навернулась с лестницы.

— Может, тебя проводить? — спросил он, когда она проходила мимо.

Катрин только покачала головой, на дне глаз ее разливался золотистый свет, медовое марево жаркого летнего полдня, там жил сейчас ее собственный сказочный мир, куда она сможет вернуться во сне. Увидишь то, что захочешь… Надо же. Это круто, на самом деле.

Когда она вышла, Кристиан обернулся к Тиалону.

— А мне можно так?

— Тебе не нужно, — ответил тот.

Кристиана такая убежденность несколько озадачила.

— Ну… наверное, тебе виднее. Но знаешь, вряд ли я мог бы сейчас уснуть и не видеть кошмаров.

Тиалон взял со стола бутылочку с водой и осушил ее залпом, несколькими глотками, как люди пьют лекарство — поскорее, чтобы не чувствовать вкус.

— Твоя связь с реальностью гораздо слабее, чем у лекарки, — сказал он, — и мне не хотелось бы уводить тебя за грань. С тобой и так это происходит чаще, чем следовало бы.

Видя, что парень не понимает, он добавил:

— Это происходит каждый раз, когда вампир пьет твою кровь. Тебя есть кому увести от кошмаров.

— А, вот как… — пробормотал Кристиан, — Ты, конечно, прав, но вряд ли я сейчас могу рассчитывать на Филиппа. Ему пришлось совсем хреново. В смысле, плохо.

— Для него я точно ничего не могу сделать. Но можешь ты. Ты его любишь, рядом с тобой ему будет легче.

Кристиан удивленно вскинул на него взгляд.

— Хорошо, что хоть ты веришь в то, что я его люблю. А то вот Катрин считает меня наркоманом, который душу продаст за укус и которого надо срочно спасать. А это не так! — продолжил он с чувством, — Укус — это удовольствие, я не отрицаю. Но секс это тоже удовольствие. Однако никто ведь не думает, что если тебе нравится с кем-то тра… заниматься сексом, то ты просто наркоман, и для тебя больше ничего не имеет значения…

Тиалон смотрел на него задумчиво и как-то печально.

— Ты не понял, что такое секс? — спросил Кристиан.

— Нет, я догадался. Тебе не нужно пытаться мне что-то объяснять, любовь это очень яркий свет, который не возможно не видеть.

— Хорошо быть фэйри… — Кристиан запнулся на мгновение, и все же решился спросить, — Раз уж ты все видишь, скажи мне…. а он любит меня?

Тиалон покачал головой.

— А он это тьма, Кристиан, в которую мне не хотелось бы заглядывать. Да я и не думаю, что смог бы, это слишком тяжело. Но вы как-то связаны, и ты для него нечто большее, чем просто удовольствие, — фэйри помолчал какое-то время, будто раздумывая над чем-то, и добавил, — Я даже думаю, что если ты останешься с ним, то сможешь сделать его лучше.

Кристиан скептически покачал головой.

— Ты думаешь, он хочет этого? Стать лучше?

— Это может произойти даже против его воли.

— Я бы остался с ним, — вздохнул Кристиан, — Но не знаю, возможно ли это. Я чувствую себя слишком чужим в их мире. Может быть, если он меня обратит…

Тиалон посмотрел на него потрясенно, будто он сморозил какое-то святототатство.

— Ты хотел бы стать вампиром?!

— Наверное…

На лице фйэри снова появилось такое выражение, будто он выпил гадкой воды.

— Надеюсь, что с тобой этого не произойдет.

— Почему? Я не боюсь мифического проклятия души. По-моему, вампиры те же люди, только не стареют и не умирают. Они питаются кровью, но и это не так уж ужасно… Ну, если никого не убивать… Тиалон, ты уже две тысячи лет живешь, я этого даже представить не могу, у нас за это время сменилось столько поколений, что не счесть. И ты просто не понимаешь, каково это, знать, что тебе отпущено каких-то лет восемьдесят, — и это в лучшем случае, — из которых последний десяток ты уже будешь ни на что ни годной развалиной. В то время как для кого-то другого времени не существует…

— В вашем мире люди могут получить бессмертие только став нежитью, отдав свою душу тьме, перестав быть людьми… Это не для тебя, поверь мне. Тьма убивает, лишает сил, надежды и смысла. Ты так не сможешь, твое бессмертие превратится в кошмар. Проживи здесь свои восемьдесят лет и иди дальше, туда, куда вам предназначено уходить. Вы же тоже бессмертны, просто иначе.

Кристиан смотрел на него иронично, похоже он уже что-то для себя решил и полагал, что понимает все лучше, чем существо, явившееся из другого мира, и которое, к тому же, вообще не человек.

— Ты думаешь, что я вас не понимаю, — сказал ему Тиалон, с грустной улыбкой, — Я понимаю, Кристиан. Меня всегда интересовали смертные. Я навещал ваш мир. Когда-то я любил смертную деву. Изольда была храброй и благородной, а как тепло светился огонь ее души, — так же как у тебя… Я женился на ней и остался с ней. У нас родились четыре сына и две дочери. Мы были счастливы. Я был в числе воинов-добровольцев, которые под знаменами короля Артура вступили в битву с армией Мордреда. Мои сыновья к тому времени повзрослели достаточно, чтобы тоже сражаться. Младшему было четырнадцать… Все они погибли. И когда Мордред был сражен, когда смертельно раненого Артура забрали на Авалон, когда остальные сидхэ ушли, я остался… Не мог покинуть Изольду в ее горе. Я мог бы построить ситхен, где моя жена и дочери жили бы со мной долго, и их не касалось бы разрушительное время, но Изольда не хотела. Она считала, что девочки должны жить… Прожить свою жизнь как следует. Найти мужей. Моя старшая дочь не нашла мужа: она стала монахиней. А младшая вышла замуж и была счастлива. Когда Изольда умерла — в глубокой старости, ведь я мог своей магией защищать ее от болезней, — я похоронил ее и тогда вернулся на Авалон. Но и после этого следил через волшебное зеркало за своими потомками. А когда мой род оборвался, это случилось в четырнадцатом столетье с прихода в мир Бога Людей, я продолжал следить — просто за смертными. Я понял, что люблю людей.

— За что?

— За то, как ярко они умеют жить. За их беспечность и мудрость, за умение выжить там, где никто другой не смог бы. За то, что они легко могут отдать все во имя чего-то бессмысленного и непонятного, но очень важного в какой-то момент.

— Почему же ты не остался жить в нашем мире навсегда?

— Мне здесь трудно. Слишком много жестокости и боли. Какое-то время, недолго, как с Изольдой, всего восемьдесят семь лет — я смог прожить. Но еще дольше… Я чувствую зло и боль, терзающие этот мир, и мне самому больно.

— Ты жил с женой восемьдесят семь лет?! — восхитился Кристиан.

— Да.

— Она в конце была уже совсем старой, да? Извини, наверное, это грубо, но…

— Не страшно. Я знаю, для людей это важно… Внешнее. Но я не человек. Я видел ее душу. Она по-прежнему сияла. Смерть сыновей оставила на ней шрамы. Но она сияла, несмотря на боль.

— И больше ты никогда не любил?

— Нет. Мы любим только один раз.

— Надо же, прямо как у Толкина.

— Ты уже второй раз упоминаешь… Толкина. Что это такое?

— Фамилия писателя. Он написал очень знаменитую книгу про эльфов. «Властелин колец». И фильм еще есть хороший по этой книге, даже лучше, чем книга. То есть… Ты знаешь, что такое кино?

— Очень приблизительно.

— Я свожу тебя в кино! «Властелин колец» на большом экране уже не идет. Но я тебе его покажу с диска, а в кино посмотрим что-нибудь другое. Выберу что-нибудь покруче, зрелищное…

— Так этот Толкин написал про сидхэ? Про то, что мы любим всего один раз? — улыбнулся Тиалон.

— Не совсем про сидхэ, но вы похожи на эльфов в его книге. Ты на Леголаса похож. Он тоже был такой… Терпимо относился к людям и даже с гномом дружил. А про любовь там совсем немного, но есть. Про то, как печально для эльфийки полюбить смертного. У него в основном эльфийки в смертных влюбляются. И избирают путь смертных. То есть, отказываются от бессмертия.

— Прекрасная выдумка. Но если бы это было возможно… Отказаться от бессмертия…

— Ты бы отказался?

— Да. Я бы хотел стать человеком и пойти за Изольдой туда, куда она ушла. Но в реальной жизни это невозможно. В реальной жизни смертными становятся только те, кто изгнан за преступление, и нельзя попросить о смертности — это кара и это позор, который ложится не на одного изгнанника, а на весь его род.