Существенно помочь чем-то еще Вадье не мог, магические символы Филиппу предстояло чертить самому, это был важный момент в подготовке к ритуалу, — все должно быть сделано его собственной рукой.

Времени оставалось мало и новоявленный принц города, напряженно закусив губу, ползал по полу на четвереньках, вычерчивая вокруг алтаря знаки силы и стараясь нигде не ошибиться. Вадье наблюдал за ним.

— И все же для жертвы в таком ритуале лучше всего использовать ребенка, и помладше, — говорил он с сожалением, — Безгрешное создание ценится куда дороже шлюхи.

— Ты приволок шлюху? — нахмурился Филипп, поднимаясь с колен и пристально рассматривая связанную девицу, на вид довольно молоденькую и прилично одетую.

— Нет, конечно, — ответил Вадье, — Она не девка с улицы. Но я не проверял ее невинность. В этом возрасте она вполне уже могла ее потерять, но я же не мог рисковать и брать кого-то моложе, — добавил колдун язвительно, — из опасения, что ваше высочество сочтет ее ребенком!

— Теперь уже это не важно, — ответил Филипп, возвращаясь к работе, — Все равно искать кого-то другого нет времени.

— Она подойдет, — сказал колдун, — И все же я хочу, чтобы ты объяснил, почему не убиваешь детей. Всему должна быть причина.

— Я не могу объяснить. Ты либо понимаешь это, либо нет.

— Тебе их просто жаль. Я так и думал, — проговорил Вадье удивленно, — Черт возьми, Филипп, это непрофессионально! И просто смешно! Хотя… — он сделал вид, что призадумался, — в общем, где-то даже мило…

Филипп поднял на него усталый взгляд.

— Вадье, ты здесь для того, чтобы поглумиться надо мной? Может быть, отложишь это на потом и не станешь отвлекать меня?

— Ты все делаешь правильно. Расслабься. Будешь неуверен в себе, — это почувствуют и ничего тебе не дадут. Когда хочешь получить что-то от того, кто сильнее тебя, заставь его поверить, что ты имеешь на это право.

— Я тебя убью сейчас, если не прекратишь умничать под руку… — проговорил Филипп, вытирая носовым платком перепачканные мелом пальцы, — Оставь уже этот менторский тон!

— Ладно, — хмыкнул колдун, — Тогда заканчивай. Готовь чашу и кинжал.

За время общения с Вадье Филипп прошел долгий путь и действительно многому научился. И как всякий человек, который после долгого слепого хождения в темноте и абсолютной уверенности в своей непроходимой тупости, вдруг ступает в полосу света, и начинает что-то понимать, он чувствовал себя достаточно самоуверенным для того, чтобы кинуться в омут с головой. Вадье был прав, когда говорил, что магия затягивает, стоило только однажды самому провести ритуал и научиться питаться силой, которую тьма отдает за жертву, уже невозможно было остановиться. Хотелось еще и еще. Хотелось большего… Это было особенное ощущение, несравнимое с тем, когда отнимаешь жизнь, выпивая у человека кровь, — это было все равно, что выпить какое-нибудь волшебное зелье, делающее тебя кем-то другим, совершенно неуязвимым и могущественным, как демон. Вот только сила тьмы не накапливалась, как сила от выпитой крови, постепенно она иссякала бесследно, оставляя после себя пустоту. И сейчас, хотя Филиппу было страшновато пытаться сожрать сразу большой кусок, одновременно он чувствовал сладкое предвкушение. Что эта сила сделает с ним? Кем она его сделает?

Получилось все не так, как он рассчитывал. Не было ни упоительного всемогущества, ни экстатической радости, — вообще ничего приятного. Оказалось, что брать слишком много, это все равно что какое-то извращенное обжорство, когда пихаешь в себя лишнее, и не можешь остановиться, давишься, чувствуешь, что вот-вот лопнешь и — все равно продолжаешь пихать. Только происходит все это не с желудком, а с головой.

Когда приносишь жертву, а не просто убиваешь, кровь не впитывается в кожу, она остается на руках, пока ее не смоешь. Странное ощущение. Все равно как на время перестаешь быть вампиром и снова становишься человеком. Хотя и такое сравнение неверно, потому что это вообще ни на что не похоже — стоять в круге силы и чувствовать, как открываются врата между мирами, и как пространство, окруженное магическими знаками, заполняет нечто чуждое, что прикасается к тебе и изучает, и изменяет, на время делая тебя своей частью. Ты перестаешь быть вампиром или человеком, ты становишься сосудом или проводником, или источником, — если, как правильно сказал Вадье, проявишь страх или слабость. Потому что перед тьмой не существует иной силы, кроме силы духа.

Когда ты становишься частью тьмы, ты можешь взять от нее все, что захочешь. Столько, сколько сможешь, без ограничений. Насколько хватит выдержки. И если кажется, что магия вот-вот раздавит тебя в лепешку или превратит в кашу твой мозг, это означает лишь то, что воля твоя слабеет. Ты можешь держаться до последнего на грани и даже за гранью, но если не успеешь отступить, и воля рухнет, не выдержав натиска, ментальные раны станут физическими, и тяжесть их будет зависеть от того, как сильно ты опоздал. Предел есть у всех. Даже у величайших магов. Только чувствовать, когда пора остановиться — довольно сложное искусство, не у всех получается.

Давление на мозг было чудовищным, и оно все усиливалось, несколько раз Филиппу казалось, что голова вот-вот развалится на части, но он понимал, что взял еще слишком мало и что, если остановится сейчас, то все будет напрасным. И он злился на собственную слабость и продолжал читать заклинание, пока мог хоть что-то соображать. Испытывать свой предел ему не приходилось еще ни разу, и это был именно тот случай, когда стоило рискнуть и попробовать.

Вадье находился за пределами круга и ничем не мог ему помочь. Начав ритуал, Филипп должен был и завершить его самостоятельно.

— Думаю, достаточно, — услышал он в какой-то момент сквозь нарастающий звон в ушах, — У вас вампиров сумасшедшая способность к регенерации, но если мозги вытекут через уши, я сомневаюсь, что они потом восстановятся должным образом. Филипп, ты слышишь?.. Заканчивай! Больше все равно не получишь!

Филипп хотел спросить почему, но нельзя было прерывать заклинание.

Он сам понял, что Вадье прав, уже в следующий миг, когда почувствовал кровь во рту.

Филипп поспешно оборвал связь и, наверное, сделал это слишком резко, — а может быть, все же, просто поздно, — потому что когда рухнули защитные барьеры, голова взорвалась такой болью, что Филиппу показалось, будто ему выстрелили в затылок. Перед глазами его потемнело, и он рухнул на колени.

Вадье рванулся к нему и придержал за плечи, не давая упасть и, кажется, что-то говорил, но Филипп не понимал ни слова, голова пульсировала болью и гудела, как колокол, в который лупит со всей дури какой-нибудь ополоумевший монах. К тому же его тошнило. И вообще было так плохо, как никогда еще с тех пор, как его обратили. Да и при жизни, пожалуй, так плохо не было, — иначе он бы умер.

Когда перед глазами немного прояснилось, Филипп увидел перед собой лужу крови. Кровь текла из его рта, из носа и, кажется, из глаз, стекала по лицу, заливая одежду, и не впитывалась в кожу, как и кровь жертвы. Вот дьявол, а это как еще понимать?!

Сквозь розовую пелену перед глазами Филипп увидел обеспокоенное лицо Вадье.

— Слышишь меня?! — спросил тот, наверное, уже в тысячный раз.

— Не получилось? — пробормотал Филипп, — Почему? Что я сделал неправильно?

— Получилось! — злобно закричал Вадье, — Только ты взял больше, чем следовало! Черт тебя возьми, ты едва не откинул копыта, идиот!

Филипп подумал, что ему еще совсем не поздно их откинуть, но говорить было слишком трудно. Почему Вадье сказал, что получилось? Если бы, в самом деле, так, — чувствовал бы он себя таким слабым? Как человек… Как немощный, издыхающий смертный…

Вадье уложил его на пол, подсунув под голову свернутый камзол.

— Скоро рассветет, а здесь оставаться нельзя, — проговорил он, — Мне придется отправиться за Лорреном, чтобы он отнес тебя домой.

Филипп мучительно застонал, перевернулся на бок, и его вырвало кровью, после чего он отключился.