— Я так не думал, О'Мэлли.

— Так вот, вы ошибались. Я люблю эту работу. Но все дело в том, что у меня, кроме нее, не было никакой жизни. Вот почему вы обращались со мной как с дерьмом. Ведь так? Потому что мне некуда было пойти. Так вот, к черту все. Я теперь ухожу. Вы можете очистить мой стол. Там ничего нет. Если окружному прокурору потребуются мои показания, пусть пришлют мне повестку.

— Трейси, — прошептал Уилл, — ты зашел слишком далеко.

— Да. До самой двери. — И он повернулся, чтобы уйти.

— Трейси, — сказал Галлахер, — я тебя предупреждаю: если ты сейчас выйдешь через эту дверь, то не трудись возвращаться. Я тебе говорю. Так и будет.

Спенсер обернулся:

— И я забыл вам сказать вот еще что: перестаньте называть меня Трейси. Терпеть не могу эту поганую фамилию.

Спенсер вышел на холодную вечернюю улицу и остановился сразу за входной дверью. Он знал, что может еще возвратиться. Он им был нужен, он знал это. Он ничего не сказал им о Натане Синклере.

«Но что это изменит? Ну будут они знать. Да плевать они на это хотели. Но поскольку это станет известно, об этом узнает Конни Тобиас. И Джим Шоу тоже узнает. Конни будет думать, что ее жизнь погублена понапрасну, а ей из без того не позавидуешь, поэтому я не хочу, чтобы Конни чувствовала себя еще более безнадежно. Ей нужна надежда, иначе выдержать то, что предстоит, очень трудно». Спенсер вдруг испытал к Конни некоторую если не симпатию, то уж по крайней мере какое-то сочувствие. И ему не хотелось окончательно ее губить.

А Джим Шоу? Он окажется замешанным в скандал, который может разрушить его будущую карьеру. Придет время, и избиратели обязательно поинтересуются временами, когда он был молодым и чем он таким занимался, и обязательно всплывет история с этим любовным четырехугольником. И там уж никто не будет разбираться, было это порочным кровосмешением или нет. Кто в таких случаях разбирается в разных тонкостях! Подобно тому, как Тэд Кеннеди не смог дальше продолжать карьеру политика, когда выплыла на свет история с инцидентом на Чаппакуддике [31], так и Джим Шоу не сможет двигаться дальше на этом поприще, если станет известна история Кристины Ким и Натана Синклера. «Мне не хочется хоронить карьеру Джима и забивать в его гроб последний гвоздь».

Спенсер медленно начал осознавать, что его окружают люди, мерцают вспышки. Их было много, этих людей, уж больше десятка — это точно, они шумели, совали к нему свои черные микрофоны в губчатых футлярах. Было светло, как будто днем. Искусственный день. Но сейчас был вечер и холодно. Спенсер начал проталкиваться между репортерами, сказать ему было совершенно нечего.

— Скажите, вы тот самый детектив, который ведет это дело?

— Больше не веду, — ответил Спенсер.

Он решил ехать в Хановер и, тронувшись с места, оглянулся на высокие мрачные сосны рядом с полицейским управлением, где провел пять лет своей жизни.

Дома на Аллен-стрит он собрал вещи. Времени это заняло немного. Мелочей у него не было, а за годы жизни в Хановере он приобрел всего несколько вещиц. «Почему я все-таки не смог пустить здесь корни? — подумал он. — Наверное, потому, что всегда знал, что уеду отсюда?» Нет, он любил Хановер. Просто для того чтобы пустить здесь корни, у него не было условий. Не на всякой почве можно пустить корни. Он был так занят тем, чтобы выжить после катастрофы, что для того, чтобы просто жить, у него не оставалось времени.

Спенсер как попало бросал вещи в чемоданы. Мыслями он был далеко отсюда. Странно, но он совсем не думал о своей работе детектива-сержанта, с которой только что уволился, или о том, что будет делать дальше, или даже о том, чтобы поехать домой, где он не был много лет.

Спенсер думал о четырех друзьях, о непристойной подноготной их отношений.

Джим Шоу. Конни Тобиас. Натан Синклер. Кристина Синклер.

Джим Шоу. В сознании Спенсера отдавалось громко и четко: «Джим Шоу».

Почему он не сообщил, что видел черные ботинки Кристины, когда натолкнулся на них в прошлую среду? Он сказал, что испугался, но Спенсер на это не купился.

Испугался? Несомненно! Но кого?

Мог Джим Шоу знать об инциденте, свидетелем которого был Френки год назад? Конечно. Они могли все знать об этом, может быть, даже посмеивались во время карточных баталий.

Спенсер натянул меховую куртку и вышел. Не глядя по сторонам, а только себе под ноги, он направился к Хинман-Холлу.

Дверь открыл Джим. Он выглядел совершенно изнуренным и много старше, чем тот студент, с которым Спенсер познакомился четыре дня назад. Он был небрит и непричесан. Джим выглядел больным. Когда Спенсер вошел, стало понятно, что он не занимался. Спенсер подумал: это потому, что приближаются похороны.

— Конни… Ее арестовали, — проронил Джим.

— Да, я знаю, — кивнул Спенсер.

— Это ужасно для нее, просто ужасно.

— Да, — сказал Спенсер, желая добавить: то, что случилось с Кристиной, тоже ужасно.

— Как вы думаете, что ей угрожает?

— Конни? Она наймет очень дорогого адвоката, какого отец сможет себе позволить, и будет надеяться на лучшее.

— Вы так думаете? Есть какой-то выход?

Спенсер прошел в комнату, сел на раскладное кресло и оглядел комнату Джима.

— Джим, я знаю, как ты себя чувствуешь, но Конни была в ту ночь на мосту, и ее кровь обнаружена под ногтями у Кристины.

— Нет-нет, я в это не верю, — простонал Джим, замотав головой и закрыв лицо. — Этого не может быть.

— Джим, она это сделала. Я знаю, как трудно смириться с этим.

— Она не делала этого, не делала, — прошептал Джим. — Я никогда не поверю…

— Не поверишь? — сухо осведомился Спенсер. — А кто же тогда, если не она?

— Не знаю, — ответил Джим. — Кто-то еще.

— Вроде тебя?

Джим замотал головой.

— Вроде Альберта?

Джим молчал.

— Тебе что-нибудь известно, Джим?

— Я не говорил, что это он. Я только сказал…

Спенсер кивнул:

— Как насчет прошлой среды? Ведь когда ты увидел Кристину под снегом, ты сразу подумал, что это Конни ее убила. Верно?

— Я не знаю, о чем вы ведете речь, — затряс головой Джим.

— Не знаешь?

Джим опустил глаза.

Спенсер кивнул и встал, сказав нечто ободряющее:

— Я так не думаю.

— Зачем вы сюда явились? — воскликнул Джим. — Вы пришли, чтобы мучить меня?

— Я пришел предупредить тебя: когда ты будешь свидетельствовать на суде, то должен набраться достаточно мужества, чтобы сказать суду правду.

— Правду?

— Да, правду. Ты должен сказать им, чтобы спасти свое доброе имя, что побежал прочь от своей бывшей подружки, погребенной под снегом, потому, что испугался, что ее убила девушка, которую ты любишь. Это ведь правда, да?

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — отозвался Джим. — Я же вам говорил, что испугался.

— Да, но не за себя, за нее. — Спенсер встал. — Ты знал об инциденте на мосту. Верно? В прошлом году. Конни убить ее тогда не удалось. Ты это знал. Она хотела, но не удалось.

Джим потупил глаза.

Спенсер кивнул и пошел к двери.

— Подумай о том, что я тебе посоветовал. — И, оглянувшись, добавил: — Счастливо.

— Если Конни упрячут в тюрьму, это все равно не вернет Кристину, — проговорил Джим очень тихо.

— Конечно, нет. Мертвые не возвращаются. — Спенсер был уже у двери. Он обернулся и, посмотрев на Джима, веско добавил: — Ты позволил своим чувствам к Конни заслонить все остальное. Виновные должны предстать перед судом. — Спенсер сделал паузу. — Ты хоть осознаешь, что случилось? Жизнь Кристины кончилась навсегда. Понимаешь?

Джим поднял глаза и почти простонал:

— Нет.

Спенсер приблизился к Джиму:

— Что, черт возьми, ты такое говоришь? Что значит «нет»?

Джим попятился.

— Бог простит Конни, — прошептал он. — Он ее накажет и простит.

— Вот именно накажет, — сказал Спенсер. — Обязательно. Но это потом. А здесь, на земле. Божьи заповеди должны выполнять люди. И первая из них гласит: не убий.