— Ну как? — спросил Ландерс.

— Все в порядке, Эд. Можем пройтись по остальным категориям отпечатков?

— Конечно, только потерпите немного.

И Спенсер терпел, до боли сжав ладони. Эд сканировал отпечатки.

— Что точно мы ищем?

— Фамилию, — ответил Спенсер. — Только фамилию.

— А это очень важно — найти фамилию?

— Не знаю, — сказал Спенсер, теряя терпение. — Зависит от того, что это будет за фамилия.

На этот раз долго ждать не пришлось. Компьютер немедленно крякнул, и на экране появилось лицо Альберта Мейплтона. Спенсер посмотрел на фамилию под фотографией и затаил дыхание.

Там значилось: « Натан Синклер».

Спенсер оцепенело стоял рядом с Ландерсом. Он слышал, как гудит компьютер и как работает принтер в соседней комнате. Он слышал, как переговариваются служащие, и наконец он поднял глаза и встретился с пристальным взглядом Ландерса, который озабоченно спросил:

— С вами все в порядке, Спенс?

Спенсер очнулся.

— Да-да, конечно. Все прекрасно. Дайте мне взглянуть на это еще раз. — И он наклонился к экрану, пытаясь сфокусировать взгляд. Текст плыл у него перед глазами.

Натан Синклер был арестован в возрасте семнадцати лет в Бруклин-Хайтсе, Нью-Йорк. Он с друзьями пытался ограбить магазин. Из двух лет, положенных по приговору, он отсидел три месяца и был выпущен условно на поруки как несовершеннолетний. В соответствии с данными полиции он ни разу не вступал в контакт со своим куратором, осуществляющим наблюдение, и больше о нем ничего известно не было.

— Боже мой, что делал этот тип в комнате Кристины?! — воскликнул Эд.

Спенсер отпрянул от экрана. У него внутри все пронзительно кричало и почему-то по тембру напоминало голос Конни.

— Не знаю, Эд. Но это все, что мне было нужно. Сделайте, пожалуйста, копию на принтере.

Получив копию сведений о Натане Синклере, Спенсер стиснул в руках конверт из манильскои бумаги и пошел на выход.

Он спешил добраться до дома. Подумать только, всего четыре дня назад он сидел за своим столом на работе, скучал, беспокоился и расстраивался из-за того, что не звонит эта девушка из колледжа.

Всего четыре дня!

Иногда он по четыре дня не выходил из своей квартиры, ничего не делая, ничего не чувствуя. Он ел — еда теперь редко доставляла ему наслаждение, — пил, спал, смотрел спортивные программы по ТВ… Пролетали четыре дня, и абсолютно ничего не происходило.

Спенсер медленно двигался к Хановеру. Снова начало смеркаться. Прошел еще один день без пищи. Он заставил себя остановиться и зайти в «Таверну Мерфи», чтобы заказать пиво и гамбургер. Вообще-то он гамбургеры не любил, но этот был вкусный. Он заказал еще. Было рано, кафе казалось почти пустым.

— Похоже, у тебя какие-то неприятности, дружище, — сказал бармен Марти, его старый приятель.

— Да, можно сказать и так, — слабо улыбнулся Спенсер. «Натан Синклер, Натан Синклер», — стучало у него в ушах.

— Это имеет какое-то отношение к убитой девушке?

— Да. К ней и вообще ко всему.

— Хм, ты знаешь, а я сам догадался об этом. Тут арестовали одну после обеда. Невероятно! Арестовали какую-то девушку. Никто не может ничего понять. Я думал, что ищут насильника, маньяка. А тут девушка. Ты можешь в это поверить?

— Почти нет, — ответил Спенсер.

— Но она виновата, наверное.

— Да, но мы этого не знаем. Не надо пока делать никаких заключений.

— Что ты имеешь в виду? Ее бы не арестовали, если бы не было достаточных доказательств. Им ведь придется иметь дело с большим жюри, особенно если это убийство. Я не могу в это поверить.

— Я сам почти не могу в это поверить. — Этот бармен Марти Спенсеру нравился, но сегодня вечером ему хотелось, чтобы тот отвязался. — Марти, откуда ты знаешь всю эту чушь насчет большого жюри? Ты что, адвокат, учился в юридическом колледже?

Марти махнул рукой:

— Нет. То, что вижу, то и имею, детектив-сержант Трейси.

Спенсер потягивал пиво.

— Я слышал, она даже ничего не отрицает. Просто молчит, — сказал Марти, как если бы это решало для него вопрос, виновна она или не виновна.

— Она ведь имеет право молчать. Разве ты этого не знаешь? — спросил Спенсер.

— Да, но я думаю, она не открывает рот, потому что виновата. Они все равно вытянут из нее признание.

Спенсер знал, что должен ехать в управление, но ему хотелось еще немного выпить. Ему хотелось сесть на свое обычное место в баре, и чтобы приглушили свет, и так тихонько заснуть.

Одна оставалась надежда — что все скоро кончится.

— У тебя действительно неважный вид, приятель. Даже при таком свете.

— Спасибо. Ты очень добр, — улыбнулся Спенсер.

— Трейси, ты знаешь, я всегда счастлив видеть тебя в нашем баре. Жаль, что ты уходишь. Ну что ж, иди борись с преступниками.

Спенсер направился к выходу, но, не доходя до дверей, обернулся:

— Знаешь что, Марти, когда-нибудь я по-настоящему разозлюсь, если ты будешь продолжать называть меня Трейси.

— Но Трейси…

— Я действительно не шучу, Марти. Это меня страшно злит.

Марти выглядел почти оскорбленным.

— Спенсер, я зову тебя Трейси уже пять лет.

— И все пять лет, Марти, это меня раздражало до невозможности, — устало проговорил Спенсер без улыбки. — Ты все же подумай над тем, что я тебе сказал. Спокойной ночи.

Марти пробормотал что-то вдогонку, но Спенсер не слышал.

Он медленно двинулся домой, чтобы хоть немного проветриться и сменить одежду, прежде чем направиться в управление.

Спенсер знал, что получит от шефа нагоняй. Он крепко сжал в руке конверт из манильскои бумаги и повернул за угол, на Аллен-стрит.

Это было очень трудно, почти невозможно — оставаться один на один с тем, что он узнал о Натане Синклере.

О, если бы только Конни знала! Если бы она знала! Она бежала бы от Альберта и Кристины прочь вопя и рассказала бы все Джиму Шоу, и тот завопил бы тоже. Некоторым образом получилось так, что Конни вынуждена была подавить в себе все самое лучшее. И ради чего? Для кого? Теперь Спенсер был уверен, что Констанция Тобиас избавилась не от того, от кого следовало. Как и Рут Эллис, последняя женщина в Англии, которую казнили через повешение, Конни имела дело не с симптомом, а с болезнью.

Поднимаясь по лестнице и поворачивая ключ в замке своей квартиры, Спенсер желал, чтобы сейчас к нему кто-нибудь пришел. Чтобы его хоть кто-нибудь выслушал и потом сказал: вот здесь ты сделал неправильный вывод, а вот здесь ошибся.

Втайне от себя Спенсер завидовал Уиллу Бейкеру, потому что у того была жена. Он всегда мог после работы поделиться с Джинни тем, что накопилось за день. Он был не один.

А вот Спенсер после работы всегда оставался наедине с самим собой. Обычно ему удавалось это как-то переносить, но бывали времена, когда он смотрел, уставившись в темноту своей пустой квартиры, и одиночество гнуло его к земле. Как же ему хотелось в такие минуты, чтобы кто-то был рядом!

Пусть даже этот кто-то сердился бы на него, но лишь бы был рядом!

Ему нужно было, чтобы именно рядом существовал человек, который доводился бы ему хоть кем-то.

Спенсер уронил ключи на маленький столик и по привычке заглянул в холодильник. Ничего. Было шесть часов вечера, понедельник, и никто не придет сюда ни позже, ни ночью, ни завтра утром. Никто, кроме него самого, и сегодня вечером перенести одиночество будет всего труднее. Ему было противно даже смотреть на себя.

Он принял душ и сменил одежду, а затем поехал назад в управление. Конверт из манильской бумаги с распечаткой сведений о Натане Синклере он оставил на столе в кухне.

Спенсер ожидал, что может возникнуть кое-какая суматоха, но к тому столпотворению, которое он увидел в управлении, подготовлен не был.

Повсюду сновали журналисты с камерами и юпитерами, микрофонами. Все эти вещи жили своей собственной жизнью. Он заметил (вернее, его заметили) телевизионщики из ТВ-центра в Оклахоме и двух журналистов из «Лос-Анджелес тайме», которые тут же подбежали и начали совать ему под нос свои микрофончики. Он прошагал мимо них, бормоча: «Без комментариев, без комментариев». Он даже не слышал вопросов, которые ему задавали, потому что в голове, заглушая все, вопили его собственные вопросы.