Она смотрела на него своими теплыми, мягкими, коричневыми глазами нерешительно и одновременно с интересом и любопытством.

— А вы, значит, играете в баскетбол? — спросил он.

— Ага.

— Иногда я хожу смотреть баскетбол. Правда, мужчин.

— И делаете большую ошибку, — сказала Кристина. — Мы играем гораздо лучше. В прошлом году мы были чемпионами.

Он посмотрел на ее руки. Они были длинными и гибкими, с ухоженными ногтями, покрытыми красным лаком. Вообще-то ему нравилось, когда у девушек ногти подстрижены короче и не так наполированы, но у нее это смотрелось в самый раз.

Показав на ногти, Спенсер сказал:

— Трудно, наверное, водить с этим мяч?

Она улыбнулась и любовно оглядела свои ногти:

— Я приспособилась. Могу сказать только одно: остальным командам мы можем давать фору.

— Хм, — произнес Спенсер задумчиво. — Довольно необычно для университетской девушки иметь такие длинные ногти. Особенно для баскетболистки.

Кристина пожала плечами:

— Мне так нравится.

— И хорошо вы играете?

— Думаю, что хорошо, — ответила она, иронически улыбнувшись. — В первой сборной Лиги плюща. Уже третий год подряд.

— А-а-а, — протянул он, явно удивленный, но стараясь не показать виду. — А что это такое — сборная Лиги плюща?

— Вы не знаете, что такое сборная Лиги плюща? И это называется детектив? — Несколько секунд она сидела в притворном волнении.

Спенсер чуть не рассмеялся вслух.

— Для вашего сведения, игроки сборной Лиги плюща избираются на общем собрании всех команд лиги, всех пяти университетов, входящих в лигу. Причем каждый номер команды отдельно. Так, избирают пять игроков первой сборной, пять игроков второй сборной и еще пять игроков так называемой поощрительной номинации. Я играю в центре. В нашей команде «Биг Грин» я единственная, кто играет в первой сборной Лиги плюща. — Покраснев, Кристина неожиданно замолкла.

Спенсер улыбнулся и наклонился над своей чашкой с горячим шоколадом.

— Кристина, вы что, пытаетесь произвести на меня впечатление?

Ему показалось, что она покраснела еще больше.

— Нет. Конечно, нет.

— Впрочем, это не важно, потому что то, что вы сообщили, на меня действительно произвело впечатление.

— А вы хороший детектив? — спросила она, улыбнувшись.

Спенсер был готов как бы в шутку выложить перед ней весь список своих успешных дел, но передумал. Кивнув, он сказал:

— Хороший детектив — понятие растяжимое. Некоторые детективы достигли совершенства в проведении допроса свидетелей и подозреваемых, другие — в исследовании улик преступлений. Быть хорошим детективом, по-моему, это значит обладать всеми этими качествами.

— И вы ими, конечно, обладаете, детектив О'Мэлли.

Ему показалось, что она произнесла эту реплику с каким-то неясным намеком. Он вскинул брови.

— У вас должен быть категорический императив, — сказала она.

Он посмотрел на нее с недоумением:

— Чего «категорический»?

— Понимаете… — Кристина пожала плечами, откусила большой кусок булочки, тщательно его прожевала, проглотила и только затем продолжила: — «Категорический императив» — это когда некто считает, что его действия, его поведение объективно необходимы сами по себе независимо от обстоятельств.

В глазах Спенсера появилось понимание.

— О да, конечно. У меня полно таких императивов.

Кристина откусила еще.

— Нет, у вас только один, — сказал она. — Только один. У Канта в «Критике практического разума» сказано…

— Я уже уловил, о чем идет речь, и могу сказать, что да, я не был бы служителем закона, если бы не старался выполнять свою работу, — он подмигнул ей, — независимо от обстоятельств.

— Хорошо выполнять, — сказала она.

— Насколько возможно.

— Ну и в чем же вы преуспели?

К этому вопросу он решил отнестись серьезно.

— Мне кажется, я похож чем-то на охотничью собаку. Мне нравится думать, что у меня сильно развита интуиция. — Спенсер сделал паузу. — Но мой напарник Уилл стал бы с этим спорить. Он бы сказал, что да, я собака, но нюх у этой собаки испорчен изрядным количеством перца.

— Ну, прямо как мой пес, — сказала Кристина. — Но мне кажется, что у вас чуткий слух.

— Я и есть хороший слухач, — признался он. — Я также хороший наблюдатель. Я смотрю на людей, и обычно их манера сидеть, смотреть, говорить дает мне больше информации о них самих, чем то, что они могут сообщить.

Она улыбнулась:

— Ну и что же вы обнаружили, глядя на меня?

В ответ Спенсер тоже улыбнулся:

— Что вы меня не боитесь. Вы смотрите мне прямо в глаза.

— Вы хотите сказать, детектив, что я смело смотрю вам в лицо?

— Да, именно это я и хочу сказать. — Он пытался быть серьезным. — Вы смотрите прямо на меня и не боитесь.

— Потому что мне нечего бояться, — сказала Кристина и отвернулась.

Заметив это, Спенсер наклонился ближе и мягко произнес:

— Чего вы вообще боитесь, Кристина?

— Вообще? Или больше всего?

Он немного подумал и уточнил:

— Больше всего.

— Смерти. Нет, не смерти. Умирания.

Спенсер кивнул.

— А как вы? Чего боится полицейский больше всего?

— Не знаю, как насчет полицейского, а вот я больше всего боюсь жить с нечистой совестью. Мне нравится спокойно спать по ночам.

— А что, ваша совесть вас иногда тревожит? — Она улыбнулась.

— Не очень.

Она кивнула, потягивая свой шоколад:

— Я полагаю, что, учитывая специфику вашей работы, вы не можете позволить себе ошибаться. Я имею в виду ошибаться в людях.

— Вы правы. — Спенсер сделал глоток из своей чашки. «Куда это она клонит?» — Я не часто ошибаюсь в людях.

Она улыбнулась с напускной скромностью:

— Думаете, и насчет меня не ошибаетесь?

Он охотно улыбнулся в ответ:

— Насчет вас я уверен. Вы храбрая и толковая. — Он хотел добавить, что она также и очень красивая, но дартмутской студентке такое за кофе, конечно, говорить не следует. А, кроме того, она не нуждается в том, чтобы ей говорили подобное.

— Вы уступчивы, детектив?

— Я жесткий, как доска, — сказал он. — Это один из моих многочисленных недостатков.

— А глядя на вас, не скажешь, что у вас их много, — польстила Кристина.

— Вы пытаетесь быть любезной. У меня полно дурных привычек.

— Вот как? И каких же? А впрочем, у кого их нет.

— Например, у вас.

— У меня? — Она рассмеялась. — У меня больше дурных привычек, чем, наверное, вы съели обедов за всю свою жизнь.

— Назовите хотя бы одну.

Она подумала несколько секунд.

— Например, я чистоплотна до маниакальности.

— В самом деле? А я до маниакальности неряшлив.

— Мне нравится выигрывать в баскетбол.

— А мне нравится успешно расследовать свои дела.

— Я никогда не умею одеться нормально для улицы и все время простужаюсь. — Как бы в подтверждение этого она чихнула.

— Ну надо же. А я всегда напяливаю на себя столько одежды, что чрезмерно потею.

— А я постоянно делаю такие вещи, которые очень осложняют мою жизнь.

— А я постоянно делаю такие вещи, которые упрощают мою жизнь до предела.

Она после паузы ответила:

— А я иногда выпиваю.

Он тоже помедлил с ответом, а затем сказал:

— Хм! Если бы у меня это было только иногда.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Сейчас я скажу, сколько вам лет. Вам двадцать один год, Кристина?

— Будет завтра — сказала она, неожиданно воодушевившись. — Наконец-то [9].

— Понимаю. А то, что выпиваете, будем считать, что вы мне не говорили, а я не слышал. Хорошо?

— Выпиваю? Я имела в виду, что выпиваю кофе.

— Прекрасно. Мы не будем касаться больше этого вопроса. — Он сделал паузу. — Значит, вы счастливы, что вам перевалило за двадцать один. По обычным причинам?

Она кивнула, а потом добавила, вскинув брови:

— Правда, есть еще причины, необычные. — Но дальше тему развивать не стала, а он не настаивал.