— Толита, зачем ты вышла за него замуж? — поинтересовалась Саванна. — Уму непостижимо, как два настолько разных человека уживаются вместе.

Бабушка снова глянула в окно. В стеклах ее очков отражалось все, что она видела во дворе. Вопрос Саванны застал Толиту врасплох. Я догадался, что сестра подняла одну из запретных тем, намекавших на некую тайну — на события, произошедшие до нашего рождения.

— Давайте-ка я угощу вас чаем со льдом, — наконец подала голос бабушка. — Амос еще поторчит там какое-то время. Теперь нечасто удается с вами поболтать. Вы выросли, у вас свои интересы, поди, свидания на уме и все такое.

Толита наполнила чаем три тяжелых стакана, добавила туда колотый лед, а сверху бросила листики мяты.

— Еще в первую нашу встречу я догадалась, что Амос — христианин. Тогда здесь все были христианами, и я тоже. Но когда мы с ним поженились, мне исполнилось всего четырнадцать и я многого не знала. Только потом я поняла, что ваш дед — фанатик. Пока мы встречались, он ухитрялся скрывать это от меня, потому что жутко меня хотел и мечтал поскорее на мне оказаться.

— Толита! — воскликнул я, смущенный бабушкиными откровениями.

— Какой же ты еще ребенок, Том, — усмехнулась Саванна. — Стоит только коснуться секса, и ты дергаешься, как от укуса змеи.

— Девчонкой я здорово его возбуждала, — со смехом продолжала бабушка. — Тогда, в постели со мной, он не слишком разглагольствовал про Иисуса.

— Толита, умоляю тебя, прекрати! Мы не хотим этого слушать.

— Нет, очень даже хотим, — возразила Саванна. — Потрясающе любопытно.

— Только такая двинутая девчонка, как ты, и жаждет услышать подробности интимных отношений деда и бабушки.

— Толита, не обращай на него внимания. Что было дальше?

— Через несколько лет он устал от меня… мужчинам это свойственно… и начал молиться Богу. Без остановки, пока не свихнулся на этом. У вашего деда никогда не было достойных заработков. Стриг волосы, продавал Библии, но больше всего — рассуждал о небесах, аде и обо всем, что между ними.

— Наш дед — очень хороший человек, — заметил я.

Толита повернулась к окну и опять посмотрела на работающего деда. В ее взгляде не было страсти, но была нежность и сохранившаяся привязанность. Дед продолжал возиться с крестом; скрючившись, он пристраивал к основанию колесо от трехколесного велосипеда.

— Меня постоянно спрашивают: каково быть замужем за святым? Я отвечаю: скучно. Лучше выйти за дьявола. Я попробовала немного рая, немного ада и скорее соглашусь на ад. Но ты прав, Том. Ваш дед — замечательный.

— Тогда почему ты бросила его? — осведомилась Саванна, осмелевшая от бабушкиной открытости и бесхитростности. — Папа напрочь отказывается говорить об этом.

— Думаю, вы уже достаточно большие, чтобы узнать. — Голос Толиты сделался усталым и каким-то сонливым. — В самый разгар Великой депрессии дед вдруг оставил работу и начал проповедовать слово Господне у аптеки Бейтери. Денег это приносило еще меньше, чем ремесло парикмахера. Мы жили впроголодь. Амос вбил себе в голову, что Великая депрессия — знак скорого конца света. Тогда многие умники так думали. Я сообщила Амосу, что ухожу от него. Разумеется, ваш дед мне не поверил. В те времена разводы были большой редкостью. Я велела ему заботиться о вашем отце. Так и сказала: «Бросишь ребенка — вернусь и убью». На попутных машинах я добралась до Атланты и в ту же неделю нашла место в универмаге Рича. Вскоре встретила Папу Джона, а через пару дней вышла за него замуж.

— Какой ужас, Толита. Такого я еще не слышал.

— Посмотри в окно, Том, и увидишь святого. — Бабушкины брови за стеклами очков изогнулись, как две гусеницы. — А в кухне перед тобой — просто женщина. Я не каждым своим поступком горжусь, но и ничего от вас не скрываю.

— Неудивительно, что отец так зол на тебя, — присвистнул я.

— Помолчи, Том, — одернула меня Саванна. — Ты слишком традиционно смотришь на вещи. Мы с тобой не знаем, как людям приходилось выживать.

— В тех условиях я делала все, что могла, — добавила Толита. — Тогда весь мир немного слетел с катушек. Ну и я в том числе.

— Что было дальше? Продолжай, а то дед скоро вернется, — поторопила ее Саванна.

— Насчет деда не беспокойся. Он со своей игрушкой провозится до самого обеда… Сложнее всего мне пришлось с вашим отцом. Ему было одиннадцать, когда я привезла его в Атланту. Лет пять мы вообще не виделись. Он едва меня помнил. Генри совершенно не мог взять в толк, почему я его бросила и почему он должен называть меня не мамой, а Толитой. Во сне он часто кричал: «Мама! Мама! Мама!» Эти возгласы просто разрывали чудное сердце Папы Джона. Он вставал, шел в комнату к вашему отцу и пел греческие песни, пока тот снова не засыпал. Генри и тогда был упрямцем. Он не знал никакой Толиты и знать не желал. Сейчас бы я повела себя по-другому. Честное слово. Но это сейчас. Время не воротишь.

— Мне очень трудно представить нашего папу хнычущим мальчишкой, — призналась Саванна. — Вообще мальчишкой.

— Толита, у тебя были другие мужья? — поинтересовался я.

Бабушка засмеялась.

— Опять ваша мамочка про меня судачила?

— Нет, — заверил я. — В городе ходят слухи.

— После смерти Папы Джона я ополоумела от горя. Находиться в Атланте было невозможно. Я взяла все деньги, которые он мне оставил — довольно кругленькая сумма, — и отправилась путешествовать. Я решила объехать все места, о которых только слышала: Гонконг, Африку, Индию. Я плавала по морям и океанам. Из порта в порт, всегда первым классом. И странная вещь: в меня все влюблялись. В особенности мужчины. Такой уж я человек. Мужчины вились вокруг меня, как пчелы, будто я — ароматный цветок. Я садилась и наблюдала, как они стараются, пытаются меня рассмешить или угощают выпивкой. За двоих старых парней я даже выходила замуж. Самый долгий брак продержался полгода. Другой — ровно столько, чтобы добраться от Мадагаскара до Кейптауна. Этот человек требовал, чтобы я делала ему разные грязные штучки, о которых принято молчать.

— Что за грязные штучки? — навострила уши Саванна, прильнув к бабушке.

— Ну пожалуйста, не надо, — умолял я.

— Почему? — удивилась Саванна.

— Потому что бабушка обязательно расскажет и это будет что-то жуткое и постыдное.

— Он хотел, чтобы я сосала то место, где сходятся ноги, — непривычно чопорным тоном пояснила бабушка.

Она всегда была несколько откровеннее, чем требовалось.

— Как отвратительно, — выдохнула Саванна.

— У него были животные аппетиты, — разошлась Толита. — Кошмар да и только.

— Почему ты снова вернулась к деду? — спросил я, желая сменить тему.

Толита медленно поднесла к губам стакан с чаем. Я решил, что она не хочет или не может ответить, но ошибся.

— Я устала, Том. По-настоящему устала. И еще я начала стареть. Я видела, что старею, и ощущала это. Я не сомневалась, что Амос все так же живет в доме у реки и ждет меня. Я знала, что могу свалиться ему на голову и он ни разу меня не упрекнет. Он даже будет рад мне. Ваш отец относится к Лиле так же. В его жизни была и есть только одна женщина. Это у него от отца. Странная штука — кровь. Ей легче породить в новом поколении фанатика, чем такую, как я. Хотя меня и обожали все подряд.

— Но к деду тоже все хорошо относятся, — заметил я, охваченный внезапным сочувствием к Амосу.

— Том, это потому, что он одержим идеей. Каждый год он взваливает себе на спину этот крест. Кому нужна жизнь со святым? Я бы предпочла вместе выпить и посмеяться.

— Толита, но ты ведь все равно любишь деда, — упирался я.

— Любовь, — произнесла бабушка, словно пробуя это слово на вкус. — Да, допустим, я действительно его люблю. Должна быть привязанность к тому, к кому всегда можно вернуться, чей дом тебя ждет. Я тут думала о времени. Не о любви. О времени. Они каким-то образом взаимосвязаны. Я не настолько умна, чтобы выразиться точнее. Почти одинаковое количество лет я была замужем за вашим дедом и за Папой Джоном. Но когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что с Папой Джоном я прожила всего несколько дней — настолько я была счастлива. А с вашим дедом — века.