Празднование успешного открытия «Винго Эссо» мы завершили походом в цирк. Хотя мать отказалась от церемонии и от цирка, я еще не видел отца таким ликующим и неугомонным. Уверен, если бы ему взбрело в голову пройтись колесом, он бы осуществил эту затею. Отец был по-новому жизнерадостен и самоуверен. Он горделиво двигался среди толпы, приплясывающей под карнавальные ритмы. В аттракционе перед шатром он с наслаждением сшибал кегли бейсбольным мячом, пока не выиграл для матери плюшевого медвежонка. Мы с Люком тоже развлекались, целясь баскетбольным мячом в косо поставленное кольцо. Отец аплодировал каждому удачному броску.
Еще до начала представления мы насмотрелись разных диковин. Мы впервые увидели бородатую женщину. Она привыкла, что на нее глазеют, и равнодушно сплевывала табачную жвачку в бутылочку из-под «Доктора Пеппера». Люк обменялся рукопожатием со столетним младенцем, после чего мы слушали сиамских близнецов, исполнявших «What a Friend We Have in Jesus» [112]. Альтус Росситер, коллетонский драчун, решил помериться силой с кенгуру в боксерских перчатках. Мы аплодировали, когда ловкое животное сшибло Альтуса с ног и тот на некоторое время потерял сознание.
К отцу подошел Смитти Смит, владелец цирка. Они познакомились, когда цирк только приехал в Коллетон. Смит в первое же утро явился на причал и скупил у отца весь улов рыбы для своих тюленей. Их он называл основой своей труппы. Смит утверждал, что у него лучшее тюленье представление на всем юго-востоке, зато слон и тигр никуда не годятся. Слон чересчур стар, а тигр слишком молод. Отец, помня, как захмелевший клоун заснул на крыше грузовичка, ответил Смиту, что когда в цирке всего один клоун — это тоже ни в какие ворота не лезет. Правда, клоун успел немного проспаться. Потом мы видели его зазывающим людей в цирк. Его и тогда пошатывало, но на руках он стоял вполне приемлемо.
Отец мог бы и дальше говорить, но представление уже начиналось. Для лучшего обзора мы забрались на самый верх. Вскоре на арену тяжело ступил слон. На нем восседала женщина в наряде из золотистых блесток. Слон действительно был старым и морщинистым. Женщина заставила его опуститься на передние ноги и поклониться зрителям. Но подняться самостоятельно слон уже не мог, и ему помогали наездница, клоун и Смитти Смит. Владелец не преувеличивал: слон был невероятно дряхлым. Казалось, он вот-вот рухнет замертво. Чтобы отвлечь зрителей, клоун принялся жонглировать двумя шариками. Саванна тут же заявила, что так и она может.
— Интересно, за сколько бы он отдал этого слона? — пробормотал отец. — Поставить рядом с автозаправкой — просто красота.
— Чтобы он набирал в хобот самый дорогой сорт бензина и заливал прямо в бак, — добавил Люк.
Прожекторы осветили фигуру владельца цирка. Смитти встал в центре. Он успел облачиться в блестящий красный смокинг, на голове красовался цилиндр. В руках Смитти держал поцарапанный микрофон. Его голос доносился с четырех сторон, будто к зрителям обращались сразу четверо. Слова, как волны, наплывали одно на другое.
— Леди и джентльмены. Сейчас я войду в клетку с крупным бенгальским тигром по имени Цезарь. Его увезли из родной Индии после того, как он задрал насмерть трех раджей и тринадцать крестьян. Тринадцать очень неповоротливых крестьян. Цезарь — новичок в моей труппе и пока что нервничает в присутствии многочисленных зрителей. Поэтому в течение следующего номера мы просим вас соблюдать абсолютную тишину. Когда мы давали представление близ Эйкена, Цезарь разорвал нашего укротителя. Мне не оставалось ничего иного, как самому занять место нашего покойного товарища, поскольку, леди и джентльмены, шоу должно продолжаться.
Если слон был древним, а кенгуру — довольно старым, то тигр был молод и великолепен. Он следил за Смитти, который вошел в большую клетку, неся кнут и стул. От тигра так и веяло опасностью. В нем не было покорности циркового зверя — этой успокоенности и раболепной услужливости, которые развиваются за годы выступлений под ослепительным светом прожекторов и жизни в неволе. Тигр смотрел на зрителей так, словно лежал в засаде, высматривая добычу. Смитти щелкнул кнутом над самым его ухом и велел сделать круг. Цезарь даже не шевельнулся, он продолжил наблюдать за Смитти, и взгляд этот будоражил толпу. Кнут щелкнул снова, голос владельца заглушил зрительский гул. Тигр покинул тумбу и нехотя обошел клетку, рыча от негодования. Смитти бросил на пол цилиндр и скомандовал:
— Подай!
Цезарь поддел цилиндр лапой, подбросил и изодрал когтями. То, что упало на пол, лишь очень отдаленно напоминало цилиндр владельца. Смитти хлестнул тигра по плечу, загнал в угол, а сам сердито нагнулся, разглядывая остатки головного убора, который теперь напоминал искореженный обод. Смитти и не думал скрывать досаду. Представление отступило на задний план; сейчас перед нами разворачивался исполненный неприкрытой ненависти поединок между зверем и владельцем цирка.
Однако номер еще не закончился. Смитти зажег жгут вокруг проволочного кольца и заставил тигра прыгать через огненную петлю. Раз за разом. Полосатая шкура, подсвеченная пламенем, красиво блестела. Зрители восторженно аплодировали. Смитти весь вспотел от напряжения. Он поднял стул, приблизился к тигру и выкрикнул новый приказ. Над желтыми глазами Цезаря взвился кнут. На этот раз тигр двинулся прямо на владельца, царапая воздух лапой с широко растопыренными когтями. Смитти сделал шаг назад. Разъяренный Цезарь погнал его к прутьям клетки. Возбужденные зрители в ужасе замерли; каждый взмах могучих передних лап вызывал сдавленные возгласы. Смитти пятился, держа на вытянутых руках стул. Если бы не этот щит, тигр, скорее всего, откусил бы владельцу цирка голову. К клетке бросились двое рабочих с длинными шестами. Они прервали яростную атаку тигра, дав Смитти возможность выскочить наружу. Цезарь впился зубами в шест и перекусил его надвое, после чего неторопливо ушел в середину клетки, где и уселся с поистине королевским величием. Смитти в бессильной злобе хлестал кнутом по прутьям клетки, а зрители даже вскочили на ноги, аплодируя свободолюбивому тигру. Потом Цезарь вальяжно растянулся на полу живым ковром из золотистых и черных полосок. А на арену уже выкатывали тюленей для следующего номера. Лучи прожекторов переместились на них, и клетка с тигром скрылась в полумраке.
Тюлени вели себя иначе: подвижные и увлеченные, они явно обладали талантом веселить людей. Они задорно крутили большие желтые мячи на своих блестящих черных носах. Смитти вел этот номер легко и непринужденно. После каждого трюка он бросал тюленям по рыбине, которую те мгновенно проглатывали. Животные хитро поглядывали на зрителей, вертя изящными головами. Более того, тюлени даже аплодировали себе передними плавниками.
— Ребята, а ведь они едят пойманную мной рыбу. Мою рыбу. Я надеялся, Смитти об этом объявит, — сказал отец.
Тюленей звали Самбон, Елена Троянская, Навуходоносор, Клеопатра и Нашуа, но звездой этого легкомысленного шоу явно был Самбон. Тюлени казались странной помесью выдр и дельфинов. Все свои трюки они проделывали с неожиданной для их комплекции грациозностью. Животные расположились по кругу. Один вертел на носу мяч, после чего подбрасывал его высоко вверх, а ловил мяч уже другой. Затем все повторялось. Так продолжалось, пока Клеопатра не промахнулась. Мяч упал на неосвещенный участок арены, а Клеопатра обиженно загорланила, не получив рыбины. После этого тюлени состязались в боулинге и бейсболе. Затем рабочие внесли невысокий помост. Самбон забрался туда и начал играть на рожках песню «Дикси» [113]. Остальные четверо ему подвывали. Зрители тоже начали подпевать. Едва мы успели дойти до слов «Оглянись, оглянись», как из полумрака раздался громкий рев Цезаря. Народ замер. Лучи прожекторов переместились на клетку, и все увидели, что тигр стоит, прижав морду к прутьям, и изо всех сил пытается дотянуться до ненавистных тюленей. Самбон, не обращая внимания на тигриный рев, решил повторить «Дикси» и вновь наполнил пространство цирка какофонией рожков. Не прерывая номера, Смитти приблизился к клетке. Схватив кнут, он стал хлестать Цезаря по голове, пока тот с рычанием не отступил в дальний угол.
