Видя слезы сестры, Линдси схватила пепельницу и швырнула в Рослого. Потом, пригнув голову, двинула кулаком по его ноге.

— Я тебе не позволю обижать маму! — крикнула она.

Но пепельница пролетела мимо. А Рослый ударил по лицу и Линдси, отчего та вверх тормашками пролетела по комнате и упала в дальнем конце, разбив себе нос. Преступники думали, что она сейчас заплачет. Но вместо этого она стала издавать странные звуки, не отличающиеся благозвучием, зато полные гнева и боли. Линдси призывала стадо коров, пасущихся вблизи старых рисовых полей, и диких свиней, что бродили в центре острова.

Первой ее мольбу услышала телка Батшеба. Она убежала от матери и отправилась самостоятельно познавать мир. Телка сама знала лишь несколько слов из тайного языка полей и лугов, травы и пастбищ, но чутье подсказало ей: в белом домике творится что-то очень плохое. Батшеба поскакала на своих тоненьких, еще не слишком крепких ногах. Она бежала по проселочной дороге и не останавливалась, пока не выбралась из леса и не увидела родное стадо. Батшеба бросилась прямо к Бесстрашному, который щипал траву.

— Что случилось, дочка? Ты никак заблудилась? Иди скорее к матери.

— Девочка, — произнесла запыхавшаяся Батшеба.

— Девочка? Какая девочка? — не понял бык, продолжая жевать.

— Синеглазая девочка.

— Линдси? Подруга нашего стада?

— Да. Подруга нашего стада.

— Что с ней? Выражайся быстро и четко.

— Помощь.

— Какая помощь, дочка? Кому?

— Девочка говорит: помощь. Девочка говорит: стадо… помочь.

Коровы беспокойно замычали. Бык поднял голову и увидел дикого кабана Дредноута. Тот мчался прямо к телке. Бесстрашный встал у него на пути и опустил голову, покачивая грозными рогами.

— Остановись, — потребовал Бесстрашный.

Старый кабан застыл на месте, чувствуя на себе страх и ненависть коров. Из-за деревьев появились и другие свиньи. Их клыки блестели на солнце, словно копья.

— Что с девочкой? — осведомился Дредноут.

— Тебе-то что? Она наша подруга. Из нашего стада, — угрюмо промычал бык.

— Она любит свиней, — возразил Дредноут.

— Нет, она любит коров, — сердито ответил Бесстрашный.

— Всех, — вмешалась телка Батшеба. — Так сказала девочка. Она любит всех. Она просит помощи.

Коровы и свиньи забыли о своей давней вражде и двинулись к белому домику на берегу. Бесстрашный и Дредноут, как полководцы, шагали впереди. А по мосту, ведущему на остров, бежали громко лающие собаки.

Линдси по-прежнему лежала на полу. У нее из носа текла кровь. Блэз взглянула на дочь, затем на троих вооруженных злодеев. Никогда прежде здесь не было зла. За спинами незваных гостей все так же безмятежно текла река.

— Я пойду в ту комнату со всеми вами, если вы не тронете моих дочерей, — заявила Блэз.

— У тебя нет выбора, красавица, — отозвался Рослый.

Он дернул на женщине блузку. Ткань порвалась, обнажив плечо Блэз. В это время к Рослому подошла Шарон.

— Убирайтесь из моего дома, — отчеканила девочка и тут же продолжила на удивительном языке, которого не понимал никто из присутствовавших.

Паук-крестовик взлетел по своей сверкающей паутине к окну, влез на подоконник и заглянул в комнату. Он слышал слова Шарон и понимал, что случилась беда. В его капкане билась желтая бабочка-данаида. Паук устремился к бабочке, и та, чувствуя, что настал конец, огласила воздух предсмертным стоном. Но паук, обхватив бабочку задними лапками, оборвал нити и выпустил пленницу. Ошалевшая и озадаченная таким поворотом событий, бабочка взмыла в воздух.

— Поднимай тревогу, данаида. Наша девочка в беде.

Бабочка поднялась над островом и издала призыв о помощи. Паук вторил ей со своей паутины. Их голоса донеслись до муравьев и цикад; сотни пчел перестали собирать мед и полетели к дому. А между деревьями, словно боевые самолеты, гудели осы. Чайка, до которой тоже докатилась эта волна, передала весть другим чайкам, и вскоре небо над островом потемнело от крыльев рассерженных птиц.

Дикие свиньи, коровы, собаки — все неслись к белому домику. Туда же, по воздуху и по земле, текли реки из насекомых. Весь лес пришел в движение. Вся земля.

Рослый грубо потащил Блэз в другую комнату. Девочки умоляли отпустить их мать. В ответ злодеи только хохотали. Громко. Во все горло… пока не услышали странный звук. Сначала он был похож на низкое гудение, потом на пронзительный писк. Троица недоуменно переглядывалась. Все величие Эдема слилось в песне возмездия, звучавшей вокруг домика у реки. На спинах оленей примчались призраки индейских юношей, все еще охранявших свои земли. Небо было черным от крыльев. Трава кишела насекомыми всех видов и цветов. Угрожающе мычали коровы. Гневно били копытами дикие свиньи. Возмущенно клекотали птицы.

Злодеи застыли на месте.

А девочки продолжали говорить, каждая на своем новом языке.

— Убейте их. Убейте их, — вот о чем просили они.

Рослый, держа револьвер наготове, подполз к окну и выглянул наружу. И тогда он завопил. Его вопль не требовал перевода — то был возглас страха. Вскоре закричали и двое других.

— Они мои, — заявил бык Бесстрашный.

— Мы расправимся с ними быстрее, — возразил кабан Дредноут.

— Пчелы и осы сделают это мгновенно, — зазвенел тонкий голосок.

— Собаки разорвут их в клочья, — рявкнула гончая.

— А птицы скормят их останки рыбам, — заключила старая чайка.

Все царство природы восстало, чтобы покарать мерзавцев. Однако всех его воинов злодеи не видели: красных муравьев, успевших заползти им в брюки и рубашки, пауков, которые, словно парашютисты, приземлялись у них в волосах, ос, готовых впиться своими жалами.

Преступники уже не могли пошевелиться. Они понимали: их конец близок, очень близок. Все пространство в доме и вокруг него звенело, шелестело, гудело и грохотало от зверей, птиц и насекомых. В последние минуты жизни злодеям было дано понять язык природного царства, однако любые их действия были бесполезны и бессмысленны. К таким, как они, лес пощады не знал.

Паук-крестовик взобрался по спине Рослого, перелез на шею и выбрал место за ухом. Попрощавшись с Шарон, паук укусил злодея и ввел свой яд ему в кровь. Вскрикнув, Рослый одним ударом убил паука, но к нему тут же устремились осы и красные муравьи. Троица кружилась по комнате, хлопая себя по всем частям тела. Но было поздно. Незримая сила вытолкнула их во двор. Туда, где их уже ждали клыки, копыта, челюсти и рога.

Блэз и ее дочери сидели на диване и слушали предсмертные крики злодеев. Мать не позволила девочкам подходить к окнам. Преступники не заслуживали снисхождения, однако какую-то жалость к ним Блэз и девочки все же испытывали. И не столько к ним, сколько к их глупо потраченным жизням. Не смотреть на их казнь — вот единственное милосердие, которое четверо обитательниц домика могли к ним проявить.

Вскоре звуки смолкли. И на острове вновь стало тихо.

Когда Блэз выглянула из окна, она увидела лишь траву, воду и небо. И ни следа злодеев: ни лоскутка одежды, ни осколка кости, ни волоска.

В тот же вечер мать и дочери закопали паука на семейном кладбище, где были похоронены умершие домашние животные. Они молились за душу крестовика, за то, чтобы его паутина протянулась на тысячи миль, соединив планеты и звезды, чтобы ангелы спали в его шелковистых нитях, а его ткачество всегда радовало Бога.

Через два дня лодку Грегори Мак-Киссика прибило к острову Камберленд в Джорджии. Вернувшись домой, он рассказал о своих многодневных странствиях. Оказалось, испортился мотор, и его унесло в открытый океан. Он наверняка бы погиб от голода, если бы не одна странная чайка с черной спиной. Птица появлялась и бросала ему рыбу. А потом случилось второе чудо: Грегори сумел починить мотор и на остатках горючего добрался до острова Камберленд.

С появлением отца в семью вернулось счастье. Девочки становились старше и постепенно теряли свою магию. Ни они, ни Блэз никогда не говорили о трех злодеях, ворвавшихся к ним в дом. Роуз продолжала заботиться о бездомных собаках, Линдси — о коровах и свиньях, Шарон — о птицах и насекомых. Они любили природу и свою семью. Их мать вновь стала петь и смеяться. И все они прожили замечательные жизни.