— Опять терзать ваши уши занудством? Нет уж, увольте. И потом, Рассел, мне совсем не хочется вспоминать сегодня о том, что случилось.
— «Я подумаю об этом завтра»? — с улыбкой процитировал Рассел.
— Ну что вы, я вовсе не Скарлетт О'Хара. Скарлетт уже ушла и спит в соседней комнате, — кивнула Ивон в сторону спальни Салли. — Скорее я ее беспомощная подруга Мелани. Да и этим я, наверное, себе очень польстила. Ну вот, опять я впала в старческое занудство. Рассел, а давайте перейдем на «ты», раз уж все так получилось?
— Я бы предложил вам это и раньше, чем «все так получилось», — засмеялся Рассел. — Вот только не был уверен, что вам это понравится.
— Такие вещи не должны нравиться или не нравиться. Мне кажется, они должны происходить естественно, сами собой.
— Наверное, ты права. Только стеснительность никуда не денешь. Это, кажется, врожденное.
— Неужели ты стеснительный? — улыбнулась Ивон и покачала головой. — Может, это стереотип, но мужчина с такой внешностью, как у тебя, просто обязан быть…
— Развязным? Нахальным? А, забыл, еще жутким бабником, — печально усмехнулся Рассел. — Вот это меня, пожалуй, и губит. Женщины всякий раз смотрят на меня и думают: жуткий бабник, с ним, наверное, лучше не связываться.
— Значит, эти женщины не говорили с тобой… или не слышали тебя. Обычно, когда начинаешь говорить с человеком, все сразу встает на свои места. То есть, я хочу сказать, ты начинаешь понимать, кто перед тобой: свой или чужой, близкий или далекий, друг или любимый человек.
— Ты правда так думаешь?
— Раньше думала, — призналась Ивон. — А сейчас не знаю. Как будто все перевернулось вверх тормашками.
— Зато я знаю… — Голос Рассела снова стал тихим и нежным, как тогда, в машине.
— Что знаешь?
— Знаю, как заставить тебя забыть о том, что тебя так гложет. — Он придвинулся к Ивон и ласково взял в руки ее лицо. — У тебя такой испуганный взгляд.
— Испуганный? — тихо переспросила Ивон.
— Не совсем. У тебя взгляд человека, который делает что-то в первый раз.
— Да, все это словно впервые, — пробормотала Ивон.
Рассел наклонился к лицу Ивон и поцеловал ее в губы. Поцелуй был нежным, таким же нежным, как прикосновение его ладоней. Ивон показалось, что кто-то дал ей глоток теплого молока. И это было очень приятно. Но, увы, не более чем приятно.
Ивон позволила Расселу отстраниться первым и поняла по его глазам, что он догадался: продолжения у этой истории не будет.
— Прости меня, Рассел, — вздохнула Ивон. — Все прекрасно. Лучше не бывает. Глупо было бы говорить, что я не люблю тебя — ты ведь и так это понимаешь. Выходит, я просто хочу забыться. Но, поддавшись желанию, я не забудусь. Я только унижу нас обоих.
Рассел понимающе кивнул, и Ивон почувствовала, что бесконечно благодарна этому мужчине. Мужчине, которого она никогда не полюбит так, как любит Джерри.
Джерри почувствовал, как внутри раскрывает свои лепестки огромный холодный цветок пустоты. Он мог бы, конечно, предположить, что холод не более чем обыкновенный похмельный озноб, но эта холодная пустота имела совсем другую природу. И имя ей — одиночество.
Джерри посмотрел на Ивон. Да, он не ошибся, подумав еще тогда, после измены жене, что Ивон больше не принадлежит ему. Но Джерри и представить себе не мог, что Ивон — его Ивон! — может сжимать в объятиях другой мужчина. Да, между Ивон и этим типом, Расселом Данкином, не было ничего, кроме одного поцелуя, но мысль даже об одном поцелуе обжигала Джерри таким холодом, что он чувствовал мурашки на своей коже…
Ивон смотрела на него спокойно, и Джерри на мгновение показалось, что жена испытывает мстительное торжество и втайне наслаждается его муками. Ледяной цветок пустоты, распустившийся внутри, начал потихоньку таять от разгоравшегося под его стеблем пламенем гнева.
— Ну что ты молчишь? — ровным голосом спросила его Ивон. — Да, я не святая. Но и преступницей себя считать не намерена. Тебя, кажется, не очень-то мучила совесть, когда ты переспал с Салли Мелон.
— А ты как будто знала об этом, — с язвительной улыбкой ответил ей Джерри. — Знала и поехала с Данкином мне назло.
— Джерри, если бы я знала наверняка, поверь, никуда и ни с кем я бы не поехала. Я бы в тот же день собрала вещи и ушла бы куда угодно, лишь бы не видеть твоего лица.
— Вот как? — усмехнулся Джерри. — Выходит, тебе можно крутить со своим редактором, а для меня измена под запретом?
— Рассел Данкин не твой лучший друг, — заметила Ивон. — И я в отличие от тебя вовремя остановилась и не стала потакать маленькой закомплексованной девочке, которая сидит у меня внутри.
— О чем это ты?
— О твоем стареньком чемодане. Помнишь, на чердаке дома твоей бабушки? Ты изо всех сил старался спрятать свои воспоминания куда-нибудь подальше. Но у тебя ничего не вышло — они все равно вырвались наружу.
— Я не понимаю тебя, Ивон, — мрачно пробормотал Джерри, до которого уже начал доходить смысл слов, сказанных женой.
— О том, что в тебе проснулся тот самый неуклюжий щекастый подросток, которого третировали сверстники, а сверстницы попросту не замечали. О подростке, чья властная и холодная мать пыталась сделать с сыном то, что ей не удалось сделать с отцом — на веки вечные привязать его к себе. И этот подросток хотел свободы, жаждал выйти из-под контроля, желал получить самое лучшее, самое красивое тело — тело Салли Мелон. Этот подросток совершенно не думал обо мне. Ему было наплевать, что мне будет больно. Но лгал и скрывал от меня правду уже не подросток. Ее скрывал вполне взрослый Джералд Уэллинг.
— Может, и так, Ивон, — немного подумав, кивнул Джерри. — Может, все действительно так, как ты говоришь. Но тебе не приходило в голову, что, если бы ты в тот день не последовала своей обычной привычке со всех ног удирать от проблем, никакой щекастый подросток во мне бы не проснулся?!
— Удирать от проблем? — горько усмехнулась Ивон. — Нет, Джерри, я не от проблем удирала. Я пыталась дать тебе ту свободу, которую ты так боялся потерять. Я не хотела доставать тебя, как моя мать доставала моего отца. Я не хотела тебя контролировать. Но я думала, Джерри, я наивно полагала, что ты распорядишься этой свободой как взрослый человек. Но, увы, я ошиблась.
— Но это ведь ты, это ты всегда вела себя как ребенок! Это ты боялась ответственности, ты не хотела детей, потому что на самом деле сама еще не выросла!
— Да, я боялась ответственности! Но больше всего я боялась, что ты, не привыкший заботиться о ком-то, свалишь все на меня! Свалишь и еще оправдаешь свое поведение тем, что я женщина, что я должна тащить на себе все это в одиночку, как когда-то тащила тебя твоя мать!
— Оставь в покое мою мать! Твоя семья ничем не лучше моей. Отец выпивоха и подкаблучник, а мать… О твоей матери можно слагать легенды: она готова горы свернуть, лишь бы ее ненаглядная доченька снова вернулась под ее крылышко. Только ненаглядная доченька туда и не собиралась. Потому что в глубине души она свою мать ненавидит!
— Заткнись, Джерри! — не сдержалась Ивон. — Не выводи меня из себя!
Алисия Таккер стукнула молотком по столу Ивон и Джерри, раскрасневшиеся, с гневно горящими глазами, повернулись к судье.
— Пока вы выясняли отношения спокойно, это еще можно было терпеть, — обратилась к обоим судья. — Но вы, кажется, забыли, что находитесь в зале суда, а не у себя дома, где можно давать пощечины, разбивать вазы и метать друг в друга стаканы. Что ж, я выслушала достаточно. Мистер Уэллинг, у вас есть еще свидетели?
Джерри Уэллинг мрачно помотал головой.
— Значит, я объявляю перерыв. Нам всем нужно немного прийти в себя после такого бурного разбирательства. Подумайте о своем заключительном слове, мистер Уэллинг, и вы, мисс Даффин, — покосилась Алисия в сторону адвоката.
— Не нужно привлекать мисс Даффин, — попросила Ивон, поднявшись со своего места. — Я и сама могу сказать все, что считаю нужным.
