Обаятельный молодой человек по имени Джимми Тесайгер пронесся вниз по большой лестнице особняка Чимниз, перепрыгивая через две ступеньки. Его появление было столь неожиданным, что он столкнулся с Тредуэллом, величественным дворецким, в тот момент, когда последний пересекал зал, неся новые порции горячего кофе. Никто не пострадал только благодаря изумительному присутствию духа и необычайной ловкости дворецкого.

– Прошу прощения, – извинился Джимми. – Скажите, Тредуэлл, я последний?

– Нет, сэр, мистер Уэйд еще не спускался.

– Хорошо, – сказал Джимми и вошел в столовую.

Столовая была не до такой степени заполнена, чтобы его не увидела хозяйка, взглянувшая на него весьма укоризненно, после чего Джимми испытал то же чувство дискомфорта, как обычно бывало у него, когда он смотрел в глаза мертвой трески в рыбной лавке. Черт возьми, почему эта женщина так на него смотрит? Спускаться к завтраку ровно в девять тридцать во время отдыха в деревне просто нереально. Правда, сейчас было уже четверть двенадцатого…

– Боюсь, я немного опоздал, леди Кут.

– О, ничего страшного, – произнесла леди Кут, скрывая недовольство.

На самом деле люди, опоздавшие к завтраку, очень возмущали ее. В первые десять лет супружеской жизни сэр Освальд Кут, тогда еще просто мистер, грубо говоря, закатывал скандалы, если завтрак ему подавали даже на полминуты позже восьми часов. И леди Кут была приучена считать непунктуальность непростительным смертным грехом. Привычки же умирают тяжело. И, будучи солидной дамой, она не могла не спрашивать себя, что хорошего могут сделать в жизни эти молодые люди, если они не умеют рано вставать. Как говорил сэр Кут репортерам и всем остальным: «Я отношу свой успех полностью на счет моей привычки рано вставать, умеренных расходов и разумного образа жизни».

Леди Кут была полной миловидной женщиной, но в ее облике угадывалось нечто трагическое. У нее были большие темные печальные глаза и глубокий голос. Художник, ищущий модель для картины «Рахель, оплакивающая своих детей», отнесся бы к леди Кут с восторгом. Столь же неотразимо выглядела бы она в мелодраме, играя глубоко несчастную жену злодея, бредущую сквозь снежную пелену.

Леди Кут производила такое впечатление, будто в жизни у нее было какое-то ужасное тайное горе. На самом же деле в ее жизни вообще не происходило никаких событий, кроме резкого скачка благосостояния сэра Освальда. В молодости она была веселым, ярким созданием, страшно влюбленным в Освальда Кута, предприимчивого молодого человека из велосипедной мастерской, расположенной по соседству со скобяной лавкой ее отца. Жили супруги очень счастливо, сначала в двух комнатках, потом в маленьком домике, доме побольше, затем последовательно в домах все увеличивающихся размеров, однако в недорогих районах для рабочих. Так продолжалось до тех пор, пока наконец сэр Освальд не достиг такой высоты положения, когда он и рабочие районы перестали устраивать друг друга – у него появилась возможность снять, к своему удовольствию, любые, самые большие и роскошные апартаменты в Англии. Чимниз был историческим местом, и, арендовав его на два года у маркиза Катерхэма, сэр Освальд понял, что он достиг высшей точки своих устремлений.

Леди Кут не разделяла его счастья до такой степени. Она чувствовала себя одинокой женщиной. Главным развлечением первых лет ее супружеской жизни были беседы с самой собой: она мысленно возвращалась в то время, когда была еще девушкой. Когда же «девушка» умножилась на три, основным разнообразием жизни леди Кут стали разговоры с домашней прислугой.

Однако и теперь, с кучей прислуги: дворецким, копией архиепископа, несколькими внушительной выправки лакеями, стадом суетящихся кухарок и судомоек, ужасающе темпераментным поваром-иностранцем, экономкой необъятных форм, которая скрипела и шуршала при каждом движении, – леди Кут все равно чувствовала себя высадившейся на необитаемый остров.

Тяжело вздохнув, она выплыла через стеклянную дверь, и Джимми Тесайгер, к большому своему облегчению, тут же угостился почками с беконом. Он видел, как леди Кут некоторое время постояла на террасе в трагической позе, затем собралась с духом и заговорила с Макдональдом, старшим садовником, обозревавшим обихаживаемые им владения взглядом самодержца. Макдональд был царь и бог среди всех старших садовников. Он знал свое призвание – править. И правил он деспотически.

Нервничая, леди Кут обратилась к нему:

– Доброе утро, Макдональд.

– Доброе утро, миледи.

Он говорил так, как должен говорить глава садовников, скорбно, но с достоинством, как император на похоронах.

– Я хотела узнать, можно ли собрать немного позднего винограда на десерт?

– Он еще не созрел для сбора, – ответил Макдональд.

Ответил вежливо, но твердо.

– О, – сказала леди Кут, прибавив храбрости. – Вчера я была на дальнем участке и попробовала виноград. По-моему, он уже созрел.

Макдональд взглянул на нее, и она едва не залилась краской. Ее заставили почувствовать, что она допустила непростительную вольность. Очевидно, покойная маркиза Катерхэм никогда до такой степени не нарушала приличий – не ходила в свои виноградники и не собирала там ничего собственноручно.

– Если вы приказываете, миледи, гроздь будет срезана и послана вам, – сурово произнес Макдональд.

– Спасибо, – сказала леди Кут. – Как-нибудь в другой раз.

– Виноград еще не созрел как следует для сбора.

– Я тоже так думаю, – пробормотала леди Кут.

Макдональд величественно молчал. Леди же Кут собралась с духом еще раз:

– Я хотела поговорить с вами о лужайке за розарием. Интересно, можно ли устроить там площадку для игры в гольф? Сэр Освальд очень любит эту игру.

«А почему бы и нет?» – подумала леди Кут. Она изучала историю Англии. Разве не играл в гольф сэр Френсис Дрейк со своими благородными товарищами у Арманды на виду? Самое джентльменское занятие, против которого у Макдональда не может быть разумных возражений. Но она недооценила доминирующую черту характера старшего садовника – противиться любому и каждому предложению.

– Ее нельзя использовать для этого, – уклончиво ответил Макдональд.

Он внес обескураживающий оттенок в свое замечание, но главной его целью было начать уничтожение леди Кут.

– Но, если ее почистить и… э… постричь и… э… и так далее… – с надеждой продолжала леди Кут.

– Да, – медленно процедил Макдональд. – Можно. Но для этого придется забрать Уильяма с нижнего уровня.

– О, – в сомнении сказала леди Кут.

Слова «нижний уровень» совершенно ничего ей не говорили, кроме неясного намека на какую-то шотландскую песню, но было ясно, что для Макдональда они являются непреодолимым препятствием.

– Это будет печально, – усилил напор Макдональд.

– Конечно, – сникла леди Кут. – Это так.

И удивилась, почему она согласилась так быстро.

Макдональд продолжал смотреть на нее тяжелым взглядом.

– Конечно, если это ваш приказ, миледи… – начал он снова, но приостановился.

Его тон был невыносим для леди Кут. Она тут же сдалась.

– О нет! – воскликнула она. – Я понимаю вас, Макдональд. Нет, Уильяму лучше остаться на нижнем уровне.

– Я так и думал, миледи, – осознал свой верх Макдональд.

– Да, – окончательно уступила леди Кут. – Да, конечно.

– Я был уверен, что вы поймете, миледи, – добавил Макдональд.

– О, конечно, – повторила леди Кут.

Макдональд притронулся к своей шляпе, повернулся и удалился.

Леди Кут обреченно вздохнула и посмотрела ему вслед.

Джимми Тесайгер, насытившись почками с беконом, вышел на террасу, остановился рядом с леди Кут и тоже вздохнул, но совершенно по-другому.

– Славное утро, а? – заметил он.

– Да? – переспросила леди Кут. – О да, думаю, что да. Я не заметила.