—Приношу свои извинения всем, кого не успел выслушать сегодня, — утомленно произнес Уорвик. — Обязуюсь сделать это в следующий раз. О времени заседания будет сообщено позже. А сейчас прошу оставить меня, господа.

Члены Малого консилиума вынуждены были откланяться. Беверидж был разочарован безволием короля, а Дорнмут уже давно не покидал заседание Малого консилиума с таким похоронным видом. Толстяк словно сдулся, и богатая одежда, казалось, стала ему велика. От недавней спеси не осталось и следа. Он шел к выходу, низко опустив голову и шаркая ногами. Недавние льстецы, готовые отдать полжизни за один только благосклонный взгляд барона, теперь предпочитали держаться от него в стороне.

Палач вдруг рухнул на колени, воздел руки вроде бы к Андрею и простонал:

—Не может быть! Пресвятая Дева, спаси и сохрани! — Выражение ужаса на его лице сменилось удивлением, а затем необычной для него робкой улыбкой. — Как ты сюда попал?

Брюсов понял, что заплечных дел мастер протягивает руки вовсе не к нему. Однако рассмотреть того,кто поверг палача в такое смятение, было невозможно — обе его руки по-прежнему были пристегнуты к подлокотникам кресла. Пользуясь передышкой, Андрей попытался освободиться. От напряжения у него вздулись жилы на висках и шее. Трон сотрясался и скрипел от его попыток вырваться. Сначала все его усилия казались напрасными. Но затем, наклонившись к одному из ремней, он зубами ослабил его натяжение, и вскоре ему удалось вытащить правую руку из тисков.

А Питер Бэквард, казалось, забыл о своем подопечном. Поведение палача, вот что было сейчас самым удивительным.

—Прости! Я не хотел этого делать, — с душевной болью в голосе умолял он кого-то. — Меня заставили! Лучше бы я сам пробил себе сердце.

Палач поднялся с колен и, покачиваясь, словно пьяный, шагнул в ту часть палаты, которая оставалась невидимой для Брюсова, решившего, что его мучитель сошел с ума, и мечтавшего о том, чтобы этот приступ безумия продлился как можно дольше.

—Отец, — послышался за спиной Андрея удивительно знакомый голос. — Здесь находится Тот-Кого-Ждали. Ты должен отпустить его, иначе сам очень скоро станешь гирудом. И все королевство Уайтроуз тоже погибнет. Спаси его!

Брюсов вывернулся настолько, насколько позволяло его новое положение, и выглянул за спинку трона. Она сильно мешала обзору, но главное ему рассмотреть удалось. У него за спиной стоял Марк, вернее, призрак Марка, с которым он уже встречался на Плато окаянных душ. Внезапно полупрозрачный силуэт подернулся зыбкой рябью, и привидение растворилось в воздухе.

Когда палач встал с колен и повернулся к Брюсову, его щеки были мокрыми от слез, а губы дрожали. Вид у него был настолько жалким, что Андрей неожиданно для себя сочувственно посмотрел на своего истязателя и спросил:

—Так, значит, ты убил родного сына?

—Я? Не совсем так, господин Брюс, — печально покачал головой палач. — Я был всего лишь исполнителем. Согласно королевскому эдикту, уничтожение обращенных гирудов возлагается в первую очередь на их родственников. Мы должны были подтвердить верность короне и Церкви.

И он рассказал Андрею, что десять лет назад жил в деревне, разводил лошадей. Ему помогали жена и сын, которые тоже были счастливы. Все рухнуло в одну ночь. Его сын не вернулся с пастбища. Утром на его поиски вышла вся деревня. Нашли, но он уже не был тем Марком, который ушел пасти табун. Он угодил в лапы имперцев и стал гирудом. Питер, будучи отцом неофита, по законам королевства, должен был сам его остановить, и ему пришлось собственными руками вогнать сыну в сердце осиновый кол. На этом беды не кончились.

Мать Марка, любимая жена Питера, сошла с ума. Наложила на себя руки. Он хотел последовать ее примеру. Возможно, это было бы наилучшим решением. Однако ненависть к гирудам, охватившая Питера после гибели сына, была слишком сильна, чтобы он мог отказаться от мести врагам рода человеческого. Он забил окна и дверь своего опустевшего дома. Раздал соседям всю живность и отправился в Ноулдон, чтобы верой и правдой служить врагам империи гирудов, чтобы смыть со своих рук кровь сына кровью ихприспешников, черных магов, ведьм и прочих еретиков. Его рвение было замечено Стальными сутанами, и вскоре он дослужился до звания палача Священной Экзекуции. Все считали его железным человеком без сердца и жалости, но в этот момент ему с трудом удавалось сдерживать рыдания:

—Десять лет, сэр. Десять долгих лет денно и нощно я пытал еретиков, принуждая их сознаваться в своих грехах. Ходил по лужам крови, сжигал их без числа на площади Спасения. И делал это с уверенностью в своем праве вершить наказание. Но сейчас, после встречи с Марком, ненависть моя куда-то пропала. Мне самому теперь не хочется жить.

Брюсов выслушал исповедь палача со смешанным чувством. Его личная трагедия вызывала жалость. А вот все прочее... Андрей на собственном примере убедился в том, насколько слепым может быть здешнее правосудие. Ему повезло. А что с остальными, не виновными ни в чем людьми, попавшими под колеса Священной Экзекуции? Теми, кто не удостоился чести быть спасенным случайным призраком...

Палач освободил вторую руку Брюсова и помог ему встать.

—Вы свободны, милорд. По крайней мере, я теперь для вас не препятствие.

—Но как отсюда выйти?

—Да, милорд. Об этом я и хочу вам сказать. Когда выйдете из этого коридора, свернете направо. Дверь будет в конце нового коридора. Однако путь к воротам лежит через внутренний двор, а там всегда полно стражи. Я сделал все, что от меня зависело. Да благословит вас Святая Дева. Надеюсь, она поможет вам выбраться отсюда.

Палач внезапно приложил палец к губам и взглядом указал Андрею на дверь. Она распахнулась. В пыточную палату вошел тюремщик:

—Господин Фарнам интересуется, готов ли еретик дать...

Он вдруг осекся на полуслове, увидев замешательство на лице палача. Видимо, почуял, что происходит что-то неладное. Попятился, но выскользнуть за дверь не успел. Брюсов прыгнул на тюремщика. Зажал ему рот ладонью и попытался затащить внутрь, но быстро понял, что переоценил свои силы, поскольку тот оказался гораздо сильнее его. Не подоспей вовремя палач, Андрею пришлось бы туго. А тот с легкостью одним ударом в челюсть уложил тюремщика на пол, а когда тот попытался подняться, пнул ногой под ребра, заволок на Трон и пристегнул ремнями к подлокотникам.

—Уходите же! — крикнул он отчаянно.

—А ты?

—Я остаюсь. Мое время пришло.

Питер Бэквард наклонился к тюремщику и сорвал у него с пояса связку ключей.

—С этим вы пройдете где угодно и куда угодно. Спешите же!

Брюсов со словами благодарности схватил кольцо с ключами и выбежал в коридор. Он уже знал расположение комнат. Всего здесь было четыре двери. Он сунул первый попавшийся ключ в ближайшую замочную скважину, но подошел только третий. Потянув на себя дверь, он шагнул в темницу и увидел медноволосую красавицу, с которой ему довелось прокатиться в карете Бевериджа. Девушка вскочила с пола, держа за один конец край зеленой шали, но не сдвинулась с места. Видимо, возникший на пороге ее темницы изможденный человек в заляпанной кровью рубахе не вызвал у нее доверия.

—Выходи. Ты свободна, — Андрей отступил в сторону и показал рукой на открытую дверь у себя за спиной.

Эсквилина, наконец, решилась сделать шаг вперед, но снова остановилась.

—Или тебе здесь больше нравится? — усмехнулся Брюсов. — Тогда оставайся.

—Откуда у тебя ключи?

—Нашел в коридоре. Так ты идешь со мной?

Эсквилина кивнула и двинулась вслед за освободителем. Брюсов отпер третью темницу и увидел Ригглера. Тот стоял на коленях лицом к окну, сложив перед собой руки ладонями внутрь, и молился Деве-Заступнице. Он был так поглощен этим занятием, что обернулся лишь после того, как Андрей положил руку ему на плечо.

—Твоя молитва услышана, вставай, монах Билли.