Из России она бежала, когда ей был 21 год. Росла в Вятке, в бедной офицерской семье, родители хотели видеть свою дочь счастливой, а все представления о ее счастье были у них связаны с Петербургом. Правдами и неправдами, подключив свои немногочисленные связи и единственную столичную родственницу, вдову отставного генерала, им удалось устроить Сашу в Смольный институт.

Первые годы учебы Саша потом вспоминала как непрерывную череду унижений, оскорблений самолюбия, иронии над ее бедностью и провинциальностью. Прошлого своего она стыдилась. Самые нежные воспоминания раннего детства, когда она помнила себя маленькой, сидящей в теплом солнечном квадрате на полу, или ощущение чуда от впервые увиденного парохода на реке, отравлены были для нее тем, что пол в доме родителей был не паркетный, а дощатый, крашеный, и река была не закованной в гранит Невой, а Вяткой — с зелеными берегами, с бабами, полоскавшими белье, с деревянным мостом, ежегодно сносимым ледоходом.

Нужно ли удивляться, что подругой Саша избрала себе Вареньку Львову, единственную дочь знатных и богатых родителей. Варенька была обаятельна и простодушна. В первых ученицах она не числилась, потому что больше всего на свете любила танцы, вышивание и страшные истории, которые по ночам шепотом рассказывались в дортуаре. Сашу Варенька обожала. Саша была в числе первых учениц, много читала и, что больше всего восхищало Вареньку, прочитанное запоминала.

Саша тоже привязалась к Вареньке. Первое время Сашу потрясало даже не столько богатство и роскошь семейства Львовых, сколько то, как запросто принимала ее Варенька, как искренне изумлялась, узнав, что Саша сама причесывается и заплетает себе косу...

Чем ближе подходило время выпуска, тем чаще в разговорах девиц мелькали слова «жених», «замужество», «юнкер», «приданое»... Все чаще пирожник, единственный, кому дозволено было беспрепятственно проникать с улицы в институт, приносил на дне своей корзины тайные записки-секретки. До глубокой ночи не утихал шепот в дортуарах, но страшных историй с привидениями никто больше не рассказывал.

В Варенькиной жизни слово «жених» материализовалось в высокого, белолицего, с холеной русой бородой инженера Владимира Константиновича Акимова. Происхождения он был незнатного, но богат, учился за границей, а главное, как со слов родителей страстным шепотом поведала Варенька, — «подавал надежды на блистательное будущее». И Сашенька поняла: пора действовать. Дружба дружбой, но Вареньке с ее положением и приданым беспокоиться не о чем, а у нее, Саши, единственным капиталом были молодость и миловидность.

Сначала она решила расстроить сватовство Акимова с Варенькой. Для этого Саше было достаточно сообщить подруге о тайных домогательствах инженера, а потом еще и пересказать текст полученного якобы письма, содержащего недвусмысленные намеки и нелестные слова в адрес Вареньки и ее матери. Вскоре ничего не понимающему Акимову без объяснения причин от дома отказали. Выполнение второй части задуманного плана — прибрать инженера к рукам — неожиданно пришлось отложить: Акимов, расстроившись, уехал за границу.

После выпуска Варенька с матерью, а с ними и Саша уехали в подмосковное имение Львовых. Там до них и дошла весть о революции.

Варенька с матерью решили бежать в Англию, где уже несколько лет по делам службы находился господин Львов. К революции они всерьез не относились, поэтому Саша охотно приняла предложение переждать беспорядки в их петербургском доме.

«Беспорядки», естественно, переждать не удалось. Сашу вскоре выселили из львовского дома. Туда въехало какое-то учреждение. Некоторое время Саша существовала за счет драгоценностей и побрякушек, унесенных из дома Львовых, но этого хватило ненадолго. Пришлось устроиться на службу, но эти дни впоследствии Саша старалась не вспоминать. Случайно она узнала, что инженер Акимов вернулся в Россию. Более того, стал крупным начальником по железнодорожному ведомству, и Саша решила, что его послала сама судьба.

Она пришла к Акимову, он ее сразу узнал и встретил приветливо. Однако все повернулось совсем не так, как Саша ожидала. Она просила вернуть ей если не весь дом, то хотя бы несколько комнат в доме Львовых и дать возможность спокойно существовать без ежедневных посещений опостылевшей конторы, но Акимов ее просьбе не внял. Выдумав в свое время историю со злополучным письмом, Саша настолько уверовала в некие отношения между нею и инженером, что его слова о необходимости работать, жить одной жизнью со страной показались ей чудовищным предательством и оскорблением.

В тот же день она отправилась в ЧК и заявила, что ей нужно сделать важное сообщение. Ее провели к начальнику, и она потребовала немедленного ареста Акимова: он, мол, дворянин, был дружен с нынешним эмигрантом Львовым, а теперь прикидывается честным советским служащим. Чекист внимательно выслушал ее, потом сказал, что ему нужно отлучиться из кабинета, а ее попросил изложить все сказанное письменно. Не было его довольно долго. За это время Саша успела написать четыре страницы и предвкушала восторг неминуемого и скорого отмщения. Чекист вернулся не один. Следом за ним вошел Акимов.

— Вам знакома эта гражданка? — спросил чекист.

— Знакома, — ответил Акимов, вздохнул и добавил: — К сожалению.

Чекист передал ему исписанные Сашей листки. Акимов, прочитав, ничего не сказал, на Сашу даже не посмотрел, попросил чекиста не наказывать ее и отпустить поскорее. Он не назвал Сашу но имени, сказал: «ее».

Когда Акимов вышел, чекист объяснил Саше, что Акимов — профессиональный революционер, уважаемый в партии человек и что следовало бы ее наказать за клевету, но у ЧК есть дела поважнее, чем разбираться в мотивах истерик малокровных барышень...

В доме, где квартировала в то время Саша, жил красный командир, и она решила украсть у него револьвер и застрелить Акимова. Она была твердо убеждена, что все ее несчастья от него.

Револьвер она украла неудачно. Пропажа сразу же обнаружилась. Саша успела выскочить на улицу. Кто-то гнался за ней, она, не оборачиваясь, выстрелила, не попала, бросила револьвер в сугроб и убедила. Страх погнал ее из Петрограда. Опомнилась она в Нижнем Новгороде. Видимо, тот же страх гнал ее домой, в Вятку. Случайно на пристани в Нижнем Саша встретила вятских знакомых, она так была напугана, что рассказала им все. Вместе они решили, что конечно же в Вятке ее уже ищут и спасение одно — бежать из России.

Сначала она попала в Швецию, потом в Канаду, в Японию. Для тамошней эмиграции ее рассказы о конфликте с властями, о пребывании в ЧК, о покушении на красного командира с погоней и перестрелкой, рассказы, обросшие к этому времени новыми подробностями, сделали Александру Тимофеевну Демидову врагом Советской власти. Она и сама уже искренне верила в это.

Из Японии Александра Тимофеевна перебралась в Харбин, который стал к тому времени центром белой эмиграции на Востоке. Там Александра Тимофеевна и была завербована японской разведкой.

Три года назад, по заданию разведки, она вышла замуж за советского служащего КВЖД, для того чтобы скомпрометировать его на продаже наркотиков. Александра Тимофеевна жила с человеком, которого ненавидела, и, после того как его арестовали, воспоминания об их мучительном супружестве не давали ей спокойно спать. Слава богу, задание теперь ничего такого не требовало...

«Ну где же этот болван?» — раздраженно подумала Александра Тимофеевна и вновь взглянула на часы.

Дверь ресторана между тем отворилась, и вошел Карл Шнайдер, тот самый бородатый иностранец, что садился в поезд в Харбине. Он поклонился Александре Тимофеевне и сел у окна.

Александра Тимофеевна решительно встала, направилась к выходу.

— Мадам уходит? — удивленно спросил официант.

— Нет-нет, я сейчас...

Дверь туалета была заперта. Над ручкой виднелась надпись: «Занято». Демидова отошла к окну и закурила.

«Не удавился ли он там со страху?» — подумала она, глядя на бесконечную тайгу, проплывающую за окном. Вагон раскачивался, вздрагивая на стыках. «Господи, — устало подумала Александра Тимофеевна. — Сколько же еще ехать!»