Таппенс, рассеянно водившая по калитке пальцем, подняла голову.

— И еще он вляпался где-то в непросохшую красную краску.

— Хм, — промычал Томми. — Кажется, нам нужно поспешить. Не нравится мне все это.

На крыльце появилась горничная в белом чепчике. От негодования она даже не сразу смогла заговорить.

— Нет, отче, вы когда-нибудь видели нечто подобное? — взорвалась наконец она, когда Томми одолел ступеньки крыльца. — Этот тип является сюда, требует молодую леди и, не спрашивая разрешения, прорывается к ней наверх. Она — а что ей, бедняжке, остается? — кричит, как дикая кошка, а этот — глядь — уже несется вниз, весь белый, точно повстречал привидение. Ну и что все это, скажите на милость, значит?

— С кем это ты там разговариваешь, Элен? — послышался из глубин дома скрипучий голос.

— Хозяйка, — сообщила Элен без особой на то нужды. Она отступила, и Томми оказался лицом к лицу с седовласой и худощавой пожилой особой, одетой во что-то черное, расшитое бисером. От ее ледяных голубых глаз веяло холодом даже через пенсне.

— Миссис Ханикот? — уточнил Томми. — Я пришел к мисс Гленн.

Миссис Ханикот окинула Томми пронзительным взглядом, потом повернулась к Таппенс и впитала в себя все до единой детали ее внешности.

— Вот как? — сказала она и уже более миролюбиво добавила:

— Вот как. Что ж, пожалуй, вы можете зайти.

Она провела их по коридору в дальнюю комнату, окна которой выходили в сад. Сама по себе комната была весьма больших размеров, но благодаря огромному количеству набитой туда мебели казалась маленькой и тесной. В камине полыхало яркое пламя, сбоку уютно пристроилась софа, обитая ситцем. Обои в тонкую серую полоску венчались у потолка рисованными розовыми гирляндами. Значительную часть обоев прикрывали многочисленные гравюры и картины маслом.

В общем, это была комната, поместить в которую роскошную Джильду Гленн воображение отказывалось наотрез.

— Садитесь, — предложила миссис Ханикот. — Прежде всего, надеюсь вы меня простите, должна сказать, что я весьма невысокого мнения о римской католической Церкви в целом. И уж тем более не ожидала увидеть ее служителя в своем доме. Но если Джильда подалась в католицизм — что ж, этого и следовало ожидать при ее образе жизни. Позволю себе заметить, что могло быть и хуже. Могла вообще остаться безбожницей. Хотя я, знаете, питала бы к вашей Церкви куда большее уважение, если б она позволяла своим служителям жениться. Все эти монастыри… Куча красивых молоденьких девушек, сидящих там взаперти, и кто знает, что из них вырастет? Нет, об этом даже думать не хочется.

Миссис Ханикот умолкла и тяжело перевела дух. Вместо того чтобы ринуться на защиту обета безбрачия или иных спорных пунктов, затронутых хозяйкой, Томми перешел прямо к делу:

— Я так понимаю, миссис Ханикот, что мисс Гленн находится в вашем доме.

— Это так, и, заметьте, я этого не одобряю. Брак есть брак, и муж есть муж. Раз уж вы постелили постель, вам на ней и спать.

— Я не совсем понял… — начал удивленный Томми.

— Так я и думала. Потому и пригласила вас сюда. Можете подняться к Джильде, только сначала выслушаете мое мнение. Она появилась здесь — это через столько-то лет! — и попросила помочь. Хотела, чтобы я встретилась с этим человеком и уговорила его дать развод. Я ей прямо сказала, что не желаю вмешиваться в это дело. Разводиться грешно. Но отказать собственной сестре в жилище я не могла. Никак не могла.

— Вашей сестре? — воскликнул Томми.

— Да, мы сестры. Разве она не говорила?

Томми смотрел на нее разинув рот. Просто невероятно! Потом он вспомнил, что легенды об ангельской красоте Джильды Гленн ходят уже очень давно, его самого водили смотреть на ее игру еще маленьким мальчиком. Да, вероятно, так оно и есть. Но контраст все-таки поражал. Значит, вот из какой среды вырвалась бедняжка. Хорошо же она хранит свой секрет!

— Кое-что мне все же неясно, — сказал он. — Ваша сестра замужем?

— Затем и сбежала из дому семнадцати лет от роду, — сквозь зубы отозвалась миссис Ханикот. — Причем вышла за самого обычного парня, много ниже ее по социальному положению. Наш отец был священник. Она обесчестила всю семью! Потом бросила мужа и вообще подалась в актрисы. Актриса! Я, например, в жизни не была в театре. Нечего потакать греху! И вот теперь, через столько лет, она собралась разводиться. Чтобы выйти за кого-то поважнее, надо полагать. Но ее муж ни в какую — ни запугать его, ни купить. Вот за это я им просто восхищаюсь.

— А как его имя? — неожиданно спросил Томми.

— Странно, конечно, но я уже не помню. Понимаете, почти двадцать лет прошло с тех пор, как я его последний раз слышала. Отец запретил даже упоминать его в доме, а с Джильдой я вообще говорить на эту тему не желала. Мое отношение она знает, и этого достаточно.

— Случайно, не Рэйли, нет?

— Может, и Рэйли. Я правда не помню. Совершенно вылетело из головы.

— Я о том человеке, который только что заходил.

— Ах, этот! Я думала, это какой-то сбежавший из сумасшедшего дома. Я была на кухне — отдавала распоряжения Элен. Как раз вошла в эту комнату посмотреть, не пришла ли уже Джильда (у нее свой ключ), отсюда я услышала, как она вошла. Минуту или две она замешкалась в коридоре, а затем пошла наверх к себе. И тут поднялся весь этот тарарам. Я вышла в коридор, как раз чтобы увидеть, как этот человек несется вверх по лестнице. Потом там кто-то закричал, он тут же скатился вниз и как полоумный бросился вон из дома. Хорошенькие дела!

Томми встал.

— Миссис Ханикот, давайте немедленно поднимемся наверх. Боюсь…

— Чего вы боитесь?

— Боюсь, в вашем доме нет свежей красной краски.

— Конечно нет, — удивилась миссис Ханикот.

— Вот этого я и боялся, — очень серьезно сказал Томми. — Будьте добры, проводите нас в комнату вашей сестры.

Миссис Ханикот тут же, без возражений указала дорогу. В коридоре они заметили Элен, поспешно ретировавшуюся в какую-то комнату.

Поднявшись по лестнице, миссис Ханикот отперла первую дверь по коридору и вошла. Томми с Таппенс не отставали от нее ни на шаг.

Внезапно миссис Ханикот вскрикнула и начала заваливаться назад.

На софе неподвижно лежала фигура в черном платье с горностаями. Лицо ее было не тронуто, прекрасное бессердечное лицо большого ребенка. Рана была на темени. Ее ударили каким-то тупым предметом, проломив череп. Сама рана уже не кровоточила, но редкие капли все еще срывались с софы на пол.

Томми был очень бледен. Он внимательно осмотрел распростертую фигуру.

— Значит, — выдавил он наконец, — душить он ее все же не стал.

— Что вы такое говорите? Кто? — взвизгнула миссис Ханикот. — Она что, мертва?

— Да, миссис Ханикот, мертва. Убита. Вопрос в том, кто это сделал? Хотя скорее это не вопрос. Странно: несмотря на все его угрозы, я не думал, что парень на такое способен.

Он помолчал немного и решительно повернулся к Таппенс.

— Сходи за констеблем, ладно? Или позвони откуда-нибудь в полицию.

Таппенс кивнула. Она тоже была очень бледной. Томми повел миссис Ханикот вниз.

— Не хочу, чтобы здесь была какая-нибудь ошибка, — сказал он. — Вы можете сказать, когда точно вернулась ваша сестра?

— Могу, — ответила миссис Ханикот, — поскольку как раз подводила стенные часы. Мне приходится делать это каждый вечер: за день они отстают на пять минут. На моих было восемь минут седьмого, а они идут секунда в секунду.

Томми кивнул. Это полностью соответствовало рассказу полицейского. Тот видел сворачивающую в калитку женщину с мехами на шее всего за три или четыре минуты до того, как к нему подошли Томми с Таппенс. Томми тогда еще взглянул на часы и заметил, что после назначенного времени встречи прошло не больше минуты.

Оставалась еще слабая вероятность, что кто-то поджидал Джильду Гленн в ее комнате наверху, но тогда этот кто-то должен был все еще прятаться в доме. Никто, кроме Джеймса Рэйли, не выходил отсюда.

Томми взбежал по лестнице и быстро, но тщательно обыскал помещения. Никто нигде не прятался.