По телу Лауры пробежала легкая дрожь. Да, Карлотта была права.

После стакана prosecco Лаура совершенно расслабилась. Томмазо оказался прекрасным хозяином, внимательным и чутким. Лаура попросила его выключить отвратительную музыку, которая тихонько играла в комнате.

– Тебе не нравятся «Рамонес»? – удивился Томмазо. – Но ведь они американцы.

– Мерайя Кэри тоже, – ответила Лаура. Странно, как у человека с таким изысканным вкусом к еде может совсем отсутствовать музыкальный вкус.

Рамонесов вежливо выключили, и Томмазо с Лаурой весело болтали, пока Томмазо нарезал нежные весенние овощи для pinzimonio – соуса с оливковым маслом, уксусом, солью и перцем. Кухня была полна профессионального оборудования шеф-повара, а некоторые особенно страшные ножи Лаура видела впервые в жизни.

– Когда ты этому научился? – спросила Лаура, глядя на то, как нож Томмазо пляшет на разделочной доске.

– О, это просто. А кроме того, – честно прибавил он, – у меня был очень хороший учитель.

От божественного аромата, который шел из духовки, у Лауры потекли слюнки.

– Так что же мы будем есть?

– Вот. – Он, как заправский официант, с легким поклоном вручил ей меню.

Лаура прочитала: «Закуска – verdure in pinzimonio. Первое блюдо – spaghetti all’amatriciana. Второе блюдо – abbacchio alla cacciatora. Гарниры – carciofi alla romana, asparagi con zabaione. Десерт: ricotta dolce; vin santo, biscotti».

– О господи! Мы же столько не съедим.

– Quanto basta. В самый раз. Тут всего понемножку, ровно столько, чтобы пробудить аппетит. Это не американские стейки, которые давят на желудок и превращают тебя в… – Он вдруг заволновался. Из-за закрытой двери послышался какой-то звук.

– Кто это? – спросила Лаура.

– Мой сосед по комнате. Не беспокойся, он как раз уходит.

– Он тоже шеф-повар?

– Бруно? Не совсем. Он практикант. Бутылки моет. Ну, приступим к еде?

Лаура никогда не ела ничего подобного. Вернее, она, как выяснилось, вообще никогда не ела. Ей казалось, что эти ароматы всегда жили в ее воображении, но только сегодня она впервые действительно попробовала эту еду. Каждое следующее блюдо впечатляло еще больше, чем предыдущее. Спагетти под густым соусом из мяса и вина, сытным, острым и густым. А баранина, наоборот, розовая и сладкая, такая нежная, что тает во рту. Томмазо подал ее без овощей, но потом принес первый гарнир, contorni – целый артишок, смазанный теплым оливковым маслом с лимонным соком и посыпанный мятой. Лаура слизала с пальцев все масло, не оставив ни капельки, а ей казалось, что она может съесть еще столько же. В конце концов у нее даже голова закружилась от всего этого великолепия.

Томмазо оставил ее одну, отправившись закончить с аспарагусом. Через несколько минут, заскучав в одиночестве, Лаура решила пойти помочь ему. Она собрала грязные тарелки и понесла их на кухню.

– Томмазо! Давай, я пока помою посуду.

Она толкнула дверь, но та не открылась.

– Извини, – прокричал изнутри Томмазо. – Опять заело. С ней это иногда бывает.

Лаура подергала дверную ручку.

– Может, мне поднажать снаружи?

– Нет, я сейчас все сделаю.

На какую-то долю секунды Лауре показалось, будто она слышит за дверью шепот, но это Томмазо тихонько напевал, пока готовил.

Наконец дверь открылась, и он вышел, держа в руках большое плоское блюдо, от которого шел божественный аромат.

– Готово. Можно садиться за стол.

Через несколько минут они уже ели аспарагус. От его великолепного вкуса захватывало дух. Кончики стебельков, пропитанные взбитым яичным желтком и вином, были такими нежными, что их можно было рассасывать, но книзу они становились тверже, и тут уже приходилось жевать.

– Томмазо, – восторженно произнесла Лаура, – я должна сказать тебе…

– Я знаю, – сказал он, улыбаясь, и Лауру захватила томная волна чувственности.

На кухне Бруно перенес грязные кастрюли в мойку и осторожно, чтобы не издать ни звука, поставил их в воду.

– Что ты делаешь в Риме? – услышал он голос Томмазо.

– Пишу работу по истории искусства для конкурса, – ответила девушка – Победитель приедет в Рим на целый год – В ее голосе было что-то, вызвавшее у Бруно ассоциацию с десертами, меренгой и сладким сабайоном, с тем, как кусочки персика булькают, когда их опускаешь в вино. Не в силах справиться с любопытством, он прислушался к разговору.

– Но тебе ведь можно и поразвлечься?

– Шутишь? История искусства и есть развлечение. – Бруно улыбнулся, представив себе выражение лица Томмазо. – То есть, – продолжала девушка, – я хотела сказать, что ты уже к этому привык. Можешь в любой момент пойти и посмотреть на Караваджо. А мне, возможно, больше и не придется.

– Караваджо?

– Ты не знаешь Караваджо? – искренне удивилась девушка.

– Конечно знаю, – быстро нашелся Томмазо. – Все в Риме знают Караваджо. Что ты любишь больше всего?

– Ну, не знаю… Трудно выбрать что-нибудь одно…

– Еще бы.

– …но уж если не отвертеться, пожалуй, «Предсказателя судьбы» в Музее Капитолия.

Бруно кивнул и опустил руки в воду. У него эта картина тоже была любимой. Девушке Томмазо не откажешь во вкусе.

– Если бы я был художником, – произнес Томмазо благоговейным тоном, – я бы рисовал только тебя, Лаура. И тогда все мои картины были бы прекрасны.

Бруно расплылся в широкой улыбке. Может, Томмазо и не умеет готовить, но когда дело доходит до обольщения, тут ему нет равных. Бруно вытер руки, на цыпочках подошел к двери и ушел.

Наконец добрались и до рикотты, ломтиками уложенной на тарелке. Томмазо принес biscotti и vin santo к потертому старому дивану.

– Я уже очень много выпила, – пробормотала Лаура.

– Римляне любят говорить, что «anni, amori e bicchieri di vino, nun se contano mai».

– «Годы, любовников и бокалы вина не нужно считать», – перевела Лаура.

– Точно. – Томмазо опустил печенье в золотистую жидкость и медленно поднес бокал к ее губам.

Лаура помедлила, но все-таки открыла рот. Он наполнился сладким виноградным вкусом. Лаура зажмурилась от удовольствия.

– Боже, как вкусно…

– Sei bellissima, – прошептал Томмазо. – Ты прекрасна, Лаура. – Он обмакнул в вино два пальца. Лаура снова помедлила, но разрешила ему положить их ей в рот. Она облизала липкое медовое вино, все до последней капельки. Несколько капель упало ей на шею, и Томмазо жадно слизнул их языком, пока Лаура держала во рту его пальцы.

Он начал неторопливо раздевать ее, снимая вещи одну за другой, как будто отделял листья от артишока, и время от времени целовал. «Именно об этом я и мечтала, – думала Лаура. – Кто бы мог подумать? Разве что Карлотта. Да, Карлотта была права».

Теперь он снимал красную баску, развязывая маленькие бантики. Лаура почувствовала, как ослабевают завязки, и выгнула спину, чтобы Томмазо было удобнее. Он сосредоточенно возился с одной тесемкой. Потом дернул за нее.

– Подожди, – пробормотала Лаура. – Ты ее затянешь.

– Я возьму нож, – нетерпеливо предложил Томмазо.

– Лучше я сама, – быстро возразила Лаура. Когда она развязала тесемку, Томмазо опустился перед ней на колени, молитвенно сложил ладони и что-то забормотал по-итальянски.

– Что ты делаешь? – спросила Лаура.

– Читаю молитву, – сказал он, глядя на нее голодными глазами.